Письмо CLXVIII.
КЛАРИССА ГАРЛОВЪ къ АННѢ ГОВЕ.
Въ Понедѣльникъ по полудни 15 Маія.
Теперь то, любезнѣйшая и единая моя пріятельница, по истннѣ мнѣ болѣе не остается уже избирать двухъ намѣреній.Теперь то я познаю, что весьма далеко простпрала мой гнѣвъ; поелику въ такомъ случаѣ я нахожу себя принужденною повиноваться тѣрпеливости моего тирана, въ такой поступкѣ, которая можетъ ему показаться своенравною и дѣтскою, или лучше, которая ему показываетъ, что я мало къ нему имѣю уваженія. Покрайней мѣрѣ онъ будетъ почитать оное за должное, пока по своей гордости станетъ заключать, что онъ заслуживаетъ изключительно оное, да притомъ и болѣе всѣхъ. Ахъ! любезная моя, видѣть себя принужденною повиноваться такому человѣку, которой по истиннѣ не великодушенъ! Сія мысль не въ состояніи ли поразить такую молодую особу, которая всякой надежды лишена, и которая слѣдственно усматриваетъ предъ собою одну непрестанную печаль, изъ коей человѣкъ, коему по злощастному своему жребію она предана, можетъ составлять себѣ жестокое удовольствіе. Мнѣ кажется, по истиннѣ, что мнѣ нечего ожидать отъ сего изверга. Сколь жестока моя судьба!
Ты мнѣ подала, любезная моя, весьма хорошій совѣтъ о той рѣшительности съ коею я должна ему говорить. Но разсуди, кому ты подаешь сей совѣтъ? Изъ всѣхъ въ свѣтѣ женщинъ, я была токмо одна, которая наименѣе должна въ такомъ случаѣ его принять; ибо онъ совершенно превосходитъ мои силы. Чтобъ я вышла за такого человѣка за мужъ! чтобъ соединила всѣ мои силы дабы споспѣшествовать намѣреніямъ столь мѣдлительнаго во всемъ человѣка! чтобъ самой себѣ доставить тотъ случай, которой я упустила! чтобъ угрожать чемъ ниесть, и по крайней мѣрѣ употреблять укоризны, дабы совершить мое бракосочетаніе. Ахъ! любезная моя Гове, естьли сіе предпріятіе справедливо, естьли разумно, то сколько сія справедливость и благоразуміе, должны стоить умѣренности или гордости, естьли ты то лучше любишь! Или, дабы изъясниться въ твоихъ словахъ, заступить самой себѣ мѣсто отца, матери и дядьевъ! Наипаче когда имѣютъ причину думать, что тотъ человѣкъ желаетъ изъ онаго составить себѣ нѣкое торжество! Пожалуй; любезная моя, совѣтуй мнѣ, убѣди меня, чтобъ я навсегда отъ него отреклась, и я не отвергну твоего совѣта.
Ты увѣдомляешь меня, что испытала мою мать по довѣренности гж. Нортонъ; ты скрываешь отъ меня, говоришь ты, часть того злобнаго совѣта, которой они сказали г. Гикману; и присовокупляешь что можетъ быть никогда меня о томъ болѣе не увѣдомишь. Для чего же, любезная моя? Какіе, какіе могутъ быть тѣ злобные отвѣты, о коихъ бы ты никогда не должна была меня увѣдомлять что же хуже быть можетъ, какъ отречься отъ меня навсегда?,,Дядя мой, говоришь ты, почитаетъ меня погибшею. Онъ объявляетъ, что все считаетъ за безчестіе такой дѣвицы, которая могла убѣжать съ мущиною; и всѣ рѣшились стоять твердо въ своемъ намѣреніи, хотя бы мнѣ то стоило и жизни.,,
Не ужели есть еще что нибудь хуже, которое ты отъ меня скрываешь? Говори, любезная моя, мой родитель не повторилъ ли страшнаго на меня проклятія? по крайней мѣрѣ моя мать въ томъ участія не имѣла. Дядья мои, не подтвердилили того своимъ согласіемъ? Не ужели имѣла въ томъ участіе и вся фамилія? И такъ, какая же есть, любезная моя, та пагубная часть моихъ нещастій, которую ты не хочешь мнѣ открыть?
О Ловеласъ! не входи ты въ мой покой въ сіе время, когда предо мною представляется сей мрачной видъ. Въ сію минуту, естьлибъ ты могъ проникнуть въ мое сердце, усмотрѣлъ бы ты скорбь достойную варварскаго твоего торжества.
Изтощеніе моихъ чувствованій, принудило меня оставить перо.
И такъ ты говоришь, что испытала по довѣренности гжи. Нортонъ, мою мать. Что сдѣлано, того неперемѣнишь. Однако я бы желала, что въ столь важномъ пунктѣ, ты ничего не предпринимала не посовѣтовавшись со мною. Прости меня, любезная моя; но та благородная и великодушная дружба, коею ты меня обнадѣживаешь съ толь чрезвычайною пылкостію и въ толь обязательныхъ словахъ, причиняетъ мнѣ толика же страху, какъ и удивленія по своей горячности.
Возвратимся къ тому мнѣнію, въ коемъ ты находишься, по чему я не могу обойтись, чтобъ не предаться ему? и хотя бы онъ на то согласился или нѣтъ; то собственная моя честь не позволяетъ мнѣ его оставить. И такъ должно, что нибудь предпринять въ столь отчаянномъ состояніи.
