Не получив таким образом от польского короля решительного ответа, запорожские казаки снова вернулись к вопросу о дружбе с крымским ханом и на этот раз решили закрепить с ним вечный мир. По этому поводу между товариством образовалось две партии – одна партия за союз с Крымом против Москвы; другая партия за союз с Москвой против Крыма. Одним казалось выгоднее быть в миру с Крымом, чтобы пользоваться добычей соли и рыбы в крымских озерах; другим казалось полезнее держаться Москвы, чтобы получать от царей денежное и хлебное жалованье.
Первая партия, однако, взяла верх над второй, и запорожцы в начале 1690 года вновь вошли в сношение е крымским ханом.
Гетман Мазепа, узнав о таком решении, послал января 11-го числа запрос в Москву о том, как ему поступить с государевой казной, присланной для запорожского войска с запорожскими посланцами Каплинцем и Максимом, находящимися в Батурине.
Казну велено было задержать, а запорожских посланцев отпустить в Сечь.
Марта 5-го дня гетман отпустил посланцев в Сечь и с ними отправил гадячского сотника Подлесного да батуринского казака Даниила Бута с обширным листом оставить «непотребное дело» и снова возвратиться к русским царям. Вместе с запорожскими посланцами отпущен был бывший кошевой атаман Филон Лихопой, который, выехав еще прошлой осенью с товарищами из Запорожья, прожил в течение всей зимы на становищах в малороссийских городах. Отпуская Каплинца и Филона Лихопоя в Сечь, гетман советовал им по прибытии на Кош объявить всему войску в том, чтобы оно, во имя всегдашней своей верности московским государям, сменило настоящего кошевого Ивана Гусака и войскового писаря Михаила Сажка и вместо них выбрало других лиц, а перемирие с басурманами порвало раз и навсегда. Того требует и честь славных рыцарей низовых, и прямая польза их.
«Мои милостивые приятели и братия, господине атамана кошевой и все старшее и меньшее товариство войска их царского пресветлого величества. Не меньшая печаль и немалая скорбь Нам, гетману и всему войску запорожскому городовому от того происходит, что вы, братия наша, то ж что и мы, будучи Малой России истинные сыновья, не хочете в общей с нами обретатись единомышленное™ и по присяге вашей не радеете быть у великих государей своих, их царского пресветлого величества, в надлежащем послушании и покорности, но столь далеко забрели в упрямстве своем и ожесточились, что обратили всегдашнюю монаршескую милость великих государей во гневе и, несмотря на многократные указы монаршеские и непрестанные напоминания разорвать с басурманами мир, вы все-таки, к удивлению всего христианского мира, никакой готовности к разорванию мира не показали. Напротив того, еще не так давно, в присутствии находившегося в Запорожье царского посланного, как сам, ваша милость, атаман кошевой, так и писарь ваш Сашка, многое пререкание чинили против монаршеского имени и тем пресветлым монархам нашим еще большую досаду причинили, и хотя государи, как христианские цари, не отменили своего обыкновенного милосердия, приказав отпустить к вам ваших посланных Ивана Каплинца с товарищами, но все же ни своего милостивого жалованья, которое уже на дороге находилось, ни хлебных запасов и перевозных переволочанских денег посылать к вам не велели, посланных ваших мы без задержания к вашим милостям отпускаем и с ними своих посланцев, с нашим листом, сотника полкового гадячского, Тишку Подлесного с товариством посылаем и, не теряя надежды на склонение сердец ваших, прилежно и горячо напоминаем, чтобы вы, ваша милость, оставив неповиновение монаршеской воле, безотлагательно склонились к счастливому и похвальному с неприятелями разрыву и больше с ними проклятого союза не держали. Еще недавно то было, когда вы, ваша милость, видя учиненное, вследствие необходимых и уважительных причин, монаршеское с басурманами перемирие и не найдя в том для себя никакой корысти, но вспоминая смелые против басурман дела своих предков, сами против них воспалились, как содержится это в нашей памяти, и хотя снова, ради окупа невольников чинили с ними, басурманами, мир, однако же делали то на короткое время и долго не держали его. А ныне, когда все христианские государства находятся с ними в войне, вы, не стыдясь страха божьего, не рассудив о вашей правдивой христианской должности, так долго и так твердо держите с ними перемирие, что, несмотря на приказание монархов своих, разорвать не хочете. И не стыдно ли вам, живя под своими монархами и защищаясь монаршескою милостью, держаться такого упрямства, которое вместо славы знатную грамоту приносит? Для прибыли ли или для доброй памяти на предбудущие века вы то делаете, что указа монаршескою, которого, как божьего повеления, всем нам надлежит слушать, вы не послушали? Уже ли у вас нет такого человека, искренне любящего правду, который бы дал вам толчок, ради исполнения воли монаршеской и распространения доброй славы вашей, к чиненню промысла над теми неприятелями басурманами? Всем вам, как старшим, так и меньшим, достойно было бы здравым умом и единомышленным советом рассудить о том, что то дело есть дело очень бесчестное и в предбудущие времена на войско срамоту приносящее; когда христианские монархи со