но задерживается медленностью действий флота.
Совершенно неожиданно 27 апреля получается новое распоряжение главкома (тел[еграмма] № 1938/оп) — «Немедленно отправить 33[-ю] дивизию в полном составе и бригаду 7[-й] кав[алерийской] дивизии на Вост[очный] фронт».
Этот приказ уже окончательно расстраивал весь план операций и находился в прямом противоречии с телеграммой от 23 апреля, а также и телеграм[мой] тов. Ленина.
Получив это распоряжение, командарм XI Жданов по прямому проводу докладывает главкому:
1) Отправка дивизии начата 25 апреля (как и было приказано), идет беспрерывно.
2) Просит оставить в армии 1[-ю] бригаду 33[-й] дивизии, как специально подготовленную для операций на Кавказе.
3) Сообщает, что по отправке 33[-й] дивизии в армии не остается войск, так как рассчитывать на сформирование 34[-й] дивизии нельзя.
4) Между тем выполнение возложенных на армию задач не терпит отлагательства, так как политическое положение Кавказа и наличие незначительных сил противника создает благоприятную для нас обстановку, чтобы овладеть всем краем и создать из его местного населения мощную армию, а захват Гурьева даст нам возможность не только овладеть нефтяными промыслами, но и оказать непосредственную помощь Восточному фронту, действуя во фланг и тыл наступающему к Волге противнику.
И вот [на] важнейшие не только для XI армии вопросы получается следующий лаконический ответ через уполномоченного главкома Генштаба [В.К.] Токаревского[1864]: «Все перечисленные Вами задачи XI армия должна разрешить постепенно, по мере заканчивания формирования 34[-й] дивизии». Подпись Вацетис, подписи комиссара нет.
2/V мною дается телеграмма № 5495, адресованная предреввоенсовета Троцкому, копия т. Ленину. В этой телеграмме я подробно указываю на все противоречивые распоряжения главкома и обрисовываю сложившееся положение, что, отправив 33[-ю] дивизию, мы должны отказаться от наступательных операций и на Кавказ и на Гурьев.
Создалось положение необычайно тяжелое и сложное: с одной стороны, ясно чувствовалось прямое предательство Полевого штаба, а с другой — все способы и средства как-либо выяснить перед Советом обороны подлинное значение приказов главкома.
Однако прямого ответа на эту телеграмму не последовало.
Получена же была лишь телеграмма главкома № 2080 с разрешением временно оставить один полк.
Мера совершенно излишняя, т. к. с одним полком, конечно, сделать ничего нельзя. В конце телеграммы указывается, что боевые задачи остаются прежними (а вышеприведенная резолюция главкома говорила: поставленные армии задачи выполнять лишь по мере формирования 34[-й] дивизии). Опять новое противоречие с предыдущими распоряжениями.
Наконец, в разговоре по прямому проводу нач[альник] штаба Костяев говорит командирам так: «Мы сами заинтересованы в Кавказе, но хотя временно, думаю, ненадолго придется отказаться от этого».
Сопоставляя эту фразу с резолюцией главкома, следует прийти к выводу, что Полевой штаб великолепно понимал, что вместе с переброской 33[-й] дивизии на Вост[очный] фронт приходится отказаться от операций на Кавказ[е].
Всякие же манипуляции с неверными сведениями, которые проделывались главкомом в различных телеграммах, были лишь стремлением скрыть от Совета обороны действительное положение на фронте, которому нельзя не придавать весьма важного значения.
Это явилось результатом полнейшей несогласованности планов Совета обороны и Реввоенсовета республики, полнейшей негодности комиссаров Полевого штаба, не видевших наглейшую белогвардейскую работу.
Post Scriptum
(М.А. Муравьев, П.А. Славен, А.И. Харченко, В.В. Яковлев)
Для полноты картины необходимо провести сравнительный анализ биографий тех командармов-изменников, судьбы которых не стали предметом специального рассмотрения в нашей книге. Речь идет о М.А. Муравьеве, П.А. Славене, А.И. Харченко и В.В. Яковлеве. Сведений о них, исключая Муравьева и Яковлева, немного.
Михаил Артемьевич Муравьев родился в 1880 г. в бедной крестьянской семье Костромской губернии. Учился в Костромской учительской семинарии и Казанском пехотном юнкерском училище. Участвовал в Русско-японской войне, был ранен, имел боевые награды. Несколько лет по состоянию здоровья прожил за границей, в основном во Франции, где посещал французскую Военную академию и попал под влияние культа Наполеона. Вернулся в Россию, участвовал в Первой мировой войне, был ранен, дослужился до подполковника. Немаловажно, что еще в старой армии у Муравьева было зафиксировано расстройство нервной системы, что влияло и на его поступки. Карьерный взлет Муравьева пришелся на 1917 г., когда этого офицера заметили сначала деятели Временного правительства, а затем и лидеры большевиков[1865].
Петр Антонович Славен родился в 1874 г. в Лифляндской губернии, был по происхождению латышом, окончил Казанское пехотное юнкерское училище. Участвовал в Первой мировой войне, проявив себя как храбрый офицер. Был награжден Георгиевским оружием. В старой армии дослужился до полковника.
Об Александре Игнатьевиче Харченко данных практически нет. До сих пор не установлены дата и год его рождения, равно как и происхождение. Известно лишь, что он был произведен в прапорщики за боевые отличия в ноябре 1914 г. (производство Высочайше утверждено в марте 1915 г.). Последним его чином в старой армии был чин поручика.
Василий Васильевич Яковлев (настоящие имя, отчество и фамилия — Константин Алексеевич Мячин) родился в 1886 г. в крестьянской семье Оренбургской губернии. Он был служащим, но в годы Первой русской революции принял участие в создании отрядов боевиков, участвовал в «эксах» на территории Башкирии, затем в 1908 г. уехал из России. Несколько лет прожил в эмиграции в Бельгии, Германии, Италии, Швейцарии. Работал электриком. Вернулся в Россию в 1917 г. Активно участвовал в революционных событиях в Петрограде, даже стал комиссаром центральной телеграфной станции и помощником председателя ВЧК[1866].
М.А. Муравьев был человеком авантюристического склада и, как отмечалось, обладал расстроенной нервной системой. Неудивительно, что он совершал и эксцентричные выходки. В его биографии есть ссора с офицером с применением холодного оружия в 1903 г., завершившаяся несколькими месяцами гауптвахты[1867], а также попытка сместить одесского губернатора в 1917 г. Кроме того, будучи первоначально сторонником Временного правительства, позднее он был не прочь свергнуть это правительство[1868]. Свое видение политических перспектив он изложил в 1917 г. в доверительной беседе с будущим лидером антибольшевистского движения на Дальнем Востоке есаулом Г.М. Семеновым: «Подождем лучше, пока большевики не повесят все Временное правительство, а мы с вами потом будем вешать большевиков»[1869]. Но, по мнению Семенова, для роли русского Бонапарта Муравьеву не хватало решительности. По взглядам Муравьев примыкал к левым эсерам и даже считал себя членом этой партии, хотя состоял ли он в партии официально, остается не установленным[1870]. При этом Муравьев был сторонником идеи единой и неделимой России.
О политических взглядах П.А. Славена и А.И. Харченко сведений обнаружить не удалось. Последнего в советской литературе иногда именовали эсером[1871], но на чем основывались эти утверждения, сказать сложно. В.В. Яковлев как член РСДРП с 1905 г. являлся сторонником соответствующих взглядов.
М.А. Муравьев выдвинулся как видный военный работник новой власти уже в октябре
