«Теперь с его стороны была одна холодная дружба, — писала она. — Было ли когда-нибудь больше? Нет, подумала я; и таким образом снова была наказана, как часто прежде, за чрезмерную привязанность, за любовь к похвалам и возбудимость. Когда я стану невозмутимой, холодной, спокойной и достойной похвалы? Никогда».
В следующем месяце Том занял место гувернера при пятнадцатилетнем махарадже Далипе Сингхе, с которым он путешествовал по Шотландии. Сикхский принц находился под опекой Ост-Индской компании, в 1849 году убравшей его с пенджабского трона, и был любимцем королевы Виктории, которой подарил в 1850 году алмаз Кохинур.
Через четыре дня после получения письма Тома Изабелла сидела в саду Рипон-лоджа с последним номером литературного журнала «Атенеум», который семья выписывала. Номер за субботу 15 июля содержал рекламу Мур-парка и статьи об Александре Поупе и Гарриет Бичер-Стоу, опубликовавшей записки о своем путешествии по Англии (она «целиком» была «героиней своей же книги», заметил обозреватель).
«Выписывала отрывки из “Атенеума”, — пометила в своем дневнике Изабелла, — и читала журнал в саду, сидя под деревом, при взгляде на которое обязательно вспоминаю о своей эскападе с мистером Томом». Характер эскапады остался без разъяснений.
Месяц спустя Изабелла все еще возвращалась к Тому. Он «цепляет струны моего сердца, — написала она, — я не могу освободиться от его образа».
* * *
Летом 1854 года Генри проверил[57] домашние счета Изабеллы и обнаружил расхождения, которые она не смогла объяснить. Они поссорились — она была возмущена его недоверием и надзором, он — рассержен ее небрежностью и неповиновением. Изабелла не призналась, что тратила деньги на Джона Тома. Хотя Том и отказался от пятнадцати фунтов[58], которые Изабелла пыталась навязать ему в качестве прощального подарка, в том же году она убедила его принять пятьдесят пять фунтов стерлингов — деньгами и вещами, — что превысило двадцатую часть семейных расходов. Изабелла считала, что Генри плохо обошелся с Томом, и компенсировала это. Учитывая свой вклад в семейные финансы, она, вероятно, полагала себя вправе распорядиться частью денег по своему усмотрению.
В то лето Генри последовал примеру своего младшего брата Альберта, требуя возмещения трех тысяч фунтов, которые он выплатил их отцу в 1852 году. Альберт теперь жил в Вестминстере[59] с сестрой Изабеллы Джулией и их новорожденной дочерью и вкладывал деньги в претенциозные предприятия, в том числе в экспедицию в Гренландию для поисков полезных ископаемых и строительство громадного парохода по проекту Изамбарда Кингдома Брюнеля. Альберт отказался платить Генри[60], заявляя, что это не его единоличный долг, и Генри подал на него в суд. Рассмотрев в августе дело, суд решил его в пользу Генри и обязал Альберта выплатить старшему брату три тысячи триста тридцать пять фунтов стерлингов.
Изабелла говорила, что Генри радовался финансовым неудачам других. «Он ненавидит все добродетели, — писала она позднее Комбу, — завидует любому успеху. Мне известно, что он ходил в суд по банкротствам с целью порадовать себя зрелищем бедственного положения некогда преуспевающего человека».
Глава пятая
И я знала, что за мной наблюдают
Мур-парк, октябрь 1854 года
Осенью 1854 года Изабелла дважды посещала[61] Мур-парк со своими сыновьями, в сентябре и в октябре. Альфреду теперь было тринадцать лет, Отуэю девять, а Стенли — пять. Ездила она отчасти полечиться водами, отчасти как друг семьи. Ее страсть к Эдварду ожила со всей силой.
Леди Дрисдейл, Эдвард и Мэри Лейн осуществляли своего рода тонизирующий прием в загородном доме в своем заведении в лесах Суррея. Элизабет Дрисдейл, в кружевных воротниках и черной парче, «составляла очарование Мур-парка», вспоминала дочь Чарлза Дарвина Генриетта, бывавшая там в 1850-х. Слух леди Дрисдейл ухудшался, но в остальном возраст никак на ней не сказывался. Она была «истинной шотландкой, полной жизни, темпераментной, — отмечала Генриетта Дарвин, — и в глазах у нее мелькал самый веселый огонек, прежде чем она от души расхохочется; ее переполняли доброта и гостеприимство, так что все бродячие животные попадали под ее защиту; большая любительница чтения, большая любительница виста и деятельная, способная домоправительница большого заведения». Чарлз Дарвин был очарован всей семьей: «Доктор Лейн, жена и теща леди Дрисдейл — приятнейшие из людей, с которыми я когда-либо встречался». Доктор, отметил он, «слишком молод — это его единственный недостаток, — но он джентльмен и очень начитанный человек». Он хвалил Лейна за его здравый смысл и скромность. Он не подписывался под «всей чушью», о которой разглагольствовали другие гидротерапевты, «и не претендовал на объяснение многого из того, что не может объяснить ни он, ни любой другой врач».
Джордж Комб соглашался, что Лейн был «разумным, хорошо подготовленным врачом, а не невежественным шарлатаном, как многие в этой области»; его жена — «умной маленькой женщиной», пусть даже «очень нервной»; леди Дрисдейл являлась «душой и телом Мур-парка», «добрая, деятельная, умная женщина, обладающая хорошим доходом», которая «управляет хозяйством» и «чарует компанию своим бьющим через край дружелюбием и прямотой». В Мур-парке, как и в доме на Ройал-серкус, Эдвард с радостью позволял леди Дрисдейл командовать. Комб отмечал, что доктор Лейн опирался на жену и тещу: «Вся его жизнь зависела от женщин».
Комб выделил два недостатка в характерах Мэри, Эдварда и леди Дрисдейл. «Благожелательность и любовь к похвале цветут пышным цветом, — заметил он, — и не дают им увидеть недостатки в людях, с которыми их знакомят друзья и препоручают их доброте».
Между пациентами и хозяевами Мур-парка почти не проводилось разделения. Поскольку водолечение являлось предупредительной, поддерживающей здоровье терапией, пользу от него получали в равной мере здоровые и больные. Эдвард стремился играть роль доброго друга по отношению к своим гостям, распространяя вокруг себя дух терпимости, открытости и надежды. Достойное общество, писал он в «Гидротерапии» (1857), «облегчает и освещает» дорогу пациента к здоровью: оно «поддерживает его в хорошем настроении» и «отвлекает от постоянных размышлений над собственными недугами». Эдвард получал от своей работы удовольствие и гордился успехами. «В жизни немного радостей (если они вообще есть), — сказал он Комбу, — одна из них — быть способным действительно улучшить здоровье или благополучие одного из собратьев». Если разум являлся частью тела, как утверждали френологи и другие, то наряду с физическим здоровьем врач мог вернуть счастье и рассудок. Умение Эдварда убеждать было жизненно важно для лечения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
