Ч-что?
Я вскинулась, чтобы тут же опустить взгляд на узорный паркет.
А какого шаргха этот вопрос прозвучал сейчас, а не шесть лет назад? Присли, как мой опекун ещё тогда писал обращение сначала к ректору, а потом и в Академический совет. Который, в отличие от Оллэйстара, впечатлился аргументами и дал Неиски доступ в академию. Исключительно в официальных целях.
— Господин Неиски посещает академию раз в месяц для того, чтобы получить подпись, позволяющую распоряжаться наследством моей семьи, и оставить содержание от барона Присли.
Собственно, никакой тайны в этом нет.
— И как давно он это делает?
— Шесть лет.
— Лиерра Грасс, вам необходима защита от барона Присли и господина Неиски?
З-защита?
Я не просто застыла — лёгкие захлебнулись воздухом, пальцы нервно скрючились, а глаза распахнулись так, что вряд ли выглядели прилично.
— Я изучил ваше личное дело, — Оллэйстар не был раздражён или раздосадован. Он лишь сообщал факты. — И поинтересовался состоянием, о котором вы говорите. Поэтому я спрошу ещё раз, барон Присли не исполняет своих обязательств по отношению к вам?
От цепкого мрачного взгляда у меня дрогнули пальцы, но я только сильнее сцепила их в замок. То есть для того, чтобы прийти к этим выводам ему понадобилось «всего лишь» изучить и поинтересоваться?
— Достаточно просто сказать «да».
Просто?
Вот так взять и нажаловаться на Присли, обеспечив ему ворох проблем, из которых он всё равно выберется? Грейс не говорила, но я знала, что она обращалась в службу по надзору — давно, лет десять назад. Наверняка нашла каких-то знакомых и там, только чтобы помочь «малютке» обрести необязательно любящую, хотя бы просто нормальную семью. Вот только Присли — скользкий гад, способный вырваться из любых тисков, и сотни влиятельных знакомых с радостью ему в этом помогали.
Согласиться на защиту Оллэйстара? А что потом?
Официально Присли считался опекуном, пока мне не исполниться двадцать пять, но с двадцати трёх он имел право выдать меня замуж, передав состояние родителей мужу… ну или поделить его на двоих, что гораздо ближе к правде. Но стоит мне сейчас ответить согласием, и он проведёт ближайшие пару лет в судебных тяжбах со службой надзора.
И когда я вернусь с дипломом, а даже в случае тяжбы деваться мне, кроме дома опекуна, будет некуда, ничего не помешает ему сорваться на мне. Снова.
Не возвращаться в поместье совсем? Деньги на первое время у меня есть, а отличившихся студентов распределяют в течение недели после окончания академии. И её я как-нибудь продержусь, чтобы потом предстать перед разъярённым Присли с официальной защитой за спиной и жетоном императорской канцелярии, приравнивающим меня к совершеннолетним, но… я не могу.
Я должна вернуться.
Нелогично, нерационально, опасно.
Знаю. И мне вряд ли поможет предварительное распределение, озвученное вместе с вручением диплома. От Присли — нет, зато помогут шесть лет учёбы на износ и заклинания. Пусть слабенькие, но коварные настолько, что легко свалят его в постель на те самые, необходимые мне семь дней.
Чтобы я могла забрать то, ради чего подставлю спину врагу — ключи, без которых не открыть дом, хранивший мои самые счастливые воспоминания.
— Лорд Присли исполняет все обязательства, предписанные законом, — не опуская взгляд, соврала я прямо в лицо Оллэйстару. — Спасибо, но у меня всё в порядке.
— Аурелия, — сцепив пальцы перед собой, позвал ректор, — поверьте, вам ничего не грозит. Если вы признаетесь, ни барон Орас Присли, ни господин Тиррен Неиски к вам даже не приблизятся.
Допустим, мне найдут какой-нибудь временный дом и временную семью, но будет ли она лучше?
— Мне действительно не на что жаловаться, — вежливая улыбка заставила ректора откинуться на спинку кресла, продолжая изучать меня нечитаемым взглядом.
— Как скажете, лиерра. Вы можете идти, — наконец, решил он и, не дожидаясь повторного приглашения, я поспешила покинуть святая святых академии.
