Второго противника Бурцев просто отпихнул. Согнул ноги и резко распрямил. Венецианец шлепнулся на пятую точку, выругался и, бешено вращая глазами, начал подниматься на ноги. К нему бежала подмога. Трое. С копьями. И с веревками. У Бурцева оставалось полторы‑две секунды. Что ж, не один Джеймс выбрался на берег с оружием. Самое время проверить, на что годится немецкий «вальтер» после водных процедур. Благо вытащить из‑за пазухи пистолет Бенедикта на суше проще, чем в воде.
Щечки рукояти из коричневого пластика ладно легли в ладонь. Предохранитель слева... Убрать...
«Вальтер» не подвел.
Венецианцы уже заносили над Бурцевым тупые концы копий и сапожищи с тяжелыми высокими подошвами. Проворные руки уже тянули ремни и веревки, когда грохнул выстрел.
В ужасе солдаты отскочили назад. Не все: один, с дыркой в груди, остался лежать возле хрипящего «лопуха» со сломанным кадыком. Следовало ковать железо, пока горячо. И Бурцев не тратил времени зря – он не стал даже подниматься. Замер, сидя с пистолетом наизготовку. Глаза выискивали следующую жертву.
Венецианские гвардейцы кричали и пятились. Не ожидали, да?! Копейная стена распадалась. Кондотьер, размахивая над головой палашом, дико орал на подчиненных. Ага, вот она, самая подходящая цель! Наипервейшее правило любой войны: первым делом выведи из строя вражеского командира. Бурцев вывел. Грянул второй выстрел. Пуля вошла под шлем‑барбют. «Эллин» рухнул.
Венецианцы отступали теперь гораздо шустрее. Чтоб подбодрить ребят, Бурцев добавил еще. «Железо» он ковал до тех пор, пока гвардейцы дожа не сделали ноги. Пять раз подряд ковал.
Да, и канал, и прилегающие к нему улочки опустели на счет «пять». А пистолетная обойма? Бурцев осмотрел оружие. На коротком затворе, в его задней части, имелась типичная «вальтеровская» фишка – указатель наличия патрона в патроннике. Патрон наличествовал. Ну конечно. Семь штук израсходовано, а емкость магазина – восемь патронов. Один остался.
«Прямо как по заказу, – подумалось Бурцеву. – Последняя пуля – себе».
Глава 34
Первым делом Джеймс примерил сапоги кондотьера. Сапоги оказались немного великоваты, но в остальном... Новая, добротная и крепкая обувь на толстой надежной подошве. Изношенные ярловы сапожки Гаврилы смотрелись рядом с ней совсем уж убого.
Затем брави срезал с пояса «эллина» пухлый кошель. А закончил мародерство, сняв с шеи мертвеца золотой перстень на цепочке. Дорогая и увесистая штучка: такой печаткой заехать по морде – мало не покажется.
Бурцев попросил посмотреть заветное колечко. На золотой поверхности различил гравюрку изумительной работы – крылатый лев в мельчайших деталях. Даже перья прорисованы с невероятной четкостью.
– Вот он, тот самый хм... «похищенный» перстень дожа, – проронил Джеймс. – Теперь на обручение синьору Типоло потребуется другой. Впрочем, я думаю, замена уже готова.
– Обручение? У синьора Типоло есть невеста? – рассеянно осведомился Бурцев.
– О, нет. Он слишком стар для этого. Я говорю о сенсо – обряде обручения с морем, который должен состояться завтра.
– Обручение с морем? Это еще что за извращение?
– Местная традиция, – хмыкнул Джеймс. – Глупая, но венецианцы чтут ее свято. Каждый год дож Венеции выплывает в лагуну на парадной галере «Буцентавр» и опускает в воду свой золотой перстень, провозглашая от имени Венецианской республики что‑то вроде: «О море, обручаюсь с тобой в знак неизменного и вечного владычества над тобой»[134]. Но хватит об этом. Нам нужно думать не о завтрашнем празднике, а о том, как уцелеть сегодня.
– Немцы? – Бурцев настороженно огляделся.
– Без своих летящих гондол немцы доберутся сюда не скоро. Они ведь еще не стали полновластными хозяевами этого города. А вот люди дожа...
Бурцев еще раз посмотрел вокруг. Окна и двери домов – закрыты. Вокруг – ни души. Напуганные стрельбой улочки замерли в тревожном ожидании. Только его дружинники бродили среди трупов – ребята подбирали венецианское оружие, да Ядвига хлопотала возле Збыслава. Здоровяк‑литвин уже пришел в себя. Ощупывает шишку на затылке, что‑то зло, невнятно цедит сквозь зубы. Ничего, жить будет. Такую черепушку рукоятью палаша не проломить.
– А что люди дожа, Джеймс? Кондотьер – вон он лежит, его молодчики разбежалась.
– Они вернутся... – заверил одноглазый убийца. – С новым предводителем вернутся, и довольно скоро.
– Думаешь? – Бурцев глянул в лицо, перетянутое мокрой черной повязкой.
– Уверен.
