— Послушай, малышка, не говори об убийстве и помни, что я никогда не говорил об убийстве. Никаких убийств не будет.
— Правда?
— Правда.
— Я так рада.
— Чему тут радоваться? Никто никогда об этом не говорил.
— Хорошо. Я никогда об этом не думала и никогда не говорила.
— Я тоже.
— Естественно, и ты тоже.
— Я никогда об этом даже не думал.
«Да, — сказал Ник себе, — ты никогда об этом не думал. Только день и ночь напролет. Но ты не должен думать об этом, когда она рядом, потому что она это почувствует: она твоя сестра, и вы любите друг друга».
— Есть хочешь, малышка?
— Не так чтобы очень.
— Съешь немного шоколада, а я принесу свежей воды из родника.
Они смотрели на большие белые облака, которые надвигались на них с синих холмов за болотом. Небо над головой оставалось чистым и синим, и белые облака плыли высоко-высоко, а их тень бежала сначала по болоту, потом по склону. Подул ветер, холодный, потому что они лежали в тени. И вода из родника в жестяном ведерке тоже была холодной, а шоколад — не таким уж горьким, но очень твердым и крошился на зубах, когда они жевали его.
— Вода такая вкусная, — сказала его сестра. — А после шоколада кажется еще вкуснее.
— Мы можем приготовить еду, если ты голодна.
— Если ты не голоден, я тоже могу не есть.
— Я почти что голоден. Показал себя дураком, не пойдя за ягодами.
— Нет. Ты вернулся, чтобы выяснить, все ли в порядке.
— Послушай, малышка, я знаю место около завала, где растут ягоды. Мы можем пойти туда через лес, набрать пару ведерок и оставить на завтра. Получится неплохая прогулка.
— Хорошо. Но я могу обойтись без ягод.
— Ты не голодна?
— Теперь, после шоколада, совсем нет. Я бы осталась и почитала. Мы отлично прогулялись, когда охотились.
— Ладно, — кивнул Ник. — Ты устала после вчерашнего?
— Есть немного.
— Тогда напрягаться не будем. Я почитаю «Грозовой перевал».
— Это не такая взрослая книга, чтобы ты не мог почитать ее мне вслух?
— Не такая.
— Ты почитаешь?
— Конечно.
Переезжая Миссисипи[23]
Поезд до Канзас-Сити остановился на запасном пути на восточном берегу Миссисипи, и Ник посмотрел на дорогу, которую покрывал слой пыли толщиной в полфута. Видел он только дорогу да несколько присыпанных пылью деревьев. Какой-то фургон тащился по рытвинам, возница, согнувшись, подпрыгивал на подпружиненном сиденье, вожжи свободно лежали на спинах лошадей.
Ник смотрел на фургон и гадал, то ли возница живет около Миссисипи, то ли выбрался на рыбалку. Все так же покачиваясь, фургон исчез из виду, и Ник подумал о «Мировых сериях»,[24] проходящих в Нью-Йорке. Вспомнил феерическую подачу Слима Солса и круговую пробежку Счастливчика Фелша в первой игре, которую он смотрел на чикагском «Уайт-Сокс-Парк».[25] Белая точка мяча взмыла в воздух, направляясь к зеленой стене, огораживающей центральную зону. Фелш, наклонив голову, рванулся к белому квадрату первой базы, а потом под восторженный рев зрителей мяч приземлился среди болельщиков на трибуне со стоячими местами.
Поезд тронулся, и запыленные деревья, и коричневая дорога поползли назад. На пороге купе возник мальчишка, торгующий газетами и журналами.
— Есть что-нибудь о «Сериях»? — спросил его Ник.
— «Уайт Сокс» выиграла последнюю игру, — сообщил торговец и двинулся дальше, широко расставляя ноги, словно матрос на палубе во время качки. Ник довольно улыбнулся. «Уайт Сокс» их сделала. Ему понравилось охватившее его чувство глубокого удовлетворения. Ник открыл субботнюю «Ивнинг пост» и углубился в чтение, изредка поглядывая в окно, чтобы не пропустить Миссисипи. Пересечение Миссисипи он полагал важным событием и хотел насладиться каждым мгновением.
Мимо проползали все та же дорога, телеграфные столбы, редкие дома и плоские коричневые поля. Ник с нетерпением ждал утесов, вздымающихся над Миссисипи, но после многочисленных рукавов, протекающих по заболоченной местности, увидел через окно только паровоз, поворачивающий на длинный мост над широкой, мутно-коричневой полосой воды. На противоположном берегу виднелись одинокие холмы. По обе стороны насыпи Ник видел плоский, болотистый берег. Река, казалось, двигалась к океану — не несла воды, а именно двигалась, как твердое тело. Лишь у опор моста пенились маленькие буруны. Марк Твен, Гек Финн, Том Сойер и Ласаль[26] толпились в разуме Ника, когда он смотрел на плоскую коричневую поверхность медленно текущей воды. «Как бы там ни было, я видел Миссисипи», — радостно сказал он себе.
