— Младший в седьмой, старший в девятнадцатой. Старший пришел сюда с Тибодо, но потом отправил того по каким-то делам, потому что к своему сыну заходил один. — Она с определенным злорадством улыбнулась. — Долго там не задержался. По большей части говорил по мобильнику. Младший просто сидит, хотя уже в своем уме. Таким не был, когда Моррисон привез его.
— У Большого Джима аритмия? И как наши успехи?
— Терстон вернул ритм в норму.
На время, подумал Расти, не без некоторого удовольствия. Когда прекратится действие валиума, сердце снова запрыгает.
— Первым осмотри Младшего. — В вестибюле они были вдвоем, но Джинни все равно говорила почти шепотом. — Мне он не нравится, никогда не нравился, но теперь мне его жалко. Не думаю, что он долго протянет.
— Терстон что-нибудь сказал Ренни о состоянии Младшего?
— Да, что проблема потенциально серьезная. Но очевидно, не столь серьезная, как все звонки Ренни по мобильному. Вероятно, кто-то сообщил ему о Дне встреч в пятницу. Ренни страшно из-за этого злится.
Расти подумал о коробочке на Блэк-Ридж, тонкой коробочке площадью в каких-то пятьдесят квадратных дюймов, которую он не смог поднять. Или даже шевельнуть. Он также подумал о смеющихся кожаных головах, которые видел считанные мгновения.
— Некоторые просто не любят гостей, — вздохнул Расти.
5
— Как себя чувствуешь. Младший?
— Нормально. Лучше, — безжизненным голосом ответил тот. Его переодели в больничный халат, и он сидел у окна. Свет не щадил его осунувшееся лицо. Выглядел Младший сорокалетним мужчиной, которому пришлось много чего пережить.
— Скажи мне, что произошло перед тем, как ты потерял сознание.
— Я собирался в школу, но вместо этого пошел к дому Энджи. Хотел сказать, что она должна помириться с Френком. Он очень переживает.
Расти чуть не спросил, знает ли Младший о смерти Френки и Энджи, но в последний момент передумал: какой смысл? Задал другой вопрос:
— Ты собирался в школу? А как же Купол?
— Точно. — Все тот же безжизненный, лишенный эмоций голос. — Я про него забыл.
— Сколько тебе лет, сынок?
— Двадцать… один?
— Как звали твою мать?
Младший задумался.
— Джейсон Джамби,[158] — наконец ответил он, потом пронзительно рассмеялся. Но лицо осталось апатичным и осунувшимся.
— Когда появился Купол?
— В субботу.
— И как давно он стоит?
Младший нахмурился.
— Неделю? Две недели? Какое-то время он здесь, это точно. — Он взглянул в лицо Расти. Глаза блестели от валиума, который вколол ему Терс Маршалл. — Ты задаешь все эти вопросы с подачи Ба-а-арби? Он их убил, знаешь ли. — Младший кивнул. — Мы нашли его жентификационные идетоны. — Пауза. — Идентификационные жетоны.
— Барби не имеет к этим вопросам никакого отношения. Он в тюрьме.
— И очень скоро будет в аду. — Голос ровный, безо всяких эмоций. — Мы собираемся его судить, а потом казним. Так сказал мой отец. В штате Мэн нет смертной казни, но он говорит, что сейчас мы живем по условиям военного времени. В яичном салате слишком много калорий.
— Это точно. — Расти принес с собой стетоскоп, манжету для измерения давления, офтальмоскоп. И теперь обернул манжетой бицепс Младшего. — Ты можешь назвать трех последних президентов Америки, Младший?
— Конечно, Буш, Пуш и Туш. — Он вновь захохотал, но выражение лица не изменилось.
Давление у Младшего оказалось повышенным, 147 на 120, но Расти готовился к худшему.
— Ты помнишь, кто приходил к тебе до меня?
— Да. Старик, которого мы с Френки нашли у пруда перед тем, как нашли детей. Надеюсь, дети в порядке. Они такие милые.
— Ты помнишь, как их зовут?
— Эйден и Элис Эпплтон. Мы поехали в клуб, и та девица с рыжими волосами гоняла мне шкурку под столом. Думала, что этим отделается.
— Понятно. — Расти взялся за офтальмоскоп. С правым глазом полный порядок. Диск зрительного нерва левого глаза выпучился. Отек диска зрительного нерва, типичный симптом при запущенных опухолях мозга.
— Увидел что-нибудь интересное?
— Нет. — Расти положил офтальмоскоп, потом поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. Палец оказался аккурат на уровне носа Младшего. — Коснись пальцем моего пальца, а потом своего носа. — Младший так и сделал. Расти медленно задвигал пальцем из стороны в сторону: — Продолжай.
Первый раз Младший коснулся и движущегося пальца, и своего носа. Второй — коснулся пальца, но потом попал в щеку. В третий — промахнулся мимо пальца и коснулся правой брови.
— Вау! Хочешь еще? Я могу заниматься этим целый день, знаешь ли.
Расти отодвинул стул и поднялся.
— Я пришлю к тебе Джинни Томлинсон с назначенными лекарствами.
— После этого я смогу отчалить? В смысле пойти домой?
— Ты останешься у нас на ночь, Младший. Для наблюдения.
— Но я же здоров, так? Утром у меня болела голова, жутко болела, но теперь боль ушла. Я в порядке, так?
— Сейчас я ничего тебе сказать не могу. Мне надо поговорить с Терстоном Маршаллом и заглянуть в пару-тройку книг.
— Чел, он же не доктор. Он учитель английского.
— Может, и так, но тебе он все сделал правильно. Как я понимаю, отнесся к тебе лучше, чем вы с Френки к нему.
Младший отмахнулся:
— Мы просто забавлялись. А кроме того, к детям мы отнеслись как положено, да?
— Насчет этого спорить не буду. Пока отдыхай, Младший. Если хочешь, посмотри телевизор.
Младший обдумал предложение, потом спросил:
— Что на ужин?
6
При сложившихся обстоятельствах Расти мог подумать только об одном: уменьшить внутричерепное давление Джеймсу Ренни-младшему внутривенным вливанием маннитола. Он вытащил из ячейки на двери карту пациента и увидел прикрепленную к ней записку, написанную незнакомым почерком, округлыми буквами:
Дорогой доктор Эверетт!
Что вы думаете о маннитоле для этого пациента? Я не могу дать указание, потому что понятия не имею, какова правильная доза.
Терс.
Расти написал дозу. Джинни не ошиблась: Терстон Маршалл многое знал и умел.
7
Дверь в палату Большого Джима Расти нашел открытой, саму палату — пустой. Зато услышал его голос, доносящийся из комнаты, где любил подремать умерший доктор Хаскел. Расти направился туда, не удосужившись взять карту Большого Джима, и об этом просчете ему еще предстояло пожалеть.
Ренни, полностью одетый, сидел у окна, приложив мобильник к уху, хотя на стене висел постер с перечеркнутым изображением ярко-красного мобильника. Расти подумал, что получит безмерное удовольствие, запретив Большому Джиму использовать телефон. Возможно, не самое политически грамотное начало разговора, который мог превратиться в нечто среднее между допросом и дискуссией, но он собирался это сделать. Шагнул к Большому Джиму и остановился. Как вкопанный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