Кажется, брави знал, о чем говорит. Он вообще много чего знал, этот наемник. Только не особенно спешил делиться своими познаниями. До сих пор Бурцев вынужден был мириться с таким положением дел. Но теперь... нет, теперь этот номер не пройдет.
– Джеймс, а, похоже, тебя сегодня кинули по‑крупному.
– Что? Кинули?
– Предали, говорю, тебя синьор Типоло и его гвардейцы. Отныне ты в одной гондоле с нами. Это во‑первых. Во‑вторых, ты мой должник. Если бы я не предупредил тебя, в твоей спине было бы сейчас две дыры размером с копейный наконечник.
– К чему ты клонишь? – Глаз Джезмонда Одноглазого чуть прищурился.
– Я хочу знать то, что известно тебе. Пришла пора объясниться до конца, Джеймс.
Брави медлил с ответом совсем недолго. Но заминка все же была очевидна.
– Ладно, давай объяснимся. Только быстро. Что именно тебя интересует?
– Почему люди дожа прибыли сюда с веревками? Почему начали вязать нас, даже не попытавшись договориться? Ты утверждал, будто мы нужны синьору Типоло как союзники. Но до сих пор я считал, что союзников встречают иначе. Или в Венеции так принято?
– Сознаюсь, я гм‑м... несколько исказил факты. Чтобы не нервировать тебя и твоих друзей раньше времени. Дож, действительно, весьма заинтересован в союзе с любыми силами, которые представляют опасность для ордена Святой Марии и особенно – для Хранителей Гроба...
– Но?
– Но прежде чем вступить в контакт, синьор Типоло намерен досконально изучить потенциального союзника. Дож – разумный политик, он не любит неожиданностей и неопределенности. С отцом Бенедиктом и Хранителями Гроба синьор Типоло уже обжегся. Больше не желает.
– Ну и изучал бы себе на здоровье! Зачем вязать‑то сразу?! Что, нельзя было просто побеседовать? Сели бы, выпили по бокальчику венецианского винца, как цивилизованные люди. Пообщались бы по душам. Задал бы твой синьор Типоло мучащие его вопросы, мы бы ответили...
– И вы бы сказали всю правду? Не будь наивным. Пленники под пытками расскажут больше, чем поведают по доброй воле гости и послы. А уж развязывать языки палачи синьора Типоло умеют не хуже пыточных мастеров отца Бенедикта.
– А вот один наш общий знакомый, – Бурцев указал взглядом на труп кондотьера, – говорил, будто дож больше не является полновластным хозяином своих тюрем.
– Это ложь, рассчитанная на тевтонов и Хранителей. От нижних этажей Поццы и до свинцовых крыш Пьомби любое слово синьора Типоло – закон.
– Что ж, охотно верю. Но если дож задумал бросить нас в свои застенки и подвергнуть пыткам, как после этого он намеревался заключать с нами же союз против немцев?
– Не с вами. На самом деле замысел был такой. Сначала вытянуть из вас информацию: кто и почему угрожает могущественным Хранителям Гроба в далеких Новгородских землях. А уже потом – имея на руках все козыри – вступать в переговоры с силой, которую вы представляете.
Бурцев невольно улыбнулся. Вот бы удивился дож‑интриган, узнай, что никакой такой загадочной «силы» нет и в помине!
– Ваша же участь, увы, была предрешена заранее, – спокойно продолжал Джеймс. – Вы бы просто исчезли. Без следа. Ну, или, может быть, ваши тела всплыли бы в каком‑нибудь из городских каналов. Тот, кто после этого пожелает выяснить правду, узнает, что вы находились в крепости Санта‑Тринита – в плену у тевтонов и Хранителей Гроба. Тот же, кто станет копать глубже, выяснит, что вас у отца Бенедикта похитили «заговорщики» из Венецианского Сената. Те самые, что предварительно выкрали и кольцо дожа. А синьор Типоло окажется ни при чем.
– Хорошо, другой вопрос. Почему кондотьер изменил место встречи, не поставив тебя в известность? Почему мы так и не доплыли до Греховного кладбища? И почему, наконец, тебя самого хотели убить? Есть соображения на этот счет?
– О, да. Теперь есть. Моя смерть тоже была задумана с самого начала.
– Ты слишком много знал?
– Сверх всякой меры. По сути, я единственный человек во всей этой истории, не преданный с потрохами синьору Типоло. Я работал за деньги, а значит, за деньги мог бы выдать тайну дожа Хранителям Гроба.
Глава 35
Бурцев усмехнулся:
– Вообще‑то, эта логика не лишена здравого смысла.
– Возможно. Но, наверное, дело не только в этом. Мой труп удобно предъявить в качестве доказательства.
– Доказательства чего?
– Что люди дожа напали на след заговорщиков и убийц отца Бенедикта и что синьор Типоло находится на стороне Хранителей Гроба. Меня бы опознала стража Санта‑Тринита. Немцам объявили бы, что Джезмонд Одноглазый не пожелал сдаваться и при аресте погиб в схватке с городской стражей. Так что труп брави – хороший козырь в этой игре. Труп лишнего не скажет, но при этом скажет достаточно.
