– Вдова? – повторил Фома.
– Веселая вдова. А ты… как же ты… какой же ты стал… – Она неожиданно шагнула к нему, обняла его за шею и прижалась щекой к его груди – словно хотела спрятаться, укрыться. Рыжая грива на фоне темного костюма от «Харродс». Весь ее тонкий, гибкий, как хлыст, силуэт, как бы впечатавшийся в кряжистую и, что греха таить, обрюзгшую от алкоголя фигуру Фомы.
Тут дверь салона красоты распахнулась, и на пороге возникла девушка – та самая, с которой Мещерский видел вчера Ивана Самолетова. Кира-Канарейка с изумлением уставилась на свою хозяйку. Кассиопея, не обращая ни на кого внимания, словно не замечая ни Мещерского, ни Юлию Шубину, повлекла Фому за собой внутрь, через порог. Заинтригованная донельзя Юлия, в свою очередь, потащила за собой Мещерского. Это было нарушение всех правил – мужчины до этого в салон дальше порога не допускались. Но Кира-Канарейка, менеджер и страж, на этот раз и слова не промолвила.
Миг – и Мещерский очутился в чисто бабьем, как ему показалось, мирке: фен шумит, в парикмахерском кресле какая-то шатенка средних лет в джинсах и красной кофточке в белый горошек, над ее прической трудится молоденький стилист-парикмахер, стеклянные шкафы-витрины с кремами и прочей косметической дребеденью, стены под фальшивый мрамор, хромированный никель и белый европластик, физиономия Скарлет Йоханссон с неестественно толстыми от розового блеска губами, пялящаяся с плаката: «А ты сделал себе татуаж? Ты, доброволец?»
Женщина в кресле была Марина Андреевна Костоглазова, жена прокурора. Только познакомиться с ней ближе Мещерскому довелось много позже. Кассиопея увела Фому куда-то вглубь, в недра своего косметического царства. Точно царя Додона Шаемаханская царица. Мещерский растерянно озирался – нет, не в поисках Золотого петушка, его бы здесь в Тихом Городке сразу бы расплющили ударами разделочного топорика, превратив в цыпленка табака, и бросили бы на сковородку – жарить.
– Кассиопея знает вашего приятеля, – произнесла Юлия Шубина – это было словно подведение итога под всей их такой деловой экскурсией по городу. – Как же они встретились, боже… Марина, вы представляете, – она обратилась к Марине Андреевне, – это было как в кино. И мне кажется…
Но окончить она не успела. В крепкую дубовую дверь, игнорируя звонок, забарабанили, застучали. Послышался женский крик – какой-то заполошный, истерически– возбужденный.
Глава 10
«Он вернулся!»
«Откройте!» – неслось из-за двери. Кира-Канарейка взглянула на монитор.
– Кто там, Кира? Что же вы – откройте сейчас же, может быть, что-то стряслось, – властно сказала Юлия Шубина.
Кира нажала кнопку, дверь распахнулась, и в салон буквально ввалилась та самая продавщица из магазина – Наталья Куприянова. Мещерский хорошо ее запомнил. Она задыхалась, все ее полное тело словно бунтовало против такой вот спешки, такой встряски. На щеках цвели пунцовые розы – точно детский диатез.
– Он вернулся! – выпалила она. – Я видела… я его видела…
На ее голос в холл вышли Кассиопея и Фома. В другой момент Мещерский не преминул бы понаблюдать именно за ними, но сейчас… сейчас он снова ни шиша не понимал. Кого имела в виду эта самая Куприянова, вопившая с таким перекошенным, с таким осатанелым (другого сравнения и подобрать-то было нельзя) лицом? Фому? Но они уже виделись и разговаривали, хотя и странным был тот разговор…
Куприянова узрела Кассиопею.
– Он вернулся в город! – крикнула она. – Я видела его, я его сразу узнала!
Юлия Шубина и Марина Андреевна хором воскликнули: «Да кто? Кто он-то?» Только Фома ничего не спросил – ринулся на улицу. Мещерский за ним. Он увидел машину посреди площади – пыльный черный «БМВ», правда, новый, последней модели, стоящий черт его знает сколько. Дверь со стороны водителя была открыта. Положив на дверь руку, возле машины стоял какой-то темноволосый мужчина – молодой, их с Фомой ровесник или, возможно, чуть постарше. Он был высок и широкоплеч. Он стоял посреди площади так, словно давал себя разглядеть всем сразу, одновременно и со всех сторон.
Мещерский почувствовал, как в его плечо впились пальцы Фомы. Тот словно опоры искал, как будто у него разом подкосились ноги. Его лицо… У Мещерского мурашки поползли по спине. Его испугал именно Фома, потому что в облике незнакомца не было ничего ужасного или отталкивающего, наоборот, даже издали можно было бы заметить, что он очень хорош собой, слишком хорош для Тихого Городка.
