– Похитили перстень? – недоумевал Бурцев.
– Перстень олицетворяет власть дожа, и перед его обладателем в любое время дня и ночи должны открыться все двери и врата Венеции. Именно благодаря перстню синьора Типоло немецкая стража пропустила нас в крепость Санта‑Тринита.
Похоже на правду... Бурцев вспомнил, как долго и внимательно разглядывал Бенедикт массивную золотую печатку. Наверное, в самом деле, колечко это не простое украшение. Что‑то вроде татаро‑монгольской пайзцы, которую выдал ему в Силезии Кхайдухан и которая осталась в псковском Кроме.
– Хорошо. Утром Венеция узнает, что дож остался без своего перстня, и что дальше?
«Виновных» быстро найдут и казнят как изменников республики. Но сначала проведут «следствие» и непременно «выяснят», что к краже причастны представители Советов. Тевтонам и Хранителям дадут понять, что пропажа заветного перстня синьора Типоло, а значит, и смерть отца Бенедикта лежит на совести сенаторов, жаждущих рассорить дожа с союзниками.
В Венеции вспыхнет тайная, а возможно, и явная война между стремительно утрачивающей свои позиции аристократией и не окрепшими еще для силового захвата власти немцами. За войной этой синьор Типоло сможет наблюдать со стороны, время от времени оказывая помощь слабейшему, чтобы сильнейший, не дай Бог, не одержал верх.
– Хм... По‑моему, это слишком сложно и рискованно, Джеймс. Наверное, можно было найти другой способ убрать Бенедикта и подставить сенаторов. Неужели для этого обязательно лезть в крепость Санта‑Тринита?
– Обязательно. Синьор Типоло желал не только убить прежнего опасного союзника, но и обзавестись новыми.
– Кем же?
– Вами.
– Нами?!
– Шпион‑кнехт донес, что отец Бенедикт готовится к захвату важных пленников из далеких новгородских земель. Это обстоятельство чрезвычайно заинтересовало синьора Типоло. Потом в крепости, действительно, появились узники. Сначала одна узница. Девушка... кажется, ее звали Агделайда...
– Где она?! – вскинулся Бурцев.
– Это мне неизвестно. Она исчезла так же неожиданно и необъяснимо, как и появилась. Наш шпион говорит о какой‑то магии Хранителей. И утверждает, что девушка находится в Иерусалиме. Там расположена главная резиденция Хранителей Гроба.
Бурцев сокрушенно покачал головой. Аделаидка, действительно, была здесь и... И исчезла... Ис‑чез‑ла!
– Потом появились вы, – закончил Джеймс. – За вами‑то я и отправился в темницы отца Бенедикта.
– Не за нами, – вздохнул Бурцев. – За двойной оплатой. Убийство Бенедикта и освобождение ценных пленников одним махом...
Брави пожал плечами:
– Разве сейчас это имеет значение?
Они умолкли, не сговариваясь: под мост снова вплывала гондола. Вторым рейсом прибыли Освальд, Ядвига и Сыма Цзян. Стройная полька и щуплый старик китаец сошли за одного человека: лодка хоть и сидела глубоко, но воды не зачерпнула. Едва пассажиры выбрались на дощатый «насест», гондольер отчалил за следующей партией.
Перевозчик знал свое дело прекрасно: курсируя туда‑сюда без шума и устали, под самым носом у крепостной стражи, он так ни разу и не привлек ее внимания.
Последними ожидали прибытия начальника венецианской стражи и кнехта‑шпиона. Однако на пассажирской скамеечке сидел только «эллин».
– Где немец? – встревожился Джеймс.
И осекся, разглядев темные пятна на бортах гондолы. Свежая кровь.
Кондотьер что‑то вякнул в ответ по‑итальянски. Бурцева, однако, это не устраивало.
– Я тоже хотел бы знать, что происходит, – заговорил он по‑немецки. Немецкий тут, похоже, понимали все. – Куда подевался тевтонский кнехт?
– Мы расстались, – оскалился под барбютом венецианец. Рука его ласково поглаживала палаш. – Тевтон был нужен, пока служил при Бенедикте. Более в его услугах никто не нуждается.
Джеймс нахмурился:
– Но не было нужды и в его смерти. По крайней мере, ни о чем подобном мы с тобой не договаривались.
– Джезмонд, это всего лишь продажный тевтонский плебей!
– Это такой же христианин, как ты и я, а губить понапрасну христианскую душу – грех.
– Странные слова я слышу от брави, – хмыкнул «эллин». – Откуда в тебе сегодня столько добросердечия?
– Где ты оставил труп, кондотьер? – невежливо ответил вопросом на вопрос Джеймс.
– Да нигде. Просто сбросил в воду под замковым мостом.
