горячих научных полемиках, доказывая свою мысль или гипотезу. Я в этом росла и много времени проводила у них на работе, где все вообще в человеческих костях. Особенно прикольно на кафедре пластической реконструкции: заходишь, а там сплошняком стоят черепа в разной стадии восстановления облика по методу Герасимова. Красота страшная, – посмеялась Ева. – И хоть мои родители ученые и сама я человек науки, но метафизического и философского аспекта в нашей семье тоже хватает, иногда, пожалуй, что и с перебором. За эти семь лет я… как бы сказала одна моя знакомая, «прокачала скилы» приятия и смирения с уходом родных. Я никогда не сдавалась и боролась за их жизнь до последней секунды, используя все возможности, но никогда не позволяла себе такой… – она призадумалась, подбирая определение, – ожесточенной, что ли, необоснованной надежды. Да, наверное, так. Еще в детстве мне очень доходчиво объяснили, причем на примере тех самых давно ушедших людей, племен и цивилизаций, что есть ситуации и события, которые находятся за пределами человеческой воли, что все мы временны на земле, и единственное, что мы знаем наверняка – это то, что мы умрем. Но даже при всех этих знаниях невозможно не испытывать душевную боль и печаль. Пусть и светлую, но все равно щемящую. Особенно когда окружен огромным количеством каких-то знаковых, милых и теплых вещей, оставшихся после ухода родных, которые те любили. Например, вот Калиновка, где абсолютно все напоминает о них. И эти вещи и память о родных, они встроены в нашу жизнь, являются частью ее, и мы никуда не сможем их выкинуть из себя и из своей памяти. Я стараюсь просто дальше жить и как-то приноравливаться к этому.
И внезапно, практически без перехода, захлопнув тему и остановив свои откровения, Ева выстрелила в Орловского встречным вопросом:
– А как у вас обстоят дела-отношения с семьей, Павел Андреевич?
– Вот так вот резко? – спросил Орловский, усмехнувшись, и наигранно повредничал: – А я надеялся еще вас порасспрашивать. Мне необычайно интересно узнать о вас поподробней.
– Мне также необычайно интересно узнать о вас, – вернула ему его слова Ева и предложила: – Давайте соблюдать паритет и делиться информацией о себе частями в равных долях. Вы обо мне, Пал Андреич, уже узнали довольно много, а о себе помалкиваете и не распространяетесь, – и, прищурившись, она присмотрелась к нему с театральным сомнением: – Может, вы все-таки шпион, Пал Андреич?
– Да бог его знает, Ева, – рассмеялся Орловский, – я вроде за собой такого не замечал, но не поручусь.
– Давайте вместе разбираться, – деловитым тоном предложила Ева. – Начнем с того, что вы, Павел Андреевич, человек явно непростой, и, честно говоря, ваша манера держаться, двигаться, ходить, примечать всякие мелочи, умение внимательно слушать и задавать правильные вопросы, построение речи, весь ваш внешний облик, вся ваша экипировка, не говоря уж про снасти и удочки, стоящие, как полмашины, лишь подтверждают эти выводы. При таких вводных вы должны были сидеть сейчас где-то на озерах Канады или в Альпах, рядом с крутым бунгало в уединенном месте, а никак не в слякотной российской глубинке. Такое ощущение, Пал Андреич, что вы как-то сильно ушли с маршрута. Что в свою очередь делает версию о шпионе маловероятной, но вполне возможной, при условии, что этот шпион какой-то совсем нерадивый, – и спросила: – Что скажете?
– Вы очень внимательны, Ева, – похвалил ее Орловский, получая явное удовольствие от их разговора.
– Это да, – приняла благосклонно его похвалу девушка.
– Удочки и снасти, каюсь, – моя слабость, тут вы угадали. Я стараюсь вкладываться в свои увлечения и занятия, стремясь обеспечить их самым лучшим, самым удобным и надежным оборудованием и экипировкой. Ну а шмотки – это из прошлой жизни еще. Ценю качественные вещи высокого уровня продуманности и исполнения, к тому же такие вещи очень долго служат и не скоро выходят из строя.
– Из чего я делаю вывод, что у вас в прошлом была жизнь из разряда дорого-богато, – кивнула деловито Ева и продолжила опрос: – Хорошо, разбираемся дальше. И пора, пожалуй, начать с начала, то бишь с вашей семьи, – и вдруг, подумав, смягчила свой напор, спросив осторожно: – Она у вас вообще имеется? То, что ваши прабабушка с прадедушкой умерли, вы упомянули. А папа-мама, бабушки-дедушки, семейная история и все такое, а то, может, я по больному заехала?
– Нет, не заехали, – хмыкнул Павел. – Все в полном комплекте, весь набор: мама, папа и бабушки с дедушками, только… – протянул он, посмотрев задумчиво вдаль, – семья у меня, как и у вас, Ева, тоже не совсем чтобы ординарная.
– Антропологи? – с наигранной подозрительностью, приподняв бровь, поинтересовалась Ева. – Или еще чего похлеще?
А Орловский рассмеялся ее шутке. От души так поржал, сразу же живо представив себе отца в качестве антрополога. Ну или маму. Хотя…
– Не совсем, но где-то рядом, – ответил он девушке и приступил к более обширному пояснению: – Дело в том, что я узнал своего отца и познакомился с ним, когда мне было девять лет. До этого отец был в моей жизни фигурой даже не мифической, а просто отсутствующей. Мама и бабушка с дедом мне никогда и ничего о нем не рассказывали. И поскольку, как известно, природа не терпит пустоты, я сам себе придумал версию, что папа мой, наверное, был бандитом и его убили в перестрелке или бизнесменом и его убил киллер. Поэтому мне о нем ничего и не рассказывают. В то время, в начале девяностых, сплошь и рядом кого-то убивали или расстреливали, и жизнь была такой опасной штукой, даже простой обыватель легко мог попасть под чью-то раздачу. Особенно у нас в Питере. С первой версией я не угадал, а вот со второй угадал лишь частично. Отец мой оказался живехоньким и вполне себе бодрым бизнесменом, который ворвался в наш дом и в нашу жизнь, как ураганный ветер перемен. И не сказать, что добрый ветер.
В свои девять лет Павел был очень сообразительным и умным пацаном. К тому же дворовая жизнь мальчишек в начале девяностых протекала весьма непросто, зато сильно информативно, особенно в части, касающейся тех моментов взрослой жизни и ее реалий, которые лучше бы детям и вовсе не знать, но с которыми им приходилось чуть ли не каждый день сталкиваться в питерских подворотнях и дворах-колодцах, где и проходило его детство.
Поэтому мама просто посадила сына напротив себя за кухонный стол и сказала, что вчера случайно встретила его отца. Они поговорили, и мама рассказала ему о том, что у него есть замечательный сынишка, и Пашин папа Андрей