Где за последние несколько дней побывала раз больше, чем за предыдущие шесть лет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И логично со стороны Оллэйстара поинтересоваться досье пригодившейся вдруг студентки, но предлагать помощь? Это что-то новое. Хотя… кажется, года четыре назад у одного из первокурсников со спецартефакторики случилось что-то такое, из-за чего академия подала иск в отношении опекающей его семьи.
Не помню. На втором курсе местные сплетни волновали меня ещё меньше, чем сейчас — днями я пропадала на лекциях, а ночами в библиотеке, чтобы выполнить очередной заказ и чтобы заняться не входящим в учебный план самообразованием.
Ладно, поговорили и забыли.
Мне оставалось пройти через переход и повернуть в нужный коридор, когда я увидела знакомый силуэт. Шаргхов боевик! Увы, другого пути не было и, сцепив челюсти, я пошла навстречу Шалинбергу.
— Привет. Спешишь?
— У меня этика, — ровно отозвалась я, собираясь пройти мимо, но он удержал за запястье. — Отпусти.
— Я просто хотел поговорить, — Рик поднял руки ко мне ладонями и отошёл на шаг. Но довольнее от моей вынужденной остановки не стал. — Ты меня избегаешь?
— А не много ли чести, Шалинберг? — прищурилась я.
— Ты перестала ходить в столовую, — боевик засунул руки в карманы и перекатился с пятки на носок.
— Это не помешало тебе найти меня здесь, — я обвела рукой коридор. — У меня много дел и слишком мало времени, чтобы тратить его на стояние в столовых очередях, — скрестив руки на груди, я мрачно наблюдала за Шалинбергом, не поднимающим взгляда выше моей шеи. — Это всё, что тебя интересовало? Я опаздываю.
— Не всё, — он нервно взлохматил и так находящиеся в беспорядке волосы и поднял на меня очень странный взгляд. — Давай честно, почему ты отказалась от моего приглашения? — Каюсь, издевательский смешок вылетел прежде, чем я успела обдумать ответ.
— Рик, — Шалинберг дёрнулся, услышав своё имя, — а с чего бы мне соглашаться? Я не одна из твоих поклонниц и никогда ею не была. А то, что ты сам оставил себя без пары на Зимний бал исключительно твоя глупость. За все шесть лет я ни разу не дала тебе повода. Ни одного раза! — покачала я головой. — Не кокетничала, ни жеманничала, даже ни разу не посмотрела на тебя украдкой! Объясни мне тогда, какого шаргха ты решил, что мне нравишься?
— Когда-то мы могли не только обмениваться заклинаниями…
— На втором курсе? — издевательски хмыкнула я. — Мы и тогда не общались. Всего лишь сидели за одним столом в библиотеке или в столовой, иногда даже обменивались парой фраз, но не общались, Рик. И то, всё это ровно до момента, пока я не узнала, что ты на меня спорил.
Может, другая на моём месте заставила бы его извиняться за тот идиотский спор с такими же придурковатыми друзьями, которые хотели, чтобы Шалинберг уложил меня в постель, но мне искренне наплевать. Что на прошлые, что на настоящие развлечения боевика.
— Я готов тысячу раз просить за это прощения! — Рик приблизился, и мне показалось, что в его глазах и правда мелькнула какая-то иррациональная безысходность. — Был идиотом, готов признаться на всю академию!
— Слушай, — не выдержала я, отступая на шаг, но горьковатый аромат его парфюма всё равно никуда не делся, — мы были прекрасными врагами, практически классическими, поэтому брось дурацкую затею меня добиваться! — Я видела и сжатые губы, и упрямую складку на лбу, понимая, что говорю в никуда. — Ты испортишь последнее полугодие и мне, и себе! — За что мне влюблённость того, кто меня даже не слушает?! — Потерпи. Пожалуйста. Всего шесть месяцев, и через неделю после выпуска ты обо мне даже не вспомнишь!
— А если вспомню, Аурелия? — исподлобья взглянул он. — Что мне делать тогда?
— Ты — наследник Шалинбергов. Найдёшь себе девушку посимпатичнее и не будешь выходить из спальни неделю. Уверена, все твои мифические чувства сразу испарятся.
Кстати, этот способ можно попробовать и в академии. Пусть не неделю, но два выходных в полном его распоряжении. Как и количество желающих утешить «безответно влюблённого» боевика. А, если не поможет, двухнедельных зимних каникул ему точно должно хватить.
