Кремлевские вожди не стали вступать в полемику с писателем, назвав на одном из заседаний Политбюро это письмо «бредом». Почти точно так же отреагировал на него и вечный оппонент Солженицына академик Андрей Сахаров. Согласившись с некоторыми выводами автора письма, Сахаров категорически не принял его дифирамбы по адресу царской России. Академик по этому писал следующее:
«Солженицын пишет, что, может быть, наша страна не дозрела до демократического строя и что авторитарный строй в условиях законности и православия был не так уж плох, раз Россия сохранила при этом строе свое национальное здоровье вплоть до ХХ века. Эти высказывания Солженицына чужды мне. Я считаю единственным благоприятным для любой страны демократический путь развития. Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам, инородцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем. Лишь в демократических условиях может выработаться народный характер, способный к разумному существованию во все усложняющемся мире… Бросается в глаза, что Солженицын особо выделяет страдания и жертвы именно русского народа…»
Высоцкий в своем «Старом доме» поддерживает позицию Сахарова, а не Солженицына (несмотря на то что лично к этому человеку он всегда относился с уважением). Согласно песне, дела в обоих государствах (царской России и СССР) развивались (и развиваются) не самым лучшим образом, являя собой довольно неприглядное зрелище. В тексте эти выводы почти не зашифрованы.
По сюжету главный герой ее, спасшись от волчьей погони (речь о ней шла в первой песне дилогии — «Погоня»), попадает в старый дом, который «погружен во мрак», а «всеми окнами обращен в овраг». Народишко там «каждый третий враг», гостя встречают с подозрением, и тот замечает, что даже «образа в углу перекошены». Гость недоумевает: дескать, что за «барак чумной» (бараками в те годы либералы называли страны социалистического лагеря, причем СССР в их интерпретации был самым унылым бараком, а, например, ГДР или Венгрия — самыми веселыми) — двери у вас настежь, а душа взаперти, «али жить у вас разучилися»? И слышит в ответ: «мы всегда так живем». И далее следует пояснение: «скисли душами, опрыщавели», «много тешились, — разоряли дом, дрались, вешались».
Когда герой буквально возопил, чтобы ему указали дорогу в край, «где светло от лампад», обитатели «чумного барака» отвечают ему, что «о таких краях не слыхали мы», что они «привыкли жить впотьмах, что „испокону мы — в зле да шепоте, под иконами в черной копоти“ (то есть что раньше, до революции, что теперь, при советской власти, — все едино). В итоге из этого дома, „где косо висят образа“, герой бежит „башку очертя“. Бежит туда „где люди живут, и — как люди живут“. Судя по всему, в последних строчках речь идет о Западе, где в магазинах сотни сортов колбасы, неоновая реклама слепит глаза и где люди живут „не в черной копоти“.
Вот такая получилась песня про Россию-матушку, доведенную, по мнению автора, коммунистами до состояния «чумного барака». Песня злая, во многих своих выводах несправедливая, однако все равно считается подлинным шедевром в творчестве Высоцкого. И опять повторимся: когда к горлу его подступала злость на что-либо, он творил особенно талантливо. Так что здесь мы наблюдаем своего рода парадокс: они были неразрывно связаны друг с другом — советская действительность («чумной барак») и Владимир Высоцкий. Не будь первого, не было бы и второго — Поэта с большой буквы, которого мы все знаем.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ВЫСОЦКИЙ И ШУКШИН
11 июня Высоцкий был занят в спектаклях «Павшие и живые» и «Антимиры», 13-го — в «Гамлете», 16-го — в «Десяти днях…», 17-го — снова в «Гамлете».
20 июня Театр на Таганке отправляется с гастролями в Набережные Челны. Отметим, что именно «Таганка» стала первым (!) столичным театром, приехавшим в этот город с гастролями. Вот почему ажиотаж вокруг события был грандиозный. Особенно жители Челнов ждали приезда Владимира Высоцкого, слава которого на тот момент достигала заоблачных высот. Тот же приехал в город только спустя четыре дня после приезда театра — 24 июня. Буквально в первые же дни пребывания «Таганки» произошел показательный случай: когда актеры возвращались в гостиницу «Кама» после очередного спектакля (они проходили во Дворце культуры «Энергетик»), во всех окнах окрестных домов жители выставили на подоконники магнитофоны и завели песни… Высоцкого. Говорят, сам он чуть не прослезился от такой любви к нему простых слушателей.
Пока «Таганка» была на гастролях, страну вынужден был покинуть еще один инакомыслящий, на этот раз из стана еврейской интеллигенции — Александр Галич. Как мы помним, давление властей на него началось еще в конце 71-го, когда он был исключен из всех творческих союзов (писательского и кинематографического) и остался практически без работы. После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов.
Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие — он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным «негром» (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3–5 рублей за вход). Но денег — учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу, который родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам Киностудии имени Горького Софьей Войтенко, — все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией… в 60 рублей.
Власти не спускали глаз с Галича, причем помогали им это делать… некоторые друзья барда, которые доносили на него в КГБ. Например, одним из активных стукачей был известный актер, который был дружен с Галичем еще со времен арбузовской студии, а в последующем снялся в нескольких фильмах по его сценариям (например, в «Вас вызывает Таймыр» и др.). В КГБ у этого человека было агентурное имя «Хромоножка», которое он заработал за свою хромоту, полученную на фронте (о том, что этот человек был стукачом, поведает в одном из нынешних интервью дочь Галича Алена Архангельская, которая в начале 90-х имела возможность познакомиться в КГБ с делом своего отца).
