Мадам Левай представила, как жандармы входят в дом и говорят ей: «Мы за твоей дочерью, давай ее сюда», — жандармы со строгими, суровыми лицами людей при исполнении. Она хорошо знала командира бригады — старого друга, близкого и почтительного, сердечно говорящего: «За ваше здоровье, мадам!» — прежде чем поднять к губам маленькую рюмку коньяка — из особой бутылки, хранимой ею для друзей. А теперь!..
Мадам Левай совсем потеряла голову. Она носилась туда-сюда по комнате, словно что-то срочно понадобившееся искала, затем остановилась, застыла посреди комнаты и пронзительно крикнула дочери:
— Почему! Скажи! Скажи! Почему?
Та, кажется, преодолела свое странное безразличие.
— Ты думаешь, я каменная? — крикнула она в ответ, шагнув к матери.
— Нет! Это невозможно… — сказала мадам Левай с убежденным видом.
— Сходи, сама посмотри, — резко возразила Сюзанна, глядя на нее горящими глазами. — Нет милосердия на небесах, нет справедливости. Нет!.. Я не знала… Ты думаешь, у меня нет сердца? Думаешь, я не слышала, как люди насмехаются надо мной, жалеют меня, удивляются мне? Знаешь, как меня называют? «Мать идиотов» — вот мое прозвище! И мои дети никогда не будут знать меня, никогда не заговорят со мной. Они ничего не будут знать — ни людей, ни Бога. Разве я не молилась! Но сама Божья Матерь не услышала меня. Тоже мать!.. Кто проклят — я или убитый мною муж? А? Скажи! Я позаботилась о себе. Ты думаешь, я буду гневить Бога и заполню дом этими существами, хуже животных? Те хотя бы знают кормящую их руку. Кто богохульствовал ночью у самой двери церкви? Разве это была я? Я только плакала и молилась о прощении… И в каждое мгновение дня я чувствую, что он проклинает меня, — я вижу это вокруг себя с утра до вечера… Я должна сохранить им жизнь — заботиться о моем несчастье и стыде. А он придет… Я умоляла его и Небо о сострадании… Нет!.. Тогда посмотрим… Он пришел сегодня вечером. Я подумала про себя: «Ага! Опять!..» У меня были мои длинные ножницы. Я слышала, как он кричит… Я увидела, что он рядом… Должна же я — или нет?.. Так получи!.. И я ударила его в горло над грудной костью… Он даже не вздохнул… Я оставила его стоящим… Это было минуту назад. Как я сюда попала?
Мадам Левай поежилась. Холодная волна пробежала по ее спине, по толстым рукам под узким платьем, тихо приковала ее там, где она стояла. Дрожь пробежала по широким щекам, через тонкие губы, пронеслась среди морщин в уголках ее серьезных старых глаз. Запинаясь, она сказала:
— Ты порченая женщина — ты позоришь меня. Но такое! Ты всегда была похожа на своего отца. Как ты думаешь, что станет с тобой… на том свете? На этом… О несчастье!
Теперь ей стало очень жарко. Мадам Левай чувствовала жар внутри. Она сжала вспотевшие руки — и вдруг с крайней поспешностью начала искать свою большую шаль и зонтик, лихорадочно, ни разу не взглянув на дочь, которая стояла в середине комнаты и следила за ней холодным и рассеянным взглядом.
— Не хуже, чем на этом, — сказала Сюзанна.
Мать, держа зонтик в руке и волоча по полу шаль, тяжело вздохнула.
— Я должна пойти к священнику, — прорвалось у нее. — Я даже не знаю, правду ли ты мне говоришь. Ты страшная женщина… Они тебя всюду найдут. Ты можешь остаться здесь — или уйти. Для тебя нет места в этом мире.
Уже готовая уйти, мадам Левай бесцельно бродила по комнате, ставя бутылки на полку и пытаясь дрожащими руками приладить крышки на картонные коробки. Как только истинный смысл услышанного всплывал на мгновение в ее затуманенных мыслях, ей казалось, что что-то взорвалось в ее мозгу, не разрушив, к сожалению, ее голову на части — это было бы облегчением.
Мадам Левай задула одну за другой все свечи, не осознавая этого, и ужасно испугалась темноты. Затем она упала на скамью и заплакала. Успокоившись, старуха села и прислушалась к дыханию спокойно и прямо стоявшей дочери, которая была едва видна и не подавала других признаков жизни. За эти несколько минут она окончательно постарела.
Мадам Левай заговорила нетвердым голосом, прерываемым стуком зубов, словно человек, сотрясаемый смертельным холодом малярийного приступа.
— Почему ты не умерла маленькой? Моя старая головушка уже никогда не посмеет показаться на свет Божий. Это большее несчастье, чем дети-идиоты. Лучше бы ты родилась у меня глупой, как твои…
Мадам Левай увидела, как тень дочери промелькнула в тусклом, мертвенно-бледном свете окна и на мгновение задержалась в дверном проеме. С лязгом захлопнулась дверь. Мадам Левай, словно разбуженная шумом после долгого кошмара, бросилась наружу.
