— У тебя есть другое имя?
На его щеках выступил намек на румянец.
— Мальчишкой меня звали Ватом. Отличное имя для пахаря, но не подходит для артиста.
Глаза Голубого Барда были того же оттенка, что и у Роберта. За одно это она его возненавидела.
— Теперь мне понятно, почему ты стал любимчиком леди Маргери.
— Ее Величество очень добра ко мне. Она говорит, что я дарю ей наслаждение.
— О, нисколько не сомневаюсь. Можно взглянуть на твою лютню?
— Как будет угодно Вашему Величеству. — За любезностью он скрывал легкий намек на беспокойство, но все равно отдал свою лютню. Он не посмел отказать королеве.
Серсея дернула струну и, услышав звук, улыбнулась.
— Сладко и печально, как сама любовь. Скажи мне, Ват… когда ты впервые переспал с Маргери — до ее свадьбы с моим сыном или после?
Какое-то мгновение он не мог понять, что происходит. Но когда уловил смысл происходящего, у него глаза вылезли на лоб:
— Ваше Величество ошибается. Клянусь вам, я никогда…
— Лжец! — Серсея ударила лютней по лицу певца с такой силой, что во все стороны полетели куски и щепки крашенного дерева. — Лорд Ортон, позовите стражу. Пусть эту тварь уведут в темницу.
Лицо лорда Мерривезера от страха покрылось испариной.
— Эта… ох, эта подлость, что… он соблазнил королеву?
— Боюсь, все вышло с точностью до наоборот, но это не меняет сути. Он все равно преступник. Пусть споет для лорда Квиберна.
Голубой Бард весь побелел.
— Нет, — на его губах, в том месте, где пришелся удар лютни, лопнул кровавый пузырь. — Я никогда…
Когда Мерривезер взял его за руку, он закричал:
— Мать всевышняя, будь милостива! Нет!
— Я не твоя мать, — откликнулась Серсея.
Даже в темнице все, чего они добились, были отрицания, молитвы и просьбы о пощаде. Уже скоро меж выбитых зубов по подбородку текла кровь, и он многократно обмочил свои голубые штаны, но по-прежнему цеплялся за свою ложь.
— Может статься так, что мы взяли не того певца? — Спросила Серсея.
— Все возможно, Ваше Величество. Но не бойтесь. Еще до рассвета он во всем сознается. — Внизу, в темнице, Квиберн носил потрепанную одежду из шерсти и кожаный фартук, какие используют кузнецы. Обернувшись к Голубому Барду он произнес:
— Извини, если стражники были с тобой грубы. Они не обучены хорошим манерам, — его голос прозвучал с заботой и добротой. — Все, что нам от тебя требуется, это правда.
— Я и рассказал вам правду, — захныкал певец. Он был накрепко прикован железными кандалами к холодной стене.
— Нам лучше знать. — У Квиберна в руке появилась бритва. Ее лезвие тускло сверкнуло в свете факела. Он начал срезать с узника одежду клочок за клочком, пока на нем из одежды не остались одни голубые сапоги. Серсею позабавило, что волосы у него между ног оказались рыжего, а не голубого цвета.
— Расскажи, как ты ублажал малютку-королеву?! — Потребовала она.
— Я никогда… я только пел, больше ничего. Пел и играл. Ее дамы могут вам подтвердить. Они всегда были с ней. Ее кузины.
— И скольких из них ты вовлек в свои половые сношения?
— Ни одной. Я простой певец. Прошу вас.
Квиберн произнес:
— Ваше Величество, возможно этот бедолага просто играл для Маргери, пока она принимала других любовников.
— Нет. Пожалуйста. Она никогда… я только пел. Пел…
Лорд Квиберн провел рукой по груди Голубого Барда.
— Во время ваших любовных утех она целовала твои соски? — Он взял один пальцами и сильно сжал. — Некоторым мужчинам это нравится. У них соски такие же чувствительные, как у женщин. — Мелькнуло лезвие, певец завизжал. На его груди словно открылось кровоточащее око. Серсее стало дурно. Часть ее хотела закрыть глаза, отвернуться, приказать остановиться. Но она была королевой, а перед ней был преступник. — «Лорд Тайвин ни за что бы ни отвернулся».
Под конец Голубой Бард рассказал им всю свою жизнь, начиная с рождения. Его отец был бакалейщиком, и Ват рос в лавке, но ему больше нравилось играть на лютне, чем торговать. В двенадцать лет он сбежал с труппой бродячих музыкантов, представление которых увидел на ярмарке. Перед тем, как попасть в Королевскую Гавань с надеждой попытать счастья при дворе, он обошел половину Раздолья.
— Счастья? — Усмехнулся Квиберн. — Женщины теперь это так называют? Боюсь, тебе слишком повезло, мой друг… но ты пытал счастья не у той королевы. Истинная стоит перед тобой.
«Да», — И за это Серсея тоже винила Маргери Тирелл. Если б не она, Ват мог бы прожить долгую жизнь, пел бы свои песни, спал со свинарками и фермершами. — «Это ее интриги толкнули меня на подобный шаг. Она запятнала меня своим коварством».
К рассвету высокие сапоги певца были полными крови, но он рассказал им, как Маргери ласкала себя, наблюдая, как ее кузины ублажали его ртом. В другой раз он пел ей, пока она ублажала свою похоть с другими любовниками. — Кто они? — Спросила королева, и сломленный Ват назвал сира Таллада Высокого, Ламберта Тарнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвинов, Осни Кеттлблэка, Нью Клифтона и Рыцаря Цветов.
Это ее расстроило. Она не собиралась порочить славное имя героя Драконьего Камня. Кроме того, никто, знающий Лораса, в это не поверил бы. Редвины тоже не могли быть в этом замешаны. Без Арбора с его флотом королевство никогда не сможет избавиться от Вороньего Глаза с его проклятыми железными людьми. — Ты просто называешь подряд все имена людей, виденных тобой в ее апартаментах. Нам же нужна правда!
— Правда. — Ват посмотрел на нее единственным оставленным ему Квиберном голубым глазом. Через щели между выбитыми передними зубами на губах пузырилась кровь. — Должно быть я… забыл.
— Хорас и Хоббер в этом не участвовали, не так ли?
— Да, — подтвердил он. — Они — нет.
— Так же, как и сир Лорас. Я убеждена, что Маргери прилагала все усилия, чтобы скрыть свои похождения от своего брата.
— Да. Теперь я припоминаю. Однажды я прятался под кроватью, когда ее навещал сир Лорас. Она сказала: «Он не должен узнать».
— Эта песня мне нравится больше остальных. — Ради общего блага, не стоит в это вмешивать великих лордов. Что до остальных… сир Таллад был межевым рыцарем, Джалабхар Ксо — изгнанник и попрошайка, Клифтон всего лишь телохранитель малютки-королевы. — «А Осни наше главное блюдо». — Уверена, выговорившись, ты почувствовал облегчение. Ты должен припомнить, когда Маргери впервые решилась на измену. Но если ты вновь начнешь нам лгать…
— Я не хочу. Я расскажу правду. А потом…
— … тебе позволят надеть черное. Я дала тебе слово. — Серсея повернулась к Квиберну. — Удостоверься, что его раны будут промыты и перевязаны, и дай ему макового молока, чтобы унять боль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
