Склонился, приблизив свое лицо к лицу Мосолова, чтобы тому страшнее стало. Впроброс, как о неважном, спросил:
— Так о чем ты сходняку отстучал, Мосол?
— Сам, что ли, не знаешь? — пробурчал Мосол.
— Ты не спрашивай, ты отвечай.
— Да пошел ты!
За эту реплику Мосол получил свое: каблуком ботинка Лапин ударил его по печени. Знал, куда бить, парня скрутило на полу. И повторил вопрос:
— Так о чем ты им доложил?
Сначала Мосол мычал, приходя в себя. Потом заныл:
— Закованного, да?
— Ты беззащитных людей убивал, поганка гнилая.
— А ты не душегуб? — Мосол разошелся: — Ты же сам на беспредел вышел. По закону с нами справиться не можешь и валишь всех подряд без понятий. Думаешь, мы не угадали, что твой актер-студак специально нас в тот овраг подвел под пушки ваши янычарские? Только поздно угадали. Какая братва заскучала! Все до одного. Я по случайности живой остался.
— Вот об этом ты паханам и проквакал?
Но Мосол не отвечал на вопросы, он бурлил, как тетерев на току:
— Считай, начальник, что твой подсадной уже в сосновом тулупе. А я живой и жить буду, пока вас всех не достану!
— Тебе пожизняк обеспечен, Мосол. И будешь ты до смерти жить в суровой зоне.
— Зубами лаз пророю и уйду, чтобы тебя, мусоряга, опустить!
— Какой храбрый! — восхитился Лапин. — Такого и отпустить не грех. — И спецназовцам: — Ребятки, попросите, чтобы машину остановили.
Водитель услышал его слова без посредников и остановился на обочине.
— Будьте добры, откройте дверь, — обратился Лапин к одному из спецназовцев, а другому приказал: — Расстегните наручники.
Открыли дверцу и отстегнули наручники. Теперь Мосол сидел на полу и смотрел на светлеющую в темном лесу дорогу.
— Зачем же зубы портить. Вот он, лаз. Беги, — предложил Лапин.
Мосол обернулся, обреченно отметил взглядом автоматы в руках у спецназовцев.
— Под ваши пули? Кончить меня при попытке к бегству, валяла? — И спецназовцу, который поигрывал наручниками, протянул обе руки. — Цепляй свои браслеты, служивый.
— Ну, как хочешь, бесстрашный уркаган. Поехали, братцы.
* * *
…У входа в институт, где преобразовывали нынешних отвязанных оболтусов в респектабельных представителей будущей творческой элиты, остановился скромный «пежо», за рулем которого был бородатый интеллигент Глеб, он же, по терминологии полковника Лапина, Укроп Помидорыч. Сидевший на заднем сиденье малозаметный мужичок в среднестатическом костюме Егорыч тронул за плечо соседа Глеба — вполне приличного гражданина достойных лет — и благословил:
— Двигай, Горбунок, с богом!
— Только забудь на полчаса, что ты Горбунок, — посоветовал Глеб, наблюдая, как Горбунок выкарабкивается из небольшого экипажа. Горбунок никак не отреагировал на полезный совет и двинулся к массивным дверям. Глеб развернулся к Егорычу: — Вроде без каких-либо физических дефектов, а погоняло с намеком — Горбунок. Как понимать, Алексей Егорович?
— Все по фамилии, Глебушка. Он Конев. Сначала Конек-Горбунок за шустрость, а потом для краткости — просто Горбунок.
— Не нашустрил бы там наш Конек-Горбунок!
Шустрый Конек-Горбунок в архивном закутке отдела кадров института положил на стол малой начальницы алую книжицу, в которой под гербами и печатями значилось: «Следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Конев Всеволод Родионович». Разглядывая его фотографию в алой книжечке, суровая дама спросила:
— И что же вы хотите?
— Личное дело студента третьего курса Дмитрия Колосова.
— Мы личных дел наших студентов никому не даем.
