Нижние рабочие были уже на платформе подземной станции, а наверху работали резиновые дубинки шупо, пихали в .спину стальные листы бронированных радиаторов полицейских машин. Толпа рабочих уже не помещалась на лестницах, в проходах, на платформе. Под напором верхних рядов рабочие оказались сброшенными на пути. Снизу предупреждали, кричали, вопили. А полицейские продолжали втискивать толпу под синее "U".
Рабочих на путях становилось все больше. Им некуда было деваться. Пронесся слух, что от Александерплатц идет поезд с полицией. Начальник станции подтвердил это. Раздались крики с требованием задержать поезд, чтобы он не врезался в толпу. Но испуганный начальник станции заперся у себя в будке с несколькими шупо. Напрасно сыпались удары рабочих на окованные створки. На путях были уже сотни их товарищей. Рабочие хотели сами дать сигнал об остановке поезда. Но все управление сигнализацией находилось в будке. Несмотря на то, что оттуда сыпались ругань и угрозы шупо стрелять в первого, кто покажется, рабочие раздобыли на платформе железную скамейку и стали ею, как тараном, выбивать дверь.
Красная стрелка индикатора стремительно бежала по линейке схемы. Вот она миновала Лотрингерштрассе, вот подошла к Шенгаузерплатц, приближается к пересечению Данцигер - и Шенгаузераллее. Остались считанные минуты. Стальная дверь камеры гнется, но висит еще на петлях. Рабочие разбили уже одну скамейку и таранят второй. Вот соскочила первая петля. С путей сотни расширенных глаз следят за движением красной стрелки. Люди в ужасе карабкаются на платформу. Стоящие там лезут на плечи товарищей, они садятся друг на друга. Цепляются за поручни лестниц, чтобы освободить лишний дюйм места для нижних товарищей. Наверху, у выхода на улицу, загороженного решетчатой дверью, кто-то, рыдая, пытается объяснить полицейскому офицеру происходящее, но тот делает вид, что не слышит. Люди по эту сторону решетки кричат, требуют; многих начинает бить истерика. Их нервы уже не выдерживают напряжения. Они вцепились в прутья и с воем трясут их, трясут. Оттуда, с улицы, несется брань. Шупо бьют дубинками по пальцам людей, вцепившихся в решетку. Их не касается то, что происходит внизу. Приказ был ясен: рабочих газового завода загнать в унтергрунд до прибытия резерва, высланного с Александерплатц поездом подземки. Шупо его исполнили. Теперь рабочие могут бесноваться сколько им угодно.
Старый рабочий, по скрюченным пальцам которого с ожесточением бьет шупо, не выпускает решетки. Он уже не может кричать, нет больше ни голоса, ни сил. Слезы текут по желтой коже изможденного лица и застревают в глубоких морщинах, в седой бороде.
Вдруг снизу доносится вопль тысячи глоток. Его покрывает грохот выкатившегося из тоннеля поезда. Рабочий отпускает руки и без сил повисает, прижатый к решетке телами других рабочих...
Весь юго-запад неба окрасился в пурпур. Это не был восход. Было еще рано, да солнце и не восходит на западе. Но отсвет разрастался. Скоро он окрасил половину неба.
Это горели гигантские склады горючего в Магдебурге.
Отблеск этих пожаров видел и Волков и в тот момент, когда он с курса на Берлин повернул к Нюрнбергу.
23 ч. 00 м. - 0 ч. 30 м. 18/VI1I-19/ VIII
С приближением к цели Дорохов обнаруживал все более оживленную деятельность неприятельского радио. Причина оживления не оставляла сомнений: готовился прием его колоннам. Дорохов не боялся нового боя. Он справедливо считал, что в ночных условиях на его стороне имеется значительное преимущество. Прежде всего его нужно найти в пространстве. Даже четыреста самолетов, если они захотят уйти от встречи с противником, не так просто обнаружить. Пусть посты земного наблюдения с полной точностью отмечают его путь, уклониться от встречи он сможет.
Дорохову нужно было решить основной вопрос: продолжать ли полет прежним курсом или совершить обходное движение с тем, чтобы подойти к цели с тыла?
В конце концов он решил, что, подойдя на расстояние двухсот пятидесяти километров (т. е. примерно на 40 минут хода), он резко переменит курс на южный и обогнет Нюрнберг. Бомбометание будет вестись на северном курсе.
Капитан Косых уловил приказ, передаваемый флагманской рацией всем штурманам колонны: подготовиться к выходу на новый боевой курс.
