И если они правы, нам придется отвечать за собственные поступки, не только уже совершенные, не только те, что мы задумали, но пока не совершили, но и за те, которые в принципе возможны, но, как нам кажется, никогда совершены не будут. Разве ты никогда не думал о своем враге: "Чтоб ты сдох, проклятый"? Не воображал, как сбрасываешь его в пропасть или наезжаешь на него колесами автомобиля? Ты думаешь, что это игра воображения. Но все, что возможно в принципе, осуществляется — в другой эмуляции. Все, что в принципе невозможно, осуществляется тоже, и ничего с этим не сделать, кроме как…
Я сейчас перейду к этому «кроме», Джузеппе, и ты поймешь, что имел в виду Вериано, когда говорил тебе… Давай я буду последовательно… Хорошо? Не перебивай меня, пожалуйста. Да, ты меня все время перебиваешь своим взглядом, не смотри на меня, смотри… скажем, на эту чашку. Вот так.
Однажды мы с Джанни разговаривали о том, как жили раньше. До нашей встречи. Мы часто вспоминали прошлое — нам казалось, что в прошлом мы скрывались от будущего. Вспомнили, как в начале девяностых случайно оказались в один вечер на премьере в опере, давали «Полиевкта» Доницетти, это мы оба помнили одинаково, а остальное… Тенор, как я помнила, не взял в первом акте верхнюю ноту, и свет в антракте зажегся при гробовом молчании зала, а Джанни уверял, что тот же тенор на том же спектакле взял ноту великолепно, и ему устроили в конце акта овацию, трижды вызывали на сцену… Понятно, сначала мы решили, что это были разные представления, сравнили числа… нет, это было в один вечер, у меня даже программка сохранилась, я всегда их храню, люблю время от времени перебирать… Джанни, конечно, программку не сохранил, билета тоже, доказать он ничего не мог, но нашел запись в дневнике… да, именно за то число. Более того, мы одинаково помнили, как перед началом спектакля одному из зрителей в первых рядах партера стало плохо, это был седой старик, он стал задыхаться, и его вывели… мы оба это помнили, и не могло же такое произойти на двух представлениях подряд… то есть, могло, конечно, но так мало вероятно…
Когда мы об этом вспоминали, Джанни сказал мне, что мы, скорее всего, живем в разных эмуляциях. Я уже знала, что это такое, Вериано мне столько раз объяснял… "Нет, — написала ему я, — это невозможно". "Но это, по-видимому, так, — ответил Джанни. — И с этим придется смириться". "Нет! — сказала я. — Никогда".
* * *
— Я не перебивал тебя, верно? — сказал я, когда Лючия неожиданно замолчала — наверно, чтобы перевести дух. — Я даже старался на тебя не смотреть, хотя это было трудно: знаешь, довольно часто приходится смотреть человеку в глаза, чтобы понять, насколько он…
Я помедлил.
— Насколько он адекватен, — закончила Лючия. Она уже долгое время сидела в одной и той же позе: прямая, напряженная спина, руки вытянуты, ладони на коленях, взгляд… о взгляде я ничего не мог сказать, потому что смотрел искоса, стараясь не сбить ее с мысли, если у нее сейчас была в голове какая-то мысль. Ясно мне было одно: этот Гатти хорошо с Лючией поработал. Мне были известны случаи Интернет-помешательства, не много, но я хорошо их запомнил. Первый такой случай (о нем мне рассказал Иво Кабайно из третьего округа) показался мне невероятным, но детали, изложенные Иво, не оставляли места для сомнений. Начинается все с переписки, с чатов, с невинного общения, а потом одна сторона привлекает психологические приемы, известные техники, вторая сторона подпадает под словесный гипноз, теряет себя, начинает в реальной жизни поступать неадекватно… только зачем это было нужно синьору Гатти, вот вопрос. И если еще учесть, что Гатти таинственным образом исчез из собственной квартиры, а Лючия некоторое время спустя учинила скандал своему любимому мужу и ушла из дома… Точно — без «Интернет-наркоза» не обошлось.
— Насколько он адекватен, — повторил я. — Ты сказала.
