Мне очень тревожно, что ты не здоров? Что с тобой было тогда? Я начинаю понемногу вставать и ходить. С субботы и до вчера была повышена t°. Очевидно «продуло» — это в постели-то! Но, тем не менее, это так! Болит плечо и шея (
не горло), — это у меня
всегда, когда простужаюсь. Сегодня
все, все в порядке. Принимаю всяческие средства для укрепления. Доктор наш деревенский — медицинский недоросль, по-моему, хотя и славный парень. Я охотно с ним болтаю, но на его врачебные советы не полагаюсь. Ну, авось он мне не нужен будет! Сегодня получила письмо от сестры из клиники, где она сообщает, что хорошенькая дамочка оперирована уже (моим специалистом) и все идет очень хорошо. Господи, если бы она поправилась! Сегодня же письмо от И. А.!
Это за целый год молчания! Они здоровы, трудно материально, а питание есть. Холодно было зимой очень. Жили в одной комнате, работал он сидя на кровати, писал на коленях. Просит ему писать нас. Между прочим говорит, что его письма тебе все возвращены ему и о тебе он ничего не знает. Это потому пишет, что давно-давно (до нашей переписки после войны) я его спрашивала, не знает ли он жив ли хоть И. С. Но он знает, что ты жив-здоров. И. А. массу работает и устает очень. Удивительно он всегда тепло о тебе пишет. Мне так приятно, что он тебя так хорошо любит. Прямо трогательно-нежно любит. Знает ли он, что ты пишешь II ч. «Путей Небесных»? Интересно, что он говорил о «Путях Небесных»? Т. е., конечно, они ему нравятся, но я бы хотела знать его выражение, он так метко и коротко умеет определить сущность вещей!
Как бы он тебе, наверное, пожелал удачи в «Путях Небесных»! Он — светлый! Я знаю все его недостатки, но что они все перед его светлой сутью?!.. Сегодня чудесный солнечный день. Совсем весна. Как мне здоровья хочется! Много силы! Хочется и тебе (не ныть и стонать), а тоже радость дать, силу, взлет творческий. Ах, ты такой радостный, Ваня, у тебя и на меня радости хватит!
Ванечек, мне снилось, или представилось (?), недавно… «Куликово поле» т. е. книжка. Уже готовенькая, такая светлая… Хочешь опишу? Небольшой формат, белая обложка и вместо обрамления — вижу наверху огибает контур чуть-чуть закругленно — гирляндочка, тоненькая-тоненькая, бледно зеленьнькая, а когда вглядишься, то вся она из трав-колосьев со спрятавшимися в них… звездами (!). И так это красиво! Эта гирляндочка свешивается только немного, даже не до половины длины обложки и переходит в волнистую зеленую (такого же цвета) линию. И в нижних уголках по звездочке (казалось мне, что они упали с небесной гирлянды), а внизу, по ширине книжки, на серединке — эти травки-колосики (2) разбегаются, а посреди их тоже звездочка. И вот самое главное: там где гирляндочка образует как бы свод, видела я (под этим сводом) тонко-тонко, как в дымке, в дали, намеченную… Троице-Сергиеву лавру, всю в зелени… будто Троица! Разглядеть ее хотелось, а она будто за оградой, что-то стоит еще на переднем плане… смотрю… буквы: _К_у_л_и_к_о_в_о_ _П_о_л_е. Буквы церковные. Большое «К» — нарядное, в цветах, киноварью писано, а остальные скромным частоколом, будто. Я ясно вижу в дымке колокольню Троицкую, купола, зелень эту.
И, знаешь, это так во мне живет, что я нарисую тебе то, что вижу. Я пошлю тебе в следующем же письме. Только выйдет ли? Ведь те звезды, что я видала в гирляндах, мерцали мне живым, голубоватым светом. Не передать их!
Ну, ты вообрази! Это ни в коем случае — не иллюстрация на твою книгу… Ее должен сделать истинный художник, а не дилетант, как я. И я не заношусь. Не пойми это ради Бога так! Это просто я по-домашнему делюсь с тобой своим сном. Скажу тебе больше: я сама никогда так не представляла эту книжку. Я ее видела в более «строгом» стиле. И по-рассудку, если бы мне такое задание кто-нибудь бы дал — я представила бы иначе. Мне часто снится несуразное. И потому — не будь строг. Это — не наглость моя, не коверканье твоей Святыни, это не «пачканье мадонны Рафаэля», ибо я только сон мой стараюсь тебе передать, навеянный твоим рассказом. М. б. ты поймешь. Я боюсь, что я дерзка. Но ты так и смотри, что я и не могу дерзать, ибо я же не претендую на художника, я — только Оля тут!
И лавру-то я хорошо не помню… помню только детскую нашу и на полу массу кубиков, чурбашиков, башенок. Нам строят старшие Лавру… всю розово-золотую! И белую! Я видала, конечно, гравюры, но самая _ж_и_в_а_я_ — она там — в детской! Такой я ее и видала… Радостной, веселой, светлой! Как чудно горели звезды. М. б. это — небо сошло на землю? И пели Ему и «звезды и свет», и земля пела Ему… в колосьях!? М. б. это мое «подсознательное» напело эту грезу? Пусть выйдет по-детски, наивно, пусть Ваня осудит, но я все-таки постараюсь передать, хоть «схему», моего сна. Только надо все так тонко-тонко, «филигранно», сделать. М. б. и ничего не выйдет. Тогда брошу! Тогда ты просто не получишь! У меня много такого бывало: вижу ясно, хочу, начну изображать — «разлюблю» и брошу… а потом кто-нибудь из знакомых «вытаскивал» на свет Божий. А чаще — жгла. У меня была недурная одна картинка: в осеннем саду кленовом, под голубым небом (знаешь осенью такое синее, синее небо бывает?) белая Богоматерь, скорбно смотрит на крест. Это была в ограде костела… статуя, довольно невыразительная. Я ей дала много чувства, сердца, камень был такой живой, что страшно было видеть Ее такой _б_е_л_о_й! Но это было очень красиво в красках. Это была моя работа на конкурсе при поступлении в художественную школу, последняя, так называемая «вольная тема». Я рискнула «дать» такое тогда, в большевизии. Приняли. Я знала, что она была удачна. Это было наивно, ребячески, мне было 16 1/2 л., чуть-чуть сентиментально и с претензией на «красивость». Но все же удалось. Она — была одухотворена. Я помню, как «вольной темой» хотела именно Ее «дать». Вспомни, ведь во Имя Ее я и хотела только «творить». Всю школу я пройти хотела для того только, чтобы заключительно смочь дать Ея Лик!
Не вышло. Я иногда очень жалею. Но редко. Я себе внушила, что большого таланта у меня все равно м. б. и не было. Что я себе внушила. Со временем