— Сюзанна! — крикнула она с порога.
И услышала, как какой-то камень долго катился по склону скалистого берега, возвышавшегося над песками. С осторожностью мадам Левай ступила вперед, опираясь одной рукой о стену дома, и заглянула вниз в сплошную темень пустой бухты. Она крикнула:
— Сюзанна! Ты здесь убьешься.
Последний раз громыхнул в темноте камень, и наступила тишина. Неожиданная мысль, казалось, захватила мадам Левай, и она больше не звала. Повернувшись спиной к черной тишине провала, мадам Левай пошла по дорожке в Плумар, спотыкаясь по пути, но с мрачной решимостью, словно начала отчаянное путешествие, которое продлится, быть может, до конца ее жизни. Приглушенный и повторяющийся шум перекатывающихся через рифы волн еще долго сопровождал ее вдали от берега между высокими живыми изгородями, приютившими унылые и одинокие поля.
Сюзанна, выбежав из дома, повернула резко влево от двери и на краю склона бросилась на землю за одним из валунов. Потревоженный камень покатился вниз, громыхая при каждом прыжке. Когда мадам Левай звала ее, Сюзанна могла бы, протянув руку, дотронуться до юбки матери. Но у нее не хватило смелости, чтобы пошевелиться. Сюзанна видела, что старуха уходит, и затаилась.
Через некоторое время во мраке среди валунов показалось знакомое лицо с остановившимися глазами и открытым ртом. Сюзанна тихо вскрикнула и вскочила на ноги. Лицо исчезло, оставив ее задыхаться и дрожать в одиночестве среди пустынных каменных нагромождений. Но как только Сюзанна вновь, чтобы успокоиться, припала к земле, лицо вернулось, подошло совсем близко и, казалось, хотело закончить речь, только мгновение назад прерванную смертью. Убийца быстро поднялась на ноги и сказала:
— Уходи, или я опять это сделаю.
Существо заколебалось, раскачиваясь вправо и влево. Сюзанна дернулась туда-сюда, отступила назад; ей почудилось, что она пронзительно закричала на него, и она испугалась непреодолимой тишины ночи.
Потом Сюзанна доковыляла до края обрыва, почувствовала под ногами крутой скат и слепо бросилась вниз, пытаясь избежать безудержного падения. Галька как будто проснулась, булыжники покатились впереди тела, преследовали его сверху, мчались вниз справа и слева, проносясь мимо с возрастающим грохотом. Среди ночного покоя шум рос, усиливался до всеобщего рева, непрерывного и яростного, словно весь полукруг каменного берега начал обрушиваться в залив.
Ноги Сюзанны едва касались склона, который, казалось, бежал вниз вместе с ней. На дне обрыва она споткнулась, пролетела, выбросив руки, вперед и тяжело упала, но сразу же вскочила и быстро огляделась. В ее сжатых кулаках был песок, захваченный ею во время падения. Лицо было здесь, на прежнем расстоянии, оно виднелось в своем собственном сиянии, казавшемся в ночи бледным пятном. Сюзанна закричала.
— Уходи, — кричала она с болью и страхом, со всей яростью того бесполезного удара ножницами, который не смог успокоить Жан-Пьера и убрать его долой с ее глаз.
Что ему надо теперь? Он мертв. У мертвых мужчин не бывает детей. Он оставит ее когда-нибудь в покое? Сюзанна замахала на него руками и пронзительно завизжала. Бедняжке казалось, что она чувствует дыхание его полуоткрытого рта, и, утратив остатки мужества, женщина с протяжным криком побежала по ровному дну залива.
Она бежала легко, не чувствуя ни малейшего усилия своего тела. Высокие острые камни, торчащие во время прилива над сверкающей гладью голубой воды, подобно остроконечным башням затопленных церквей, скользили мимо нее, устремившись к суше огромными шагами. Слева Сюзанна увидела что-то блестящее: широкое круглое пятно света, в котором узкие тени вращались вокруг центра подобно спицам колеса. Она услышала голос:
— Эй! Там!
И ответила диким воплем. Так мертвец может даже кричать! Он кричал, чтоб Сюзанна остановилась. Никогда!..
Сюзанна промчалась в ночи мимо испуганных сборщиков морских водорослей, которые в страхе замерли вокруг своих фонарей, потрясенные нечеловеческим криком, исходившим от этой бегущей тени. Мужчины, опершись на свои вилы, глядели изумленно и испуганно. Какая-то женщина упала на колени и, крестясь, начала громко молиться. Маленькая девочка в рваной юбке, полной скользких морских водорослей, отчаянно разрыдалась, подтаскивая свою мокрую ношу вплотную к мужчине, державшему фонарь.