— Ты думаешь, — медленно произнесла Лючия, — что я все еще нахожусь под психологическим воздействием Джанни?
— Ты сказала, — еще раз повторил я.
— Возможно, — сказала она, подумав. Умная женщина.
— Знаешь, Джузеппе, — продолжала Лючия, — я и не надеялась, что ты все сразу поймешь. Но ты хоть веришь, что это правда?
— Что именно? — осведомился я. — Переписка с синьором Гатти или предположение о том, что мы и весь этот мир на самом деле всего лишь компьютерная программа, которая…
— Послушай, — воскликнула она, — конечно, ты ничего не понял!
— Куда мне… — вздохнул я. — Кстати, хочешь еще чаю? И… Ты говорила, у тебя свидание?
Я не хотел, чтобы она сейчас поднялась и ушла. Но еще меньше мне хотелось, чтобы Лючия обвиняла меня в том, будто я оказывал на нее давление, мешал делать то, что она считала нужным… в общем, вел себя не как мужчина, а как следователь.
— Свидание? — удивилась она. — С кем? Я просто… Послушай, ты действительно не видел никого в коридоре, когда…
— Не видел, — я покачал головой. — Там никого не было. Даже синьора Балцано.
Лючия пропустила это имя мимо ушей.
— Нет ничего глупее, — сказала она, — чем думать, что мы с тобой всего лишь компьютерные программы.
— Из твоего рассказа… — начал я.
— …Это вовсе не следует, — закончила она. — Эмуляция — не программа. Это физическая реальность, только сконструированная… Хорошо, налей чаю. У меня в горле пересохло. И мысли путаются. И вообще, я…
Она не закончился фразу, мне показалось, что я понял недосказанное, и я сделал вид, будто не расслышал. Поднялся и пошел в кухню, прикрыв за собой дверь. Она не уйдет, теперь она точно не уйдет, и чай выпьет, и рассказ доведет до конца — не о том, что ей наговорил синьор Гатти, а о собственной сломавшейся жизни, она уже подошла к тому, чтобы начать заново, пусть посидит в одиночестве, подумает, а точнее — почувствует, ощутит внутри себя то давление, ту силу, которая не позволит ей молчать…
Тихо щелкнул замок, и я обернулся: Лючия стояла в дверях, руки ее безвольно повисли, глаза… я бы не смог описать точно, что именно выражали в тот момент ее глаза. Должно быть, произошла интерференция взглядов — моего и ее, я не знаю, как это происходит, как назвать физический эффект, смешанный с чистой психологией, возможно, у психологов есть объяснения… Я смотрел на нее и думал… она смотрела на меня и тоже думала… и мысли наши, и ощущения, вызванные мыслями, будто две волны, сталкивались в пространстве, смешивались друг с другом, и возникало нечто, чему я не мог подобрать название, то, что попросту не существовало без нас обоих, я поставил на кухонный столик заварной чайник, шагнул навстречу Лючии, она тоже сделала шаг, мы сошлись в центре кухни, как две планеты, двигавшиеся по встречным орбитам, и по правилам небесной механики должны были разойтись, как разлетаются всякий раз Земля и атакующий ее астероид… она подняла руки, не протянула вперед, а именно подняла, начала поднимать, а я всего лишь остановил это движение, и ее ладони оказались в моих, "не надо", сказала она, а может, не сказала, только подумала, а может, и не подумала, а я сказал себе сам, потому что, конечно, не надо, но мысль, какая бы она ни была, в тот момент выглядела совершенно не нужной, я отпустил ее руки и обнял за плечи, почувствовал, как Лючия напряжена, и снял это напряжение не мыслью, не словом, не ощущением даже, а чем-то, чего во мне не было раньше, каким-то движением, силой, о присутствии которой в себе не подозревал. Ее плечи стали мягкими, хотя как это могло быть? Она подняла голову, и мы, наконец, по-настоящему посмотрели друг другу в глаза. "Не надо", — теперь это точно сказала она. "Конечно, нет", — согласился я. Ничего и не было — мы просто стояли посреди кухни, я просто держал Лючию за плечи, она просто смотрела на меня и рассказывала о себе такое, чего мне знать, скорее всего, и не нужно было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
