Им был Иосиф Григулевич, родившийся в 1913 году на окраине Вильно, ставший комсомольцем и поехавший в Испанию в 1936 году для участия в защите республики. Вскоре, однако, способного молодого человека заприметил резидент НКВД Орлов, убедивший, что он принесет бблыиую пользу, если будет выполнять специальные задания.
Фигурировавший теперь под кличками «Макс» и «Фелипе» Григулевич стал одним из основных помощников «генерала Котова» в организации «мобильных групп» убийц. В личном досье Григулевича в архиве КГБ содержится высокая оценка его «руководящей роли в ликвидации троцкистов во время гражданской войны в Испании». Можно представить себе, сколько крови было за этой оценкой!
В Испании Григулевич познакомился с мексиканским художником-монументалистом Давидом Альфаро Сикейросом. Будучи членом компартии, Сикейрос приехал для защиты республики. Но в отличие от «Макса» он действительно воевал, командовал дивизией, получил звание полковника. Григулевич и другие советские агенты смогли убедить политически наивного художника, что в СССР раскрыта «пятая колонна», главным организатором провокаций является «агент гестапо» Троцкий, которого во имя высшей справедливости необходимо уничтожить. Сикейрос тем более негодовал, что в родной Мексике его бывший друг Ривера дал Троцкому приют.
В начале 1938 года Григулевича вызвали в Москву. Молодой киллер понравился начальству. В его пользу говорило знание испанского языка, знакомство с латиноамериканскими добровольцами испанской войны, прежде всего с Сикейросом, владение навыками провокаторства, опыт «мокрых дел». Все эти свойства сомкнулись в равнодействующей — Григулевича стали готовить к отправке в Мексику для участия в убийстве Троцкого. После приема у наркома Берии он двинулся за океан.[1506]
Как и Меркадера, его рассматривали именно в качестве убийцы, хотя поначалу держали «про запас». Позже, став советским ученым-историком и тщательно скрывая свое прошлое,[1507] Григулевич все же проговаривался наиболее близким людям: «Меня готовили для проведения ликвидаций. Солидными знаниями о ведении резидентуры я не обладал».[1508]
В мае 1938 года Григулевич (под кодовым именем «Фелипе») и его помощник испанский политэмигрант Эмилио Санчес («Марко») прибыли в Мексику. Троцкий жил еще в «Голубом доме», в нескольких кварталах от которого агенты арендовали особняк и организовали наблюдение за передвижениями «соседей», а затем изучили систему охраны и порядок допуска визитеров.[1509]
Тем временем Троцкий, понимая, что он неизбежно в конце концов станет объектом сталинской расправы или, по крайней мере, попытки таковой, стремился вести обычный образ жизни. Правда, в конце 1939-го — начале 1940 года произошли два важных изменения.
Во-первых, пополнился состав семьи. Супруги Росмеры привезли в Койоакан внука Севу. После смерти Льва Седова Сева некоторое время оставался с Жанной. Когда Троцкий обратился к ней с требованием, чтобы внук был отправлен к нему, привязавшаяся к ребенку Жанна заупрямилась. Возникла раздраженная переписка, обе стороны прибегли к помощи адвокатов и даже судебному разбирательству.[1510] Так или иначе, Сева, которому шел четырнадцатый год, стал полноправным третьим членом семьи.
Троцкий оберегал внука от политики. Он запретил сотрудникам вступать с Севой в разговоры, связанные с политическими делами. В глубине души понимая, что Севе вряд ли придется возвратиться на родину, дед даже не стремился сохранить у него знание русского языка. Он, как и Наталья Ивановна (вспомним, что она не была родной бабушкой, но относилась к Севе с нежностью и вниманием), общался с подростком на французском языке.[1511]
Всеволод прочно врос в мексиканскую среду, испанский язык стал для него фактически родным. Он рано увлекся естественными науками, стал химиком и ныне сохраняет энергию и жизнерадостность. Он помнит деда как родного человека, он многое сделал для создания дома-музея Троцкого в Мехико и долгие годы был его куратором. Однако Эстебан Волков (он даже принял мексиканское имя) никогда не интересовался политическими взглядами Троцкого.
Другим важным изменением было общее ухудшение состояния здоровья Льва Давидовича, которое все более давало о себе знать. Возникло сердечно-сосудистое заболевание, резко повысилось кровяное давление. Троцкий пытался вести прежний образ жизни, много писал, принимал посетителей, но вынужден был чаще отдыхать. Верный привычке не сидеть без дела, он начал коллекционировать кактусы и завел кроликов, за которыми исправно ухаживал.
Двадцать седьмого февраля он начал писать завещание, которое прервал на полуслове, а 3 марта дописал к нему еще два абзаца, не возобновляя предыдущего текста.[1512] Этот документ свидетельствовал, что Троцкий оставался верным своим утопическим идеям и сохранял романтические человеческие черты, которые причудливо уживались с коммунистическими догмами.
Завещание начиналось словами: «Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти». Лев Давидович благодарил друзей, которые остались верны. Из них он называл по имени только жену. «Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности». Все имущество и литературные права Лев Давидович оставлял Наталье Ивановне. Он завершал завещание словами: «Каковы бы, однако, ни были обстоятельства моей смерти, я умру с непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его будущее дает мне сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать никакая религия».
Развязка, однако, приближалась. В ноябре 1939 года Берия утвердил в качестве приоритетного план «Конь», предусматривавший нападение террористов на дом Троцкого и его убийство. Руководство было возложено на Эйтингона, прямым организатором должен был выступать Григулевич, а формальным командиром боевой группы Сикейрос, на которого предполагалось свалить вину в случае провала. Эйтингон вместе с Каридад Меркадер, ставшей его любовницей, отправился из Парижа в Мексику.
Нападение и его последствия
Казалось бы, операция «Конь» была продумана до мелочей. Григулевичу удалось познакомиться с одним из секретарей и охранников Троцкого Робертом Шелдоном Хартом, установить с ним дружеские отношения. Как было задумано, на рассвете 24 мая 1940 года боевая группа на нескольких автомашинах подъехала к дому Троцкого, а затем подобралась к воротам. Атака была назначена как раз на ту ночь, когда дежурил Харт. «Фелипе» окликнул его и попросил впустить под вымышленным предлогом. Харт открыл калитку, через которую ворвались боевики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
