состоянии немецкой армии и настроениях в Германии...
Шла война, решалась судьба страны, многие прежние догмы рушились, но особисты продолжали действовать прежними методами. Даже недоверие к старым офицерам не исчезло, хотя их осталось совсем немного. И все они доказали свою преданность советской власти.
В 1942 году после Рокоссовского Брянским фронтом командовал Макс Андреевич Рейтер, которого призвали в армию еще в 1907 году. В 1910-м он стал офицером, к 1917-му дослужился до полковника, в начале 1918-го попал в немецкий плен. Весной 1919-го вернулся из плена и вступил в Красную армию, с тех пор верой и правдой служил советской власти.
Генерал Рейтер успешно командовал Брянским фронтом, получил погоны генерал-полковника, полководческий орден Суворова I степени. И вдруг незадолго до начала Курской битвы его сняли с командования фронтом и отправили в тыл командующим Степным военным округом. Это была невыносимая обида для боевого генерала. Его сослуживец вспоминал:
«Прощаясь, Макс Андреевич со слезами на глазах говорил:
— Опять кто-то вспомнил о том, что Рейтер — царский полковник и некоторое время был в плену в Германии. А не подумал, что в плен я попал, будучи в тифозной горячке, что я больше двадцати лет состою членом партии, что в боях за Советскую власть четырежды ранен и раз контужен...»
Николай Григорьевич Егорычев, бывший член ЦК КПСС и бывший первый секретарь Московского горкома, доброволец, прошедший всю войну, не раз раненный, очень смелый человек, рассказывал мне такую историю:
— На Северо-Западном фронте я был заместителем политрука стрелковой роты. Помню, вызывают меня в штаб батальона. Это в трехстах метрах от передовой. На берегу чудесного озера Селигер в землянке меня ждет холеный подполковник из Смерш:
— Вот вы заместитель политрука, хорошо знаете наш полк. Вы, пожалуйста, докладывайте мне о тех, у кого неправильные настроения, кто может подвести, сбежать.
Егорычев ему ответил:
— Товарищ подполковник, я замполитрука и каждого бойца знаю. Мы каждый день подвергаемся смертельной опасности. И я ни о ком из них вам ничего говорить не буду. Эти люди воюют на самой передовой. Почему вы не пришли к нам в окопы и там меня не расспрашивали? Почему вы здесь, в безопасности, со мной беседуете?
Подполковник возмутился:
— Ах, вы так себя ведете? Я вам покажу!
Егорычев обозлился и на «ты» к подполковнику:
— Ну, что ты мне сделаешь? Куда ты меня пошлешь? На передовую? Я и так на ней...
Подполковнику, видимо, стало стыдно, и он решил прийти в расположение роты дня через два. Она занимала высоту. Подходы к ней немцами просматривались и простреливались. Поэтому отрыли глубокий ход сообщения, чтобы в случае обстрела укрыться. Вдруг видят: кто-то ползет по ходу сообщения. Ребята стали хохотать. Показался тот самый подполковник и к Егорычеву:
— Что они смеются?
Егорычев честно ответил, что солдаты смеются из-за того, что подполковник трусоват:
— Мы-то ходим в полный рост, укрываемся только в случае обстрела, а вы ползете, когда опасности нет...
После того как личный состав роты сменился раза три (тяжкие были бои), ее отвели на несколько дней отдохнуть.
— У нас был мастер с Урала, — продолжал Егорычев. — Он брал запалы от противотанковых гранат и делал из них очень красивые мундштуки. Но однажды запал взорвался у него в руках. Ему оторвало два пальца на правой руке.
Трибунал рассматривал это дело и приговорил его к расстрелу. Заявили нам, что он это сознательно сделал. Было решено расстрелять его перед строем. Отрыли ему на болоте яму метр глубиной, она сразу водой заполнилась — это было начало ноября. Раздели его до нижнего белья — обмундирование потом тоже пошло в дело...
А он твердит одно и то же:
— Товарищи, простите меня. Я же не нарочно. Я буду воевать.
Стоит перед нами солдат, говорит Егорычев, которого мы знаем как смелого бойца, а ему приписали самострел. Построили отделение автоматчиков. Комдив скомандовал. Стреляют. На нижней рубашке одно красное пятно. Одна пуля в него попала. Никто не хотел в него стрелять.
Он стоит. Помните «Овод»?.. Стреляют еще раз. Еще два пятна на рубашке. Он падает. Но живой! Еще просит его пощадить. Подходит командир дивизии, вынимает пистолет и стреляет ему в голову.
— Мы все были страшно возмущены. До сих пор я вспоминаю это как страшный сон. Тыловые службы Смерш, прокуратура тоже хотели показать, что они делают нужное дело. Война все списала, к сожалению...
Народное ополчение
Части Красной армии в приграничных округах были разгромлены. Пока формировалась, по существу, новая армия, советское руководство лихорадочно искало силы, способные хоть на короткое время задержать натиск врага.
4 июля Сталин подписал постановление Государственного комитета обороны № 10 «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения». Постановление вышло с грифом «Не опубликовывать».
Добровольного, как следует из текста постановления, было маловато:
«1. Мобилизовать в дивизии народного ополчения по городу Москве двести тысяч человек и по Московской области — семьдесят тысяч человек.
Руководство мобилизацией и формированием возложить на командующего войсками МВО генерал-лейтенанта Артемьева...
2. Мобилизацию рабочих, служащих и учащихся Москвы в народное ополчение и формирование двадцати пяти дивизий произвести по районному принципу...
3. Для пополнения убыли, кроме отмобилизованных дивизий, каждый район создает запасной полк, из состава которого идет пополнение на убыль.
4. Для руководства работой по мобилизации трудящихся в дивизии народного ополчения и их материального обеспечения в каждом районе создается чрезвычайная тройка во главе с первым секретарем РК ВКП(б) в составе членов: райвоенкома и начальника райотдела НКВД.
Чрезвычайная тройка проводит мобилизацию под руководством штаба МВО с последующим оформлением мобилизации через райвоенкоматы.
5. Формирование дивизий производится за счет мобилизации трудящихся от семнадцати до пятидесяти пяти лет...»
Первые двенадцать дивизий Сталин потребовал сформировать к 7 июля, то есть буквально через три дня. Это были заведомо обреченные части.
Формирование народного ополчения было актом отчаяния.
Подавляющее большинство ополченцев прежде не держали в руках винтовки, да и винтовок на всех не хватало. Половина была неисправной, разных типов, таким дивизиям не полагалось ни транспорта, ни артиллерии, ни танков. Никакой подготовки ополченцы не прошли. Да и любой новый воинский коллектив нуждается в боевом слаживании, а эти части сразу бросались в мясорубку войны.
28 июля постановлением Совнаркома вступившие добровольцами в Красную армию по месту прежней службы получали полный расчет с выдачей выходного пособия и компенсацией за отпуск. За ними сохранялась жилплощадь и прежние
