– Надежда Александровна, – волнуясь, начал Шереметев, – я хотел бы сказать, что с того дня, как познакомился с вами, в моей жизни появился свет. Я никогда раньше не встречал такой девушки, и мне кажется, что только вы понимаете меня.
Граф замолчал, и Надин догадалась, что он не решается сказать главное. Похоже, он просто трусил. Она подняла глаза и увидела его растерянность и отчаяние.
«Боже, да он на самом деле боится, что может получить отказ, – поняла Надин, – пора его подбодрить».
Она нежно улыбнулась, заглянула в его глаза, и сказала:
– Мне тоже кажется, что только вы понимаете меня. Мне так близко ваше желание делать добро, я хотела бы заниматься этим всю жизнь.
– Так давайте заниматься этим вместе. Вокруг столько бедности и горя, вдвоем мы сможем помочь многим! – обрадовался Шереметев.
– И как мы сможем это делать?
– Прошу вас, станьте моей женой! – выпалил он и в отчаянии уставился на Надин.
– Я согласна, – сказала она. – Но вы должны поговорить с моей матерью.
– Господи, как же я счастлив! – воскликнул Шереметев, и в его голосе зазвенели слезы. – Вы позволите мне поговорить с Софьей Алексеевной прямо сейчас?
– Нет, зато вы можете сделать это завтра утром, а сейчас вам пора отвести меня к мадам Кочубей, музыка-то уже кончилась.
Шереметев виновато пожал плечами, ведь они остались посреди зала одни. Вальс оказался последним танцем, и другие пары уже потянулись к входу в столовую. Граф предложил Надин руку и повел ее вслед за остальными, а она пыталась понять, что же чувствует. Наконец-то она получила долгожданное предложение руки и сердца, но почему же не чувствует восторга, всепоглощающей радости?.. Ради справедливости нужно признать, что на какое-то мгновение она испытала острое чувство триумфа, ощущение победы, но оно так быстро растаяло, а в голове все билась мысль о том, что теперь ее жизнь навсегда связана с Шереметевым, и почему-то это пугало. Одно слово – жених…
Жених проводил дам до дверей их дома и предупредил, что он приедет к полудню. Надин, прощаясь с ним, задержалась на крыльце. Графиня Кочубей отправила Любочку спать, а сама осталась ждать Надин в вестибюле.
– Поздравляю, – весело сказала она, увидев входившую подопечную, – я всегда знала, что ты сделаешь самую лучшую партию. Пойдем к Софи, расскажем ей о твоей победе.
– Эта партия точно самая лучшая? – кокетливо переспросила Надин.
– Точно, есть еще только один холостяк с таким же большим состоянием – князь Ордынцев, но он, насколько я знаю, пока не собирается жениться, – подсказала Кочубей и отправилась в гостиную, где коротали вечер Софья Алексеевна и ее тетка.
Мария Васильевна переступила порог и сразу объявила:
– Соня, твоя дочь оказалась права: Шереметев сделал предложение.
Графиня попыталась что-то сказать, но из ее глаз хлынули слезы, она так и застыла, вцепившись в подлокотники кресла и не вытирая мокрых щек. Надин бросилась к ней.
– Мамочка, не нужно плакать, – уговаривала она, – вы же хотели, чтобы мы устроили свои судьбы, теперь можно не заботиться о нашем приданом и просить у императрицы-матери только разрешения на ваш отъезд к Бобу. Вам больше не нужно волноваться за нас, Любочка сможет жить в моей семье, мы с Велл все сделаем для того, чтобы она тоже нашла хорошую партию!
– Я знаю, – всхлипнула графиня, – все складывается как нельзя лучше, но я боюсь, что вы с Велл принесли себя в жертву обстоятельствам, поспешили с выбором.
– Я совсем не спешила, – возразила Надин, – тетя Мари вам скажет, что граф – прекрасный человек. Он молод, красив, богат, а самое главное – у него благородное сердце.
Мария Васильевна поспешила согласиться:
– Он и впрямь – прекрасная кандидатура. Если двор не станет возражать против его ранней женитьбы, то Надин очень повезло.
– Ты думаешь, что могут быть проблемы? – сразу же забыв о собственных переживаниях, забеспокоилась Софья Алексеевна. – Что же мне делать в таком случае?
– Выслушай предложение, но не спеши с объявлением о помолвке. Скажи ему, что ты не против, но просишь время подумать, – предложила ее подруга. – Все приличия будут соблюдены, слухи быстро дойдут до императрицы-матери, и если та не станет возражать – нам дадут об этом знать. Вот тогда и дашь окончательное согласие. Можешь, как предлог, использовать версию об истребовании приданого.