Сего утра онъ весьма рано вышелъ, приказавши мнѣ сказать что онъ не придетъ къ обѣду, естьли не удостою его чести вмѣстѣ съ нимъ обѣдать. Я въ томъ извинилась. Сей человѣкъ, коего гнѣвъ для меня теперь столь важенъ, не былъ доволенъ моимъ отвѣтомъ.
А какъ онъ ожидаетъ столь же вѣрно, какъ и я, что сего дня получу онъ тебя письмы; то и думаю что его отсудствіе не будетъ продолжительно. И конечно по возвращеніи своемъ, онъ приметъ видъ важной, привлекательной, и естьли ты хочешь, видъ властительный. А я, не должна ли тогда принять на себя вида покорнаго, преданнаго, и стараться, съ изъявленіемъ уважанія, вкрасться въ его милость, просить у него прощенія, естьли не словами, то по крайней мѣрѣ потупленіемъ глазъ, что не справедливо содержала его въ такой отъ себя отдаленности? Я безъ сомнѣнія должна сіе сдѣлать. Но должно сперва испытать, пристала ли мнѣ сія роля. Ты часто насмѣхалась излишней моей кротости. И такъ! должно стараться быть еще кротчайшею. Не сіе ли твое мнѣніе…? О любезная моя!
Но я хочу сѣсть, положить руки на крестъ, рѣшиться на все; ибо я слышу что онъ уже идетъ… или побѣгу я къ нему на встрѣчу, и скажу ему свою рѣчь въ тѣхъ самыхъ выраженіяхъ, которыя ты мнѣ предписала.
Онъ пришедъ приказалъ просить у меня позволенія со мною видѣться. Доркаса сказала, что всѣ его движенія изъявляли нетерпѣливость. Но мнѣ невозможно, такъ, мнѣ невозможно съ нимъ говорить.
Въ понедѣльникъ въ вечеру.
Отъ чтенія твоего письма, и печальныхъ моихъ разсужденій не могла я его принять по надлежащему. Прежде всего спросилъ онъ Доркасу, не получала ли я какого письма въ его отсудствіе. Она ему отвѣчала, что я получила, что я не преставала съ того времени плакать, и что я еще ничего не ѣла.
Онъ тотъ часъ приказалъ ей ко мнѣ войти, и просить у меня съ новыми усиліями позволенія меня видѣть. Я отвѣчала, что я не весьма здорова, что завтра по утру я съ нимъ увижусь, когда бы ему угодно ни было.
Не оказала ли я симъ своей покорности? не кажется ли оно и тебѣ таковою, любезная моя? Однако оное не приняли за покорность. Доркаса мнѣ сказала, что онъ съ великою досадою потеръ себя по лицу, и что прохаживаяся по залу, отъ вспыльчивости проворчалъ нѣсколько словъ.
Спустя съ полчаса, онъ прислалъ ко мнѣ сію дѣвицу, приказавши ей просить меня, какъ можно допустить его со мною отужинать, обѣщаясь не говорить ни о чемъ кромѣ того, что мнѣ самой заблагоразсудится. И такъ я была бы свободна, какъ ты видишь оказать ему сіе почтеніе, но я просила его меня извинить. Какъ ты думаешь, любезная моя? глаза мои наполнились слезами. Я почувствовала великую слабость. Мнѣ было невозможно, содержа его нѣсколько дней во отдаленности, вдругъ войти съ нимъ, съ обыкновенною вольностію, въ разговоръ, къ коему я принуждена была совершеннымъ оставленіемъ моихъ друзей, и по твоему совѣту.
Онъ мнѣ тотчасъ приказалъ сказать, узнавши что я еще не ѣла, что онъ покорится моимъ приказаніямъ, естьли я согласна скушать съ нимъ цыпленка. Вотъ сколь онъ милостивъ, даже и въ гнѣвѣ. Не удивляешься ли ты тому? Я ему обѣщала то чего онъ желалъ. Вотъ уже и приготовленіе къ покорности. Я дѣйствительно почту себя весьма щастливою, естьли найду его завтра въ разположеніи меня простить.
Я сама себя ненавижу. Но я не хочу быть обижаемою. Нѣтъ, я не хочу быть таковою, что бы отъ того не случилось.
Письмо CLXXIX.
КЛАРИССА ГАРЛОВЪ, къ АННѢ ГОВЕ.
Во вторникъ 16 Маія.
Кажется, что мы же несколько примирились; но сіе произошло чрезъ нѣкую бурю. Я должна изъяснить тебѣ подробно сіе произшествіе.
Въ шесть часовъ утра я ожидала его въ столовой залѣ. Я легла спать, находясь въ весьма худомъ состояніи, да и встала не весьма здорова: но я не ранѣе семи часовъ отперла свои двери; тогда Доркаса пришедши предложила мнѣ съ нимъ свидѣться. Я сошла въ низъ.
Онъ подошедъ ко мнѣ взялъ меня за руку, когда я ввошла въ залъ: Я не ранѣе двухъ часовъ легъ въ постелю, сударыня, однако во всю ночь не могъ сомкнуть глазъ. Ради Бога, не мучьте меня такъ, какъ вы то дѣлали во всю недѣлю. Онъ остановился. Я молчала. Тогда, продолжалъ онъ: я думалъ что вашъ гнѣвъ за столь малое любопытство не могъ быть чрезвычаенъ, и что онъ самъ собою пройдетъ. Но когда вы мнѣ объявили, что онъ продолжится до того изъясненія, котораго вы ожидаете отъ новыхъ открытій, коихъ слѣдствія могутъ меня лишить васъ навсегда; то какъ же могу я снести одну мысль, что учинилъ столь слабое впечатлѣніе въ вашемъ сердцѣ, не смотря на соединеніе нашихъ выгодъ?