Со стороны Дорохова такой маневр был большой смелостью. Уже в течение четырех с половиной часов эскадра летит без всякой земной ориентировки. Руководствуясь исключительно приборами, она должна выйти на цель с такою точностью, чтобы иметь возможность безошибочно сбросить бомбы на город и плотину. Цель к моменту подхода колонн будет погружена в темноту и сольется с окружающей местностью. В лучшем случае, если будет светить луна, удастся произвести визуальную проверку с контрольного самолета, который ради этого снизится до полутора-двух тысяч метров.
Косых отлично знал, что все штурманы эскадры уже в течение долгого времени с крайней тщательностью, не отрываясь от таблиц и приборов, производят счисление пути; летчики со всею доступной им точностью стараются вести самолеты по заданному курсу. И вот, когда всеобщее внимание и силы сосредоточены на том, чтобы привести линию курса точно к цели, Дорохов одним махом ломает ее.
Полторы тысячи человек в течение пяти часов, рискуя жизнями, бережно несли по воздуху пятьсот тысяч килограммов тротила, и теперь, из-за самой незначительной ошибки, все это может полететь на ветер...
Получив донесение о приближении эскадры Дорохова, командир москитной дивизии ПВО Нюрнберга полковник Бельц отдал распоряжение о подготовке к вылету. У него оставалось еще около получаса на то, чтобы проверить свою готовность, подняться в воздух и на боевой высоте ожидать подхода большевиков. Бельц с волнением следил за сигналами радиостанций, доносивших о движении Дорохова. Вот советским колоннам осталось 270 километров до Нюрнберга... 260... 250... Иными словами, до зоны боя - 100... 90... 80... Вдруг произошла страшная путаница. Станции, расположенные по пути следования эскадры, донесли о том, что не слышат больше противника. Его стали слышать посты, расположенные к югу. И когда Бельц готов был уже изменить приказ о направлении вылета, вся сеть станций, расположенных к северу, стала доносить, что опять слышит противника. Но, в то время как одни станции доносили о противнике, удаляющемся к югу, другие сообщали об его приближении с севера: это было нелепо, почти невероятно. Заработал передатчик Бельца, разбрасывая в эфир поверочные запросы. Но станции упорно твердили свое: "Противник уходит на юг... противник приближается с севера".
На юг - уходит? - С севера - приближается?! Характер и численность приближающегося противника не были известны.
С севера приближалась колонна Волкова. На максимальной скорости, доступной облегченным СБД, Волков шел на соединение с Дороховым. Он стремился как можно раньше отвлечь на себя противовоздушную оборону Нюрнберга и облегчить Дорохову подход к цели. Когда Дорохов лег на южный курс и стал удаляться от основной линии полета, Волков входил в зону слышимости москитного наблюдения с севера. Это произошло 18 августа в 24 часа по среднеевропейскому времени.
Командир москитной дивизии потерял спокойствие. Ему нужно были успеть встретить неожиданного врага с севера и, отогнав его, перебросить свою дивизию в южный сектор обороны. Ушедшая на юг колонна могла в любую минуту изменить направление и вернуться к Нюрнбергу.
Бельц верил тому, что две сотни самолетов, появившихся с севера, будут остановлены его москитами.
Он приказал пустить в ход батареи прожекторов ПВО.
Ночь отодвинулась с половины небесного свода. Весь воздух, все небо, вся вселенная казались пронизанными потоками света. Москитные части взлетали одна за другой. Машины срывались с аэродрома, стремительно вскидываемые стартовыми ракетами. Огненные следы ракет тянулись за скрытыми тьмою самолетами, как хвосты комет. Строго на одной и той же высоте хвосты эти обрывались. На несколько минут машины исчезали в бездне ночи, пока, ворвавшись в море света, окружающее СБД, москиты не устремились на них стремительной лавиной. СБД пылали блесками выстрелов, как огненные дикобразы. Это было беснование огня. Чтобы дойти до противника, москитам нужно было прорваться сквозь смертельную завесу свинца и рвущейся стали. Немногие из них имели шанс достичь намеченной цели невредимыми. Но они, не изменяя курса, продолжали атаку. Если бы стрелки СБД были способны в течение тех немногих секунд, что длилась атака, проанализировать обстановку, они были бы чрезвычайно удивлены этим небывалым натиском. Ведь как правило истребитель, приблизившись к атакуемому на пятьсот - шестьсот мет ров, уже стремился отклониться с его пути, избежать столкновения, ему оставалось едва достаточно времени, чтобы увести самолет от неизбежной гибели. А москиты, как обезумевшие, продолжали атаку. Точно ослепнув, они шли на брызжущий им в лицо огненный вихрь. Они не обращали внимания на то, что многие из них уже падают, дробя крыльями упругие лучи прожекторов, один за другим, как мотыльки, наскочившие на пламя.
