Наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, эксперт внимательно разглядывал макет.
— Не макет, а действующая модель, — уточнил изобретатель. Ход мыслей оппонента он знал наизусть.
— Действующая модель чего? — осторожно спросил эксперт.
— Темпорального редуктора.
— Вот как?!
Эксперт проворно убрал руки со стола и уставился на изобретателя. С минуту, наверное, он изучал его лицо, ища в нем лукавинку или — не приведи Господь, конечно, — тусклый отблеск безумия, вызванного длительным умственным напряжением.
Безуспешно. Взгляд местного левши был честен и безмятежен. И если чем и лучился, так это сдержанной гордостью мастера, справившегося с хитрой работой.
— Это что-то… вроде… машины времени?
Изобретатель мотнул патлатой головой.
— Под машиной времени подразумевают обычно перемещающееся устройство, — пояснил он. — Тут же — тривиальный перемещающий механизм. Вроде пушки: отправляет в прошлое предмет — вот с этой чашечки, а сам остается на месте.
— В прошлое? — недоверчиво переспросил эксперт.
— Ага. Вот рычажок. С будущим я пока не разобрался.
— Ну и что же ты уже… перемещал?
Изобретатель в смущении потер мочку уха. Мочка была лиловой — память о службе на заполярном аэродроме в те давние времена, когда геополитическая ситуация оставляла желать лучшего, и эскадрильи противостоящих военных блоков барражировали над макушкой земного шара, давая понять друг дружке, что врасплох их не застать. С тех пор утекло много воды, международная обстановка значительно потеплела, отмякла… теперь в воздухе дежурили стратегические бомберы лишь одного блока, а студеный аэродром, где изобретатель отморозил ухо, потонул в вечной мерзлоте.
Впрочем, Мухованск был далеко от полюса.
— Я еще его не испытывал, — признался изобретатель.
Эксперт откинулся на спинку кресла, всем своим видом говоря, что именно такого ответа он и ждал. Затем извлек из ящика стола пузырек с поливитаминами, выкатил два оранжевых шарика на ладонь и отправил их в рот.
Земную жизнь пройдя до половины, эксперт стал следить за своим здоровьем. Поменял сигареты на витамины. Прекратил нервничать и гореть на работе. Перешел с мяса на овощи. Остепенился. Здесь он также выступал антиподом изобретателя, который жил и творил, не обращая никакого внимания на годы, бегущие всё быстрей и быстрей.
«Так он, глядишь, и смерть прозевает, — подумал эксперт с легкой завистью. — Будет выдумывать свои фокусы вечно».
В подобной мысли о смерти было, однако, что-то оптимистичное, и, влекомый внезапным порывом эмпатии, эксперт протянул пузырек изобретателю.
Тот рассеянно взял одну горошину, задумчиво повертел ее в обожженных паяльной кислотой пальцах.
— Видишь ли, — промямлил, — я вдруг подумал о побочных явлениях и… испугался.
— Ясно, — веско произнес эксперт. На самом деле ничего ему не было ясно, но неуверенность собеседника его всегда тонизировала. — Что за явления?
— Хроноклазм.
— Погоди-погоди, — сказал эксперт, мысленно вороша страницы полузабытых фантастических книг. — При чем тут ты? Хроноклазм, как я понимаю, это когда, допустим, некто отправляется в прошлое и убивает своего дедушку еще до знакомства того с бабушкой. Сразу возникает вопрос: кто же убил деда, если внук так и не родился? Лично я сторонник теории, что в подобные моменты Вселенная расщепляется на две параллельных: в одной непутевый внук есть, а в другой его нет.
— Убивать дедушку? — удивился изобретатель. — Зачем?!
— Ну, это классический пример, — смутился эксперт. — Не знаю. Может, автор парадокса дико страдал эдиповым комплексом, но не хотел, чтобы его этим попрекали. Как бы то ни было, именно этот сюжет пришелся по душе широкой публике.
— Глупости, — сказал изобретатель. — Я подразумеваю под хроноклазмом любое нарушение причинности вследствие перемещения во времени. Рассуждая логически, — продолжил он, — даже просто появление в прошлом предмета из будущего есть хроноклазм. Уже само существование такого артефакта — вещи без прошлого, даже одного ее атома — подрывает основы мироздания. Твоя теория тут не годится, поскольку по ней выходит, что каждый миг должно возникать бесконечное множество параллельных вселенных… где природа возьмет столько материи и энергии? И я подумал — вдруг после моего опыта мир кончится? Рассыплется… как «дедушкин табак».
Так у них называли сухие грибы-дождевики, беззвучно пыхающие под ногами бурой пылью.
Изобретатель виновато улыбнулся.
— Ерунда, — сказал эксперт. — Мышь гору не родит, атом мир не разрушит. Давай клади на свои весы что-нибудь… да хоть вон витаминку! Ага, вот так. Теперь, говоришь, рычажок?
На шкале под рычажком было наспех нацарапано: «мин», «час», «сутк» и «год».
— Не густо, — сказал эксперт.
— По моим расчетам, скорость перемещения растет экспоненциально, — пояснил изобретатель. — Я не градуировал шкалу дальше, но если сдвинуть рычажок до упора, то перемещаемый объект провалится в прошлое лет на сто.
— Ладно, на первый раз и минуты хватит, — сказал эксперт. — Ну, раз, два, три…
Стерженек под его пальцем щелкнул и передвинулся на одно деление.
Внезапную смелость эксперта, человека в общем-то осмотрительного, обусловили три фактора. Во-первых, чужое сомнение, придавшее ему отваги. Во-вторых, неверие в то, что здесь, в Мухованске, можно сделать нечто фундаментальное. Ну а в-третьих, и это главное, окружающий мир представлялся ему столь прочным и незыблемым, что, казалось, ничто не могло его поколебать.
Нечеловек
21 сентября, орбита Плутона,
межзвездный шлюп
Согласно вековой давности каталогу, разумная жизнь имелась лишь на третьей от светила планете; но кто знает, как далеко она распространилась? Поэтому нечеловек первым делом поднял экранирующий парус, а затем выбросил в пространство зонды — искать техногенный след на границе этой захолустной звездной системы.
В его ремесле первейшая заповедь — осторожность. Нечего высовываться и спешить, коли крутишься между молотом и наковальней. Сплющит.
И те, и другие — сволочи.
Вторые, бывает, огрызаются, их еще можно понять. Но первые возмущали его, простого парня, до потрохов.
Невинность блюдут. Зовут его, нечеловека, вивисектором и ксенофобом. Презирают. Формально он вне их закона. Любой паршивый сторожевик — хоть имперский, хоть федерал — имеет право испарить его скорлупу без досмотра. Зато когда он проскальзывает в порт и трюмы полны энтелехии, то те, кто обвиняют его в геноциде, выстраиваются в очередь на квартал. По псевдоподиям и стебелькам тех, кто впереди, лезут — на всё готовые. Скажи он — и прямоходящие на брюхе поползут, а пресмыкающиеся — на задних лапках засеменят. Или позволят дварковать себя хоть влендишным способом. Только ему неинтересно. Главное, чтоб они бабки за товар отваливали. Скажет — три цены, значит — три цены. А с бабками он сам отыщет, кого дваркануть. Ему второй сорт не надо…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