Все, кроме Надин, согласились, что это мудро и прилично, но ей пришлось прикусить язык. Лежа без сна, она поминала недобрым словом досадную отсрочку и все время возвращалась к мысли, что теперь ей придется пристально следить, что бы какая-нибудь красивая акула в бархате и кружевах не украла у нее победу.
Глава 11
«Победа» – слово-то какое, гордое и желанное, и, кстати, для самого победителя очень выгодное, ведь он обычно получает все. Власть и богатство всегда ходят рука об руку. Подтверждая эту старую истину, дом всесильного Чернышева справедливо считался украшением Малой Морской. Особняк стал частью огромного приданого, принесенного военному министру молодой супругой, и роскошь его отделки – запредельная даже по меркам Санкт-Петербурга – вызывала уважительные пересуды во всех столичных гостиных. А вот помощника Чернышева эта помпезность лишь раздражала. Настроение у Вано Печерского мгновенно пропадало, как только он входил в двусветный вестибюль с колоннами и полами из розового гранита, На резной мраморной лестнице в его душу вползало раздражение, ну а в конце бесконечной анфилады нарядных комнат черная волна зависти окончательно отравляла его сознание. Этот высокомерный индюк Чернышев имел все – карьеру, связи, а самое главное, богатую, как Крез, жену, а своему помощнику предлагал грязную работу и брак с высокомерной сучкой, да еще и ограбить собирался.
Чернышев больше никогда не вспоминал их первый разговор о племянницах-сиротках. Тогда приказ шефа не оставил простора для толкований: черное было черным, а белое – белым. Вано обязали жениться на старшей из трех девиц и стать опекуном ее младших сестер, при этом он должен был передать Чернышеву приданое своих подопечных и половину от приданого собственной жены. Шеф высказался предельно ясно: выполнишь задание – получишь благоволение его высокопревосходительства, не выполнишь – пинком под зад вылетишь на улицу. Печерский до сих пор удивлялся, почему генерал-лейтенант сменил гнев на милость и не выгнал его после неудачи с Верой Чернышевой. Вано просидел в проклятом Полесье почти три месяца, прекрасно понимая, что задание провалено. Но прячься – не прячься, а от наказания не уйдешь. Он не мог себе позволить потерять столь выгодное место, и, приготовившись к худшему, все же вернулся в столицу.
Шеф уже знал, что его «невеста» вышла замуж за другого, но, как ни странно, поверил объяснениям Вано:
– Ваше высокопревосходительство, дело – в деньгах! Графиня Вера польстилась на состояние Горчакова, вы же знаете, как он богат.
Чернышев тогда переменился в лице, но, помолчав, признал:
– Ну да, девицы – народ меркантильный… – протянул он, но все-таки подбодрил помощника: – Ничего страшного! У нас есть и вторая Чернышева…
Но слова – словами, а на деле все вышло совсем по-другому: Военный министр явно охладел к Вано, и тот никак не мог вернуть их прежние отношения, сложившиеся во времена допросов в Петропавловской крепости. Но всех заговорщиков уже осудили, а вместе с допросами закончились и успехи Вано. Теперь Чернышев занимался проверкой дел в военном министерстве, и огромная армия делопроизводителей и чиновников переписывала для него какие-то бумаги, считала орудия, прибывшие с заводов, корабли в портах и на верфях, шашки и амуницию на складах и головы коров в военных поселениях.
Вот в эту-то бумажную круговерть шеф и бросил Печерского. Вано никак не мог понять, чего же тот добивается. Сам он не знал и половины слов, мелькавших в министерских бумагах, и уж тем более не мог сделать из отчетов и докладных записок какие-то выводы. Вано попытался схитрить: он сложил все бумаги в толстые стопы и принес их Чернышеву, как будто для принятия окончательного решения, но сделал только хуже. Шеф побагровел от бешенства и задал своему помощнику ехидный вопрос, поинтересовавшись, кто кому служит, и понимает ли Печерский, что значит разобраться в бумагах и доложить по форме.
Но окончательно их отношения испортились из-за чертовки Надин. Чернышев сразу же кинулся воплощать свою идею в жизнь: он притащил Вано в музыкальный салон своей супруги и познакомил со второй из сестер Чернышевых, а потом потребовал, чтобы помощник присутствовал на всех вечерах. Вот только барышня нахально игнорировала Печерского. Она была подчеркнуто вежлива, но либо вообще не слышала слов Вано, либо отделывалась односложными ответами. Это не укрылось от глаз Чернышева, тот отчитал помощника за тупость и деревенские повадки и с тех пор перестал замечать. Вано даже не сомневался, что не поедет с патроном на коронацию, и тем приятнее оказалось его удивление, когда Чернышев послал за ним и велел собираться в Москву.