— Я все понимаю, дорогая, все понимаю. Но посмотреть его здесь, при вас, разве нельзя?
— Во-первых, я вам не дорогая, а во-вторых, садитесь за свободный стол. — Дама, не поднимаясь, с первого захода вытащила из открытого шкафчика нужную папочку и протянула ее следователю по особо важным делам Коневу. Уголовник Горбунок, усевшись и вынув из кармана записную книжку, приступил к делу.
В «пежо» ждали за разговором.
— Ты действительно веришь, что Колосов — фишка Лапина? — спросил Глеб.
— Мне верно сообщили, Глебушка.
— Сообщили, а не доказали.
— Вот поэтому и нужен нам этот студент. Чтобы во всем окончательно разобраться.
— Ну-ну, — неопределенно промычал Глеб.
Оживленный следователь-уголовник тут же и объявился.
Устроился на сиденье рядом с Глебом и протянул через плечо Егорычу раскрытую записную книжку. Тот, напевая мычанием «Увезу тебя я в тундру», бегло просмотрел только что записанное и сделал вывод:
— Скорее всего, в Ярославль. К родным и близким. Но думаю, к мамочке не кинется, будет общаться на расстоянии. Через местного пахана будем действовать. Пусть неводом по городу пройдется.
— Кому поручить? — осведомился Горбунок.
— Тебе и Чике, — лениво сообщил Егорыч. — Троих возьмите на двух тарантасах. Я думаю, достаточно.
* * *
Неброский солидный «мерседес», миновав убедительные ворота, которые сами раскрылись перед ним, и проехав недолго молодой аллеей, подкатил к размашистому подъезду загородной виллы. На ступенях уже почтительно ждал гостя Иван Александрович. Гость, Захар Захарович, выбрался из «мерседеса», и тогда Иван Александрович непочтительно, вместо приветствия, заметил, расплывшись в ехидной улыбке:
— А Ирки-то нету!
От легкого огорчения Захар тоже забыл поздороваться:
— Но мы договорились!
— Сам виноват. Ты же поручил ей поискать подходящих актеров по малым театрам. Вот она и мечется со спектакля на спектакль.
— Когда обещала быть? — бесцеремонно поинтересовался Захар.
— Недавно звонила, сказала, что через час. Но это по бабским часам. Считай, часа через полтора-два объявится. А мы пока с тобой посидим, потреплемся, выпьем.
— Ты же непьющий.
— Мало пьющий, — уточнил Иван Александрович. — Но люблю, когда мои гости изрядно выпивают. Я — как Сталин.
— Но я-то не Булганин, который это дело страстно любил.
— Тогда будь как Маленков. Выпей с отвращением.
Сидели в знакомой беседке над водой за знакомым столиком. Захар выпил, Иван Александрович пригубил. Вторая пошла, поэтому поймавший кайф Захар раскинулся в кресле и, описав рукой полукруг, спросил:
— Зачем тебе все это, Ванька?
— Что — это? — не совсем понял Иван Александрович.
— Крепостные ворота, охрана, парк, хоромы до небес, — пояснил Захар.
— Это-то? — малость удивился Иван Александрович. — Афишка, определяющая мой статус, не более. Подтверждение того, что я богат, уверен в себе и всесилен. Такие вот штуки — необходимейший аксессуар.
— Аксессуар — чего, к чему?
— Моей нынешней жизни, Захар. Полнокровной, деятельной, с замахом на будущее, которое я создаю уже сейчас.
— Какое будущее, Ваня? Мы старики. — Захар фыркнул: — С замахом на будущее! С замахом! С замахом не мы. С замахом та, костлявая с косой, которая уже на нашем пороге.
— Ты подлец, Захар! — всерьез разозлился Иван. — И мерзости говоришь! Прошу тебя запомнить: в моем присутствии — ни слова о смерти. — И тут же поостыл: — Вообще-то я бессмертен.
— Даже так. Уже и не Моисей, а сам Господь Бог?
— Не поминай имя Божие всуе.
— Ты что, уже
