Это был не вопрос, а утверждение, и я не стал даже подтверждать его кивком головы.
— И вот что интересно, — сказал я. — Наши привратники… Я имею в виду Сгана… то есть, Бертини и синьорину Чокки. Они спокойно относятся к этому… я-то его видел впервые, а они встречают его постоянно и даже имя знают…
— Имя? — завороженно проговорила синьора Лючия. Похоже, имя могло заставить ее…
— Балцано, — сказал я. — Вот как его зовут: синьор Балцано.
Мне опять показалось это имя знакомым. Сейчас вспомню… Нет.
Лючия улыбнулась. Облегченно вздохнула, это я мог сказать точно: именно облегченно, будто гора свалилась с ее плеч. Имя оказалось не тем, что она ждала? А какое имя она хотела… или, точнее, не хотела услышать? Положившись на интуицию, я произнес:
— Хотя было бы естественнее, если бы его звали Гатти. Джанджакомо Гатти.
Похоже, я попал в десятку. Лючия побледнела, пальцы ее задрожали, она обхватила руками чашку и сжала так, будто хотела раздавить. На меня она старалась не смотреть, но это у нее плохо получалось, потому что больше всего на свете ей хотелось именно смотреть на меня, по выражению моего лица пытаться определить, что мне известно, о чем я только догадываюсь, а чего не знаю вовсе, и о чем, следовательно, говорить ей не нужно.
— Гатти? — переспросила она. Голос звучал спокойно, все-таки выдержка у этой женщины была замечательная. — Почему Гатти?
— А почему Балцано? — пожал я плечами.
— Вы не могли бы налить мне еще чаю? — спросила Лючия и добавила: — Замечательный чай. Давно такого не пила.
Я налил. Если она надеялась таким образом сбить меня с мысли и перевести разговор, то это была напрасная попытка. Я не торопился. Мы оба отпили по глотку, и я сказал:
— Собственно, Чечилия и ее отец не знают, как этот человек здесь появляется — говорят, просто вдруг возникает… и если сопоставить это обстоятельство с исчезновением синьора Гатти второго февраля нынешнего года…
— Кто вы такой, синьор… Кампора? — бесцветным голосом спросила Лючия и поставила на стол чашку. Сейчас она готова была признать, что более гадкого по вкусу чая не пила никогда в жизни.
— Кампора, да, — кивнул я. — Джузеппе Кампора. Я бы не хотел ходить вокруг да около, синьора Лючия.
— Вы… из полиции?
— Нет. Я служил в полиции лет десять назад. Сейчас я частный детектив. Вот моя карточка.
Я вытянул из кармана картонный квадратик, протянул Лючии через стол, в руки не дал — пусть посмотрит так. Она, впрочем, и смотреть не стала, скользнула взглядом, она мне и так верила. Похоже, я не ошибся. Похоже, ей самой безумно хотелось кому-нибудь рассказать. Она не могла — то ли некому было, то ли… не знаю. Но это ее мучило.
— Вас нанял… — сказала она.
— Вы правильно поняли, — кивнул я. — Ваш муж, синьор Вериано Лугетти.
— Зачем?
— Хотите знать его версию или то, что я сам думаю по этому поводу?
— Его версию я представляю, — сказала она сухо. Пальцы ее уже не дрожали, она успела взять себя в руки, держалась теперь спокойно, мол, чего уж, если ему (то есть, мне) все известно, неясно только что каждый из нас подразумевал под этим «все». — Мне интересно, что думаете вы.
— Интересно? — переспросил я.
Она промолчала, я помолчал тоже, время тянулось, как патока, которую я терпеть не мог в детстве, я молчал, она молчала… То есть, она говорила, конечно, говорили ее глаза, что-то она сейчас мысленно проговаривала, что-то, возможно, вспоминала, что-то такое, чего никогда не стала бы говорить вслух, я это понимал, я не то чтобы сейчас читал ее мысли, нет, мыслей я даже не чувствовал, но видел, знал: если она начнет говорить, то расскажет все, а если помолчит еще минуту, то все в ней перегорит, и тогда ее слова будут ложью, которая ничем не поможет ни мне, ни ее мужу, ни, как это ни странно, ей тоже. Мы смотрели друг другу в глаза — так, вероятно, смотрят влюбленные, что-то было в ее взгляде от неосознанного физического желания, или мне это только казалось, потому что неосознанное физическое желание было во мне самом, она сидела так… соблазнительно?… нет, скорее скованно, как сидят на картинах северные женщины, итальянки сидят иначе, всегда сидели, от тех, что изображал еще Тинторетто и до самых современных. Лючия отодвинулась от стола — не знаю зачем, может, для того, чтобы быть от меня подальше, и я увидел ее ноги, положенные одна на другую, она…
Не нужно, — подумал я, — не нужно отвлекаться. Она должна заговорить, иначе…
Я не шевелился. Сейчас от меня ничего не зависело. Сейчас меня просто не должно быть здесь. Где угодно. В космическом пространстве.
— Я любила Вериано, вы знаете? — произнесла Лючия, и я позволил себе едва заметно кивнуть. А может, я покачал головой? Лючия улыбнулась и отодвинула свой стул еще дальше, теперь я видел и ее туфельки — не новые, я раньше не обращал внимания, очень модный фасон, но туфельки были уже потертыми, может, Лючия не любила часто менять обувь, а может, у нее просто не хватало денег, чтобы…
— Мы встретились, когда я писала диссертацию, а Вериано… впрочем, вам это, должно быть, не интересно.
Историю их любви я уже слышал вчера и не прочь был бы услышать новую версию, возможно, это помогло бы что-то понять, возможно, нет, но продолжать эту тему Лючия не стала.
— Вам это не нужно, — вздохнула она. — Вас совсем не то интересует… То есть, не вас, а Вериано… Я никогда бы от него не ушла. Но я не могла поступить иначе.
Я пошевелился, показав движением плеч, что, во-первых, всегда есть возможность выбора минимум из двух вариантов, а во-вторых, если уж она начала рассказывать, то не нужно перескакивать с предмета на предмет.
— Я не могла поступить иначе, — повторила она. — Я его люблю… Вериано, да. И потому должна была уйти.
Странная логика. Если это вообще можно было назвать логикой. Ушла, потому что любила? Хорошо. Значит, была причина. Кто-то угрожал убить ее любимого Вериано, если она его не бросит… Какие идеи… Мыльная опера. Бред.
— Видите ли, Джузеппе, если бы я не ушла… Простите, — неожиданно прервала она себя и подняла на меня изучающий взгляд, что-то она хотела во мне понять, а может, наоборот — хотела, чтобы я без лишних вопросов понял что-то в ней, — простите, но вы, наверно, не большой знаток космологии…
Не большой знаток — это точно. Я изобразил заинтересованность, даже наклонился немного вперед, но рта, конечно, не раскрыл, нельзя прерывать рассказ…
— Вы что-нибудь прочитали после того, как Вериано… Какие-то его работы? Или хотя бы популярные статьи по современным космологическим теориям?
— Да, — коротко сказал я. Конечно, прочитал. Вообще-то, если верить современным теориям, Большой взрыв мог устроить кто угодно — Чингисхан, фараон Рамзес III, Мата Хайрес, Грегори Пик, президент Ельцин или… да, Лючия Лугетти, в девичестве Синимберги. И я тоже мог, хотя, признаюсь, мне это и в голову не приходило, поскольку до сегодняшнего дня я и не подозревал о такой возможности, существовавшей, скорее всего, в разгоряченных головах современных космологов с их психофизическими квантовыми функциями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