ВОЙНА
Ночь перед высадкой[27]
Шагая по палубе в темноте, Ник миновал польских офицеров, которые сидели на поставленных в ряд раскладных стульях. Кто-то играл на мандолине. Леон Косьянович вытянул ногу в темноте.
— Эй, Ник, — позвал он, — куда идешь?
— Никуда. Просто прогуливаюсь.
— Присядь. Есть лишний стул.
Ник сел и посмотрел на людей, проходивших мимо. Отсвета моря хватало, чтобы различать силуэты в теплой июньской ночи. Ник откинулся на спинку.
— Завтра прибываем, — сообщил ему Леон. — Я слышал это от радиста.
— А я от парикмахера, — ответил Ник.
Леон рассмеялся и что-то сказал по-польски мужчине, сидевшему с другой стороны. Тот наклонился вперед и улыбнулся Нику.
— Он не говорит по-английски, — объяснил Леон. — По его словам, он слышал от Габи.
— А где Габи?
— С кем-нибудь в спасательной шлюпке.
— А где Галинский?
— Может, с Габи.
— Нет, — покачал головой Ник. — Она сказала мне, что терпеть не может Галинского.
Габи была единственной девушкой на борту. Блондинка с распущенными волосами, громким смехом, хорошим телом и плохим запахом. Ее тетя, ни разу не выходившая из каюты после отплытия, везла девушку к родителям в Париж. Отец Габи имел какое-то отношение к судоходной компании «Френч лайн», и она обедала за столом капитана.
— Почему она не любит Галинского? — спросил Леон.
— По ее словам, он похож на морскую свинку.
Леон снова рассмеялся.
— Пошли. Найдем его и расскажем об этом.
Они поднялись и подошли к ограждению. Над головой раскачивались спасательные шлюпки, подготовленные к спуску на воду. Корабль качало, и спасательные шлюпки немилосердно болтало из стороны в сторону. Вода мягко обтекала корпус, подсвеченная какими-то фосфоресцирующими микроорганизмами.
— Скорость у нас приличная, — отметил Ник, глядя на воду.
— Мы в Бискайском заливе, — сказал Леон. — Завтра пора бы показаться уже берегу.
Они прошлись по палубе, спустились на корму, долго смотрели на фосфоресцирующий кильватерный след и воду, расходящуюся волнами в обе стороны, как отвалы вспаханной земли. В отсветах от моря они видели чернеющую над головой оружейную платформу с крупнокалиберным пулеметом, по которой ходили взад-вперед двое матросов.
— Мы идем зигзагом, — прокомментировал Леон, наблюдая за кильватерным следом.
— Говорят, эти корабли перевозят немецкую почту, и поэтому их никогда не топят.
— Возможно. — Ник пожал плечами. — Хотя я в это не верю.
— Я тоже. Но идея хорошая. Давай найдем Галинского.
Галинского они нашли в его каюте с бутылкой коньяка. Пил он его из кружечки для чистки зубов.
— Привет, Антон.
— Привет, Ник. Привет, Леон. Выпейте со мной.
— Скажи ему, Ник.
— Послушай, Антон. У меня есть послание для тебя от прекрасной дамы.
— Знаю я твою прекрасную даму. Ты возьми эту прекрасную даму и засунь в пароходную трубу.
Откинувшись на спину, он поднял ноги, уперся ими в верхнюю койку и толкнул ее.
— Карпер! — крикнул Галинский. — Эй, Карпер! Проснись и выпей!
Над краем верхней койки появилось заспанное лицо. Круглое и в очках со стальной оправой.
— Не предлагай мне выпить, когда я уже пьян.
— Спускайся и выпей! — проревел Галинский.
— Нет, — послышалось с верхней койки. — Давай выпивку сюда.
И Карпер откатился назад к стене.
— Он пьян уже две недели, — доверительно сообщил Галинский.
— Извини, — донеслось сверху, — но это некорректное утверждение, потому что мы знакомы только десять дней.
— Разве ты не пьян две недели, Карпер? — спросил Ник.
— Разумеется, — ответил Карпер от стены, — но Галинский не имеет права так говорить.
Упираясь ногами в верхнюю койку, Галинский приподнимал ее и опускал.
— Беру свои слова назад, Карпер. Я не думаю, что ты пьян.
— Не делай нелепых заявлений, — едва слышно ответил Карпер.
— Чем занимаешься, Антон? — спросил Леон.
