Наверху низко и протяжно протрубил рог. Звук шел не с вершины Стены, а с девятой площадки в двухстах футах над землей, где стоял Донал Нойе.
Джон наложил на тетиву огненную стрелу, и Атлас поджег ее факелом. Став на парапет, он прицелился и выстрелил. Стрела, волоча за собой огненные ленты, полетела вперед и вонзилась в цель.
Не в Стира — в лестницу. Вернее, в кучу мешков и бочек, которые Донал навалил под лестницей до самой первой площадки. В бочках было сало и лампадное масло, в мешках — промасленное тряпье, сухие листья, кора и щепки.
— Еще, — сказал Джон. — Еще. Еще. — Другие лучники с ближних башен стреляли тоже — некоторые пускали стрелы по высокой дуге, чтобы те падали сверху вниз. У Джона вышли все огненные стрелы, и они с Атласом принялись метать в цель зажженные факелы.
Наверху расцвел встречный огонь. Рассохшиеся ступени впитывали масло, как губка, и Донал щедро пропитал их от девятой площадки до седьмой. Джон мог лишь надеяться, что все их люди успели подняться наверх до того, как Нойе стал бросать факелы. Черным братьям план оружейника был известен заранее, а вот горожанам — нет.
Огонь и ветер доделали остальное. Джону оставалось только смотреть. Для одичалых на лестнице, оказавшихся между двух огней, спасения не было. Одни продолжали взбираться наверх и гибли, другие бежали вниз и тоже гибли, третьи оставались на месте и разделяли участь остальных. Многие прыгали с лестницы и разбивались. Лед на Стене треснул от жара, и вся нижняя треть лестницы обвалилась вместе с несколькими тоннами льда, увлекая с собой около двадцати еще живых теннов. Это был последний миг, когда Джон видел Стира магнара теннов. Стена сама защищала себя.
Джон попросил Атласа помочь ему спуститься с башни. Нога разболелась так, что он едва мог идти даже с костылем. — Принеси факел, — сказал он. — Мне надо найти одного человека. — На лестнице находились в основном тенны — кое-кому из вольных людей наверняка удалось уйти. Людям Манса, а не магнара, и ей в том числе. Джон с Атласом перебрались через тела одичалых, штурмовавших люк. Джон ковылял, опираясь одной рукой на костыль, а другой опираясь на плечо парня, который в Староместе был шлюхой мужского пола.
Конюшня и трапезная сгорели дотла, но огонь вдоль Стены все еще бушевал, захватывая ступеньку за ступенькой и площадку за площадкой. Время от времени слышалось громкое «кра-ак», и от Стены отламывался еще один кусок. Пепел в воздухе смешивался с ледяными кристаллами.
Куорт лежал мертвый, Камнепалый умирал. Из теннов Джон никого не знал по-настоящему. Он нашел Чирея, ослабевшего от потери крови, но еще живого.
Игритт лежала на твердом старом снегу под башней лорда-командующего, со стрелой в середине груди. Битый лед засыпал ее лицо, и при луне казалось, что на ней надета мерцающая серебряная маска.
По белому утиному оперению Джон видел, что это не его стрела, но чувствовал себя так, будто сам пустил ее.
Когда он опустился на колени рядом с Игритт, ее глаза открылись.
— Джон Сноу, — сказала она очень тихо — видимо, стрела пронзила ей легкое. — Это ведь настоящий замок? Не просто башня?
— Настоящий. — Джон взял ее за руку.
— Это хорошо — прошептала она. — Я так хотела повидать настоящий замок до того… до того, как…
— Ты увидишь целых сто замков. Бой окончен. И мейстер Эйемон тебя вылечит. — Он коснулся ее волос. — Тебя поцеловал огонь, ты счастливая. Не можешь ты умереть от какой-то там стрелы. Эйемон ее вытащит, залатает тебя и даст тебе макового молока от боли.
Игритт только улыбнулась в ответ.
— Помнишь ту пещеру? Надо было нам с тобой остаться там, как я тебе говорила.
— Мы вернемся туда. Ты не умрешь, Игритт. Не умрешь.
Игритт приложила ладонь к его щеке.
— Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, — вздохнула она и умерла.
БРАН
Еще один пустой замок, только и всего, — сказала Мира Рид, глядя на заросшие сорняками руины. Ну нет, подумал Бран — это Твердыня Ночи, край света. В горах он только и думал о том, как они доберутся до Стены и найдут трехглазую ворону, а теперь, когда они здесь, ему страшно. Сон, который ему приснился… то есть не ему, а Лету… нет, не станет он думать об этом сне. Он даже Ридам его не рассказал, хотя Мира, кажется, все равно почувствовала неладное. Если он никому не будет рассказывать, то, может быть, забудет, что ему снилось, и окажется, что ничего этого не было. И Робб с Серым Ветром по-прежнему будут… Ходор переступил с ноги на ногу, и Бран закачался. Они уже несколько часов на ногах, и Ходор устал — но ему хотя бы не страшно. А вот Бран боится этого места даже больше, чем признаться в этом Ридам. Ведь он принц Севера, Старк из Винтерфелла и почти взрослый. Он должен быть храбрым, как Робб.
Жойен пристально посмотрел на него своими темно-зелеными глазами.
— Здесь нам ничего не грозит, мой принц.
Бран такой уверенности не питал. Твердыня Ночи упоминалась в самых страшных сказках старой Нэн. Здесь правил Король Ночи до того, как его имя было стерто из памяти людей. Здесь Повар-Крыса подал андальному королю пирог с начинкой из его принца, здесь несли стражу семьдесят девять часовых, здесь был поруган и убит молодой храбрый Данни Флинт. Здесь король Шеррит призвал проклятие на андалов, здесь новобранцы встретились с тем, что приходит ночью, здесь слепой Симеон Звездоглазый видел битву адских псов. Безумец-Топор тоже ходил по этим дворам и поднимался на эти башни, убивая своих братьев под покровом тьмы.
Все это, конечно, произошло сотни и тысячи лет назад, а кое-что, может быть, и вовсе не происходило. Мейстер Лювин всегда говорил, что сказки старой Нэн нельзя проглатывать целиком. Когда в Винтерфелл приехал дядя Бенджен, Бран спросил его о Твердыне Ночи. Правда то, о чем говорится в сказках, или выдумка? Но дядя только плечами пожал. «Мы покинули Твердыню Ночи двести лет назад», — вот и все, что он ответил.
Бран заставлял себя смотреть по сторонам. Утро было холодное, но ясное, солнце светило на чистом голубом небе, но Брану не нравились здешние звуки. Ветер очень неприятно свистал в разрушенных башнях, здания скрипели и раскачивались, под полом большого чертога скреблись крысы — дети Повара, бегущие от своего отца. Дворы превратились в маленькие рощи, где сплетались ветвями тонкие деревья и мертвые листья шуршали по старому слежавшемуся снегу. На месте бывшей конюшни тоже вырос целый лес, и кривое чардрево поднималось из дыры в куполе кухни. Даже Лету здесь было не по себе. Бран на миг залез в его шкуру, только чтобы принюхаться, и ему этот запах тоже не понравился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