своими святыми союзниками неприятелей басурман со всех стороне воюют, вы, с басурманами братаясь, чините им охлождение и отдохновение. В самом деле, пошел бы крымский хан из Крыма на помощь упадающему турчанину, если бы вы в воинских промыслах против басурман обретались и если бы вы к перемирию и всему христианству вредительному, и монархам своим противному, не пристали? Но когда те неприятели, после многих над ними от христиан побед и без вашего им вспомоществования, притеснены будут до конечного разорения, на что и нужно, при помощи божией надеяться, то тогда как вы поступать будете и на кого у вас будет надежда в то время? Польская страна, как сами знаете, в той же союзной войне против басурман обретается и поступка вашего похвалить не захочет. А если бы кто-нибудь (из поляков) в том и дал вам поблажку, то тут самая память вам подскажет, что если бы войску запорожскому было хорошо при польской державе жить, то не было бы надобности и Хмельницкому восставать против того. И если вы испортите то, что сделали раньше вас добрые молодцы, то какова же из того выйдет вам похвала? И так ради будущих неудобств и страшного бесчестья, которое вы себе навлечете, вы, ради Бога, ради спасения ваших душ и ради целости малороссийского народа, учините послушание своим пресветлым монархам, разорвите то свое христианству вредительное с неприятелями басурманами перемирие; оставьте ту ненадобную отговорку, будто того учинить нельзя ради товариства, на добычах обретающегося, ибо я знаю, что тому товариству в один час можно послать предостережение, так что с них ни един волос не пропадет. И коль скоро вы то благое и богобоязливое послушание учините, тотчас мы постараемся о том, что вам пришлют милостивое монаршеское жалованье и от нас борошно и деньги перевозные; сверх того вам умножится и на будущие времена монаршеская милость и наша региментарская любовь, и дача особая будет дана. А главное из того розмирья выйдет то, что все христианские народы возрадуются от вашего постоянства; если же к тому и промыслы свои покажете, то заслужите похвалу всего света, доброю молвой везде расходящуюся. А что посланным вашим в Батурине учинилось печальное дело и что там были убиты до смерти два ваших товарища, то ради того случая не печальте сердец ваших, потому что убийство то случилось по одной злобе убийц, а не по приговору кого-нибудь, и наказание тем убийцам, по указу царского пресветлого величества, будет по истине и по справедливости»[143].
Независимо от этого гетман Мазепа послал особых «подлинных людей» в Запорожскую Сечь и в турецкие городки для собирания там точных вестей.
Однако посланцы не принесли гетману никаких вестей. «Подлинных людей» кошевой совсем не пустил в городки; Каплинец и Лихопой отказались гетману писать. Но у Мазепы был верный слуга переволочанский дозорца Иван Рутковский, который не замедлил снестись с гетманским посланцем Бутом, находившимся в Сечи, и с его слов поспешил послать Мазепе «подлинную» о запорожцах весть. Положение дел в Запорожье, по словам Рутковского, было таково.
В то время, когда Бут находился в Сечи, туда прискакал какой-то казак Миргородского полка верхом на лошади без седла («охлупе») и объявил о том, что гетман Мазепа собрал полки для того, чтобы идти против татар, и два полка, Полтавский и Миргородский, имел послать под турецкие городки; полковники двух последних полков условились собраться на реке Ингульце и оттуда идти под Кызыкермень. Получив такую весть, запорожские казаки, собравшись на раду, решили о походе малороссийских полков под Кызыкермень предупредить турецких властей и для этого отправили войскового пушкаря с двумя простыми казаками. Войсковой пушкарь поскакал в Кызыкермень и о грозившей опасности городку объявил кызыкерменскому писарю Шабану. Шабан написал запорожцам благодарственное письмо и тут же объявил, что мусульмане не боятся встречи с малороссийскими полками, так как к турецким городкам скоро будет крымский хан, только что одержавший победу над немцами в Венгерской земле и теперь направлявшийся к Кызыкерменскому городку. Платя благодарностью за благодарность, Шабан предупреждал кошевого Гусака, что на крепость Кодак идет московский воевода с полком, но что запорожцы, несомненно, найдут себе помощь у хана для отражения их врагов. В то время, когда войсковой пушкарь прибыл в Кызыкермень, там находился атаман Незамайковского куреня Иван Коваль, хлопотавший об отдаче какого-то казака Филиппа вместо пленного татарина. Кызыкерменский бей дал и войсковому пушкарю, и атаману Ковалю по письму от себя и отпустил их в Сечь. Письма были доставлены в Сечь и прочтены на раде в присутствии всех казаков, но запорожцам сильно не понравилось то, что хан шел с победоносным войском назад: они опасались, как бы он не обратил своего оружия и на самих казаков. Но тут от татар пришла новая весть: что они действительно ждут к себе хана и не на одних словах готовы помогать запорожцам: уже и теперь татарская орда, быв под Черным лесом и услыхав, что запорожцы ждут к себе возвращения отправленного к польскому королю собственного посла, которому компанейские войска «заступили» путь, послали от себя отряд на выручку того посла.