Удивленно вскрикнула Кассиопея.
– Кто это такой? – не выдержал Мещерский. – Кто этот парень, черт возьми?
– Тот, – слова давались Фоме с трудом, – кто убил мою сестру.
– Это Герман, – Кассиопея поднесла ладонь к своим губам, словно что-то запрещая себе. – Это мой брат.
Глава 11
Маньяк. Городские легенды
Секретарь мэра Шубина Вера Захаровна Бардина занималась на своем рабочем месте в приемной самыми обычными делами – сортировала почту. День был как день. Шубин у себя в кабинете совещался с начальником финансового управления. После совещания Вера Захаровна, как обычно, понесла ему на подпись документы. Когда она уже выходила из кабинета, на столе резко зазвонил телефон. Шубин снял трубку. Вера Захаровна уже закрывала за собой дверь, когда внезапно изменившийся голос шефа заставил ее недоуменно оглянуться.
– Кто?! Повтори, что ты сказал?!
Это был не возглас, а какое-то карканье, словно человек от внезапного шока разом забыл все слова и начал изъясняться на каком-то птичьем языке. Вера Захаровна вернулась за свой стол. Странно…
С мэром ее связывало десять лет, как говаривали в старину, «беспорочной» службы. Своего будущего шефа Вера Захаровна – в прошлом инструктора Тихогородского райкома комсомола – помнила еще старшеклассникомкомсомольцем. Он был очень активным и деятельным подростком, правда, характером обладал неровным, вспыльчивым. Потом он ушел в армию, служил в ВДВ, вернулся в город настоящим мужчиной. К тому времени Вера Захаровна уже работала на посту завсектором городского исполкома. А потом были трудные 90-е – годы увольнений, административного хаоса и «властных пертурбаций» (Вера Захаровна обозначала для себя тот временной период только так и никак иначе). И кем только ей, с ее-то административным опытом, не приходилось вкалывать в поте лица, чтобы как-то выжить самой после увольнения и поддержать мать-старуху и старуху-тетку. Последним таким ее горе-пристанищем была городская библиотека, где она получала сущие гроши. В тот год – год дефолта и общего хаоса – Тихий Городок буквально погибал, подыхал на их глазах. И они подыхали вместе с ним. Ели в основном то, что давал клок земли на окраине у железнодорожного полотна – огород, где приходилось полоть грядки, поливать, ковыряться в земле каждые выходные. Картошка, картошка, картошка – Вера Захаровна ненавидела ее с тех пор, ну а еще макароны и пшенная каша. Мать серьезно болела – ей нужны были лекарства, специальная диета. А у Веры Захаровны тогда не было никаких средств на все это – не было ничего, кроме двух рук и двужильной, почти маниакальной работоспособности. В то время, как никогда прежде, Вера Захаровна поняла, что женщина в таком месте, как их городок, да и вообще в провинции, женщина одинокая, незамужняя, заскорузлая старая дева, может выжить и не дать дуба с голода и от нищеты, лишь зацепившись каким угодно манером, любым доступным способом за какую-то государственную службу, за «должность». С момента возвращения в Тихий Городок после окончания института Вера Захаровна и состояла на такой «должности» – в райкоме, в исполкоме. А когда в 92-м этот стул был из-под нее выбит, осознала, чего же она в своей жизни лишилась.
Но все же она – одинокая заскорузлая старая дева – никогда не слыла неудачницей. И в те трудные годы сумела выкарабкаться. А затем в ее жизни появился Всеволод Шубин. О нет, не как герой-любовник и щедрый спонсор. А просто как работодатель – его строительный бизнес в областном центре начал набирать обороты. Шубин искал дельного, толкового секретаря. Среди его сотрудников было немало крепких хозяйственников, работников полигона и почтового ящика, который в 90-е годы пришел в совершеннейший упадок. Были и бывшие работники исполкома. Кто-то и порекомендовал Шубину Веру Захаровну Бардину. Шубин ее тоже помнил – по райкому комсомола, по шефской райкомовской программе над их школой. (Как же давно это было!)
Когда они впервые встретились – он, тридцатилетний бизнесмен, и она, сорокалетняя библиотекарша, – ничто, казалось, не говорило в пользу того, что вскоре они станут друг другу нужны и необходимы в вопросах, которые намного важнее вопросов любовных, – в вопросах деловых, жестких, напрямую связанных с выгодой, успехом, прибылью и выживанием в этом новом сложном мире, влияние которого они оба уже успели с лихвой испытать на собственной шкуре.
