Но достаточно идиллий. Наконец настал день отъезда, и после практически бесконечной, часто прерывавшейся поездки на поезде я добрался до передового командного пункта полевой армии, в которую входила 198-я пехотная дивизия. Я хотел получить информацию о текущем местоположении КП нашей дивизии, но по пути мне попался грузовик с тактическим знаком 198-й пехотной дивизии — белым крестом на красном фоне в форме ласточкиного хвоста. Наши швабцы выбрали этот знак в честь флага Дании после оккупации Дании в апреле 1940 года.
После многочасовой поездки по совсем изношенным дорогам я заметил знамя нашей дивизии. Мы прибыли в Золотаревку, примерно в двадцати километрах к юго-западу от Кременчуга, на берегу реки Днепр, которая была на тот момент нашим главным оборонительным рубежом. За восемь месяцев после катастрофы под Сталинградом немецкие войска были отброшены назад на пятьсот километров. Это было шокирующим!
Первым из старых знакомых я встретил прежнего адъютанта батальона, обер-лейтенанта д-р Риттмансбергера, который теперь, очевидно по причине возраста, был назначен адъютантом командира дивизии.
После очень сердечного приветствия Риттмансбергер спросил меня с изумлением, почему я все еще обер-лейтенант, хотя мне уже должны были присвоить звание капитана. В полковой канцелярии старший адъютант, также мой старый знакомый, выдал мне еще две звездочки на погоны.
В то время генерал был в отъезде — в полку, на участке обороны которого русские пытались весь день перебраться через Днепр, — что им удалось незадолго до моего прибытия. Последующие события были точно такими же, как и во время моего первого появления в России. Генерал оставил для меня приказ немедленно выдвигаться на фронт, на замену выбывшего командира батальона. Мне это совсем не понравилось. Будучи сам командиром, я всегда избегал посылать людей, только что вернувшихся из увольнительного на родине, сразу на фронт. Даже опытному солдату, не раз бывавшему на передовой, понадобится несколько дней, чтобы подстроиться под новые условия, быть в состоянии избегать хотя бы части опасных ситуаций. В конце концов, это даже не был мой старый полк, и с таким же успехом я мог отправиться в дивизию на центральный участок Восточного фронта, куда меня замышляли заслать мои бывшие недруги. Любезный д-р Риттмансбергер обещал замолвить за меня словечко перед генералом. Посыльный довез меня до фронта, где я доложил командиру дивизии, которого я не знал, и командиру полка. Тем временем стемнело, и не было никакой возможности ехать куда-либо еще, так что я провел ночь в стрелковой ячейке около полкового КП.
Следующим утром я получил приятные известия, что я буду направлен в мой родной 308-й гренадерский полк. Это стало возможным потому, что одновременно со мной появилась другая подходящая замена выбывшему командиру батальона. Так как этот господин впервые попал в дивизию, то было решено, что ему будет все равно, где начинать службу.
За время моего отсутствия полковник Папа Шульц, наш любимый командир полка, был снят с должности. Он объявил, что причиной этого были интриги одного из офицеров штаба генерала — мерзавца, который из-за нерегулярного снабжения убил полковника, временно командовавшего дивизией, и застрелился сам. Этот офицер походил на сумасшедшего, и скорее всего им и был. Несмотря на снятие с должности, Папа Шульц был награжден Дубовыми Листьями к Рыцарскому кресту и был повышен до генерал-майора[19].
Первым делом я доложил командиру полка. Подполковник Людвиг Гюмбель оказался дружелюбным, милым баварцем и карьерным офицером. Хорошо образованный, он, к счастью, был полной противоположностью того подполковника, который остался позади во Франции. Позже он стал моим командиром дивизии, после того как я принял у него полк. Мы поддерживаем дружеские отношения с тех пор. Я принял командование тем же батальоном, в котором я до этого командовал ротой. К моему приятному удивлению, адъютантом батальона оказался прежний командир взвода пехотных гаубиц, который еще в 1941 году блестяще прикрывал меня огнем во время русской атаки на «высоты Линцмайера». Мой денщик тоже оказался случайным знакомым, которого я встречал несколько раз после войны, когда он был техническим директором казино в Констанце.
В первые несколько недель моего командования 2-м батальоном 308-го гренадерского полка на Днепре особых боев не было. Однако это было лишь затишьем перед бурей, и вся дивизия участвовала в чрезвычайно жестоких боях зимой и последовавшей весной 1943–1944 годов. Мы были практически на волоске от полного уничтожения.
В начале ноября 1943 года нас выдернули с позиций на Днепре и перебросили по железной дороге к Белой Церкви, приблизительно в ста километрах к югу от Киева. Около Киева русские установили плацдарм через Днепр, который зловеще выпирал примерно на сто километров на запад. Фастов — важный железнодорожный узел на участках Киев — Житомир, Киев — Винница — был потерян.
На 12 ноября наша дивизия была развернута в оборонительных порядках к югу и юго-западу от Фастова. Первоначально плацдарм русских гораздо дальше простирался на юг — за Белую Церковь. Там наступление русских было остановлено 2-й танковой дивизией СС «Рейх», и русские были отброшены контрнаступлением назад, на север, почти на 20 километров. Только благодаря этому мы смогли выгрузиться из эшелонов в Белой Церкви. 15 ноября наш XLVIII танковый корпус попытался пробиться на плацдарм русских. Житомир был снова захвачен, и многочисленные танковые части противника были разбиты. Противник понес тяжелые потери, но, казалось, имел в наличии неистощимые запасы. При этом русским все еще понадобилось несколько недель, чтобы перегруппироваться и восстановить свои ударные части на плацдарме. 24 декабря наступление русских возобновилось в направлении на запад, а 29 декабря на юг и юго-запад.
Русские не атаковали нас до позднего вечера 29 декабря. Они, очевидно, поняли, что лучше всего было напасть на редкие линии обороны в часы темноты.
Превосходящий, уверенный в себе противник, поддерживаемый сильными танковыми частями, должен был лишь только двигаться вперед, чтобы опрокинуть нас. Ночью обороняющийся, а в особенности его артиллерия, слеп против постоянно движущегося противника.
Было бы слишком большим трудом для меня описать в тончайших деталях драматические и угнетающие события зимних сражений последовавших недель. Наши абсолютно перенапрягшиеся пехотинцы, будучи в значительном меньшинстве, все-таки сражались на грани человеческих возможностей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