– Глупо! Очень глупо! Ты подумал о том, что произойдет, если труп вынесет течением из‑под стен? Подумал о страже, которая дежурит наверху?
– Тевтонский плебей должен был умереть, – упрямо процедил сквозь зубы кондотьер. Упрямо, но уже не так уверенно. Видимо, с этим кнехтом, действительно, вышел прокол.
– Должен? – брави смотрел сверху вниз зло и недобро. – В самом деле?
– Он слишком крепко с нами связан.
– И это – залог его преданности. Он мог бы еще пригодиться синьору Типоло, кондотьер.
– Кагата![129] Он не нужен синьору Типоло. Синьор Типоло распорядился его убрать. И хватит об этом, брави! Делай свою работу, а я буду делать свою.
– Тот немец тоже делал свою работу...
Они замерли. Один – в покачивающейся лодке, с ладонью на палаше. Другой – меж сваями моста, с ножом в руке.
– Ребята, вы выбрали не самое подходящее время для ссоры, – негромко заметил Бурцев. – Кажется, у нас гости.
Странные то были гости. По темной водной глади канала продвигались светлые пятна. А над пятнами – огни. Много пятен, много огней...
Бурцев присмотрелся. Большие белые гондолы – вот, что это было. Целая эскадра больших белых гондол. На высоких изогнутых носах лодок горели факелы. На каждой у кормы – человек с веслом. Пассажиров не видно, однако борта за малым не черпали воду. Лодки явно шли не порожняком. Белые гондолы везли неведомый груз, скрытый от глаз белыми же полотнищами.
Лодки двигались неторопливо и бесшумно, подобно призракам. Но плыли не таясь, не скрываясь. «И нашего моста они никак не минуют», – отчетливо осознал Бурцев.
Выяснение отношений между наемным убийцей и кондотьером прекратилось. Удивительно, но эти двое смотрели на приближающуюся армаду улыбаясь. А копейщик‑гондольер спокойно привязывал свою лодчонку к сваям. Два копья мирно лежали на дне угнанной из Санта‑Тринита гондолы. А посередине – весло. Ни драться, ни убегать никто не собирался.
Глава 30
Белую флотилию заметили и в крепости. Наверху уже гудел хриплый рог, раздавались лающие команды, звенело железо. Бурцеву показалось, будто он различает даже лязганье передергиваемых затворов. А гондолы все плыли, как ни в чем не бывало, без шума, без спешки. С передних, наверное, уже можно было разглядеть фигуры людей, гроздьями висевших под мостом. Или еще нельзя?
Со стен закричали. По‑немецки. Требовали остановиться, и притом немедленно, интересовались, кто плывет среди ночи под крепостными стенами и какой груз везет. С небольшим запаздыванием немецкую речь переводили на итальянский.
Безмолвные гондольеры – в самом деле, на каждой лодке было лишь по одному человеку – повинуясь приказу, опустили в воду широкие весла, притормозили. Несколько лодок глухо стукнулись бортами. Флотилия встала, запрудив канал яркими огнями и призрачно‑белыми силуэтами. Чудное это было зрелище...
Несколько мгновений над черной водой висела напряженная тишина. Слышно было, как факельная смола капает с носов гондол и возмущенно шипит в холодной ряби жидкого антрацита. Наконец стражникам ответили. С самой первой лодки. На чудовищном немецком.
– Хэр! Синьор! Мы всего лишь перевозчики мертвых, и наш груз опасен не более, чем могут быть опасны покойники. Мы смиренно просим пропустить нас к Греховному кладбищу, дабы там предать земле тела, недостойные погребения в освященной христианской земле.
– Так это что же, похоронные лодки? – изумился Бурцев. – Такой веселенькой беленькой окраски?! Кого эти шутники хотят обмануть?!
– Никакого обмана нет, чужеземец, – ответил Джеймс. – Бьянко... белое здесь и сейчас уместно, как нигде и никогда. Да будет тебе известно: белый цвет в Венецианской республике – цвет траура.
Гондольер тем временем осторожно – чтобы не раскачивать перегруженную лодку – перебрался с кормы на нос. Поднял факел, откинул покрывало. Осветил окоченевшие ноги и руки, что сухими безжизненными палками торчали над бортом.
– Какого черта вы устраиваете свои похороны ночью?! – не унимался наверху бдительный страж.
– Синьор, мы не хотели бы смущать добрых католиков и благонадежных граждан республики видом такого количества покойников. И таких покойников.
– Каких таких?! И почему вы направляетесь за город – к дальнему Греховному кладбищу? Там ведь хоронят только самоубийц, отпетых разбойников, лицедеев да еретиков. Где вы набрали столько грешников? Откуда вы вообще взялись на наши головы?
– Мы плывем с острова Спинаулунга, известного также как Джудекка[130].
