Отец же дорос до члена ЦК ВЛКСМ перед самым развалом страны. Вообще-то «бизнесмены», которые вышли из тех самых комсомолят, были людьми с очень своеобразной моралью. Не все, разумеется, а именно такие, что называется, «потомственные», с папашами из «кресел» разного уровня высоты. Мажоры советских времен.
– А ваша мама, она что, не видела, что между вами происходит и что вы… – не закончила фразу Ева, почувствовав, как ей на лицо шлепнулись две приличные капли воды. – Ого, мы с вами заговорились, Пал Андреич, – поразилась Ева, указав Орловскому на небо, стремительно покрывшемуся тучами, – погоду проигнорировали и даже до пикниковых закусок не дошли и чая только половину выпили. – И усмехнулась: – Ну что, сбега́ем?
– Вынужденно отступаем, – подхватил ее веселый настрой Орловский, помогая Еве спешным порядком складывать обратно в корзину чашки, нетронутые контейнеры и пакеты с закусками.
– Да уж, – посмеялась Ева, смахивая с лица пока еще редкие капли, – как говорится, ничто так не бодрит на пикнике, как внезапный дождь, – и, переступив через лавку, на которой они сидели, и собравшись было припустить вперед, вдруг резко остановилась и, подняв назидательно вверх указательный палец, распорядилась: – Я запомнила тот вопрос и место в вашем рассказе, на котором мы остановились. Приедем домой, подогреем закуски, сядем за стол, и вы продолжите.
– Договорились, – рассмеялся Орловский, ухватил ее за руку и потянул за собой: – Бежим, сейчас зарядит всерьез. Промокнем на фиг.
Промокнуть они не успели, дождь усилился, затарабанив по крыше автомобиля, отчего-то вызвав у Евы с Павлом какой-то бесшабашный приступ веселья, когда они уже отъехали от Костюшко.
– Ага! Не догнали нас небесные хляби! – развернувшись на сиденье и наблюдая, как они удаляются от достаточно резво ползущей за ними по небу тяжелой тучи, порадовался Павел.
– А я только сейчас почувствовала, что немного замерзла, – призналась Ева. – Так была увлечена вашей историей, Пал Андреич, что и не заметила этого момента.
– Вы меня своей историей, Ева, тоже заворожили, – признался ответно Орловский.
– Вы мне обещали продолжение повествования, – напомнила и застолбила это самое его обещание Ева.
А Павел и не думал отказываться от своего данного слова. Вернувшись домой, они вместе заварили его «шаманский» отвар, разогрели пикниковое угощенье, накрыли стол и сели перекусить, и тогда Ева повторила вопрос, который задала на горе:
– Так что ваша матушка, Пал Андреич, не видела и не понимала, как вас «трамбует» папенька родный?
– Во-первых, нет, не понимала. Видеть, понятное дело, видела – мои синяки, ушибы, бесконечные легкие травмы и то, как я сильно выматываюсь и устаю, – и ужасно беспокоилась и кидалась выяснять, что происходит, но я уверял ее, что все в порядке, просто я занимаюсь спортом, борьбой, и мне это очень нравится. Что на каком-то этапе действительно стало правдой, – принялся спокойно объяснять и рассказывать Орловский. – Конечно, я тысячу раз, наверное, хотел кинуться к ней, прижаться, поплакать и попросить, чтобы она меня пожалела, защитила и вообще увезла от этого придурковатого папаши. Я же маленький все-таки был, в девять лет выдернуть мальчишку из благополучной жизни, где его не балуют, правильно воспитывают мужчины семьи, но делают это с любовью и с пониманием, и кинуть под жесткий прессинг не сильно адекватного и безмерно эгоистичного человека – это сильно ломает психику. Мне невероятно повезло с Артемом Викторовичем, он не просто тренер от бога, он и воспитатель, наставник гениальный. Уж он-то реально понимал и знал, где можно и надо надавить на ученика-мальчишку, а где и пожалеть, и разрешить слабину. И главное: дать пацану ощущение реальной защиты и заботы о нем. Это просто фарт мой был, не иначе чудо какое-то, что я попал именно к нему.
– Ладно, это понятно, – кивнула Ева. – Но разве мама не видела, что у вас с отцом не складываются отношения?
– Да я бы не сказал, что они не складывались. Они были вот такие, ущербные, да, но… – призадумался он на пару мгновений и продолжил: – По обоюдному умолчанию мы не посвящали маму в это наше тоже не озвученное и не выказанное напрямую друг другу противостояние. К тому же она была очень занята, и это, кстати, во-вторых. Отец помог маме устроиться на работу на Центральный канал телевидения, только не репортером, а редактором, поставив условие: его жена репортером работать не будет и соваться с микрофоном ко всяким придуркам, рисковать не станет категорически. Условие она приняла и поступила на заочное отделение ВГИКа, осваивая специальность телевизионного режиссера, параллельно работая в Останкино. Она была очень занята, совмещая учебу и работу, и частенько не приезжала в «замок», как мы с ней между собой называли этот огромный отцовский дом с парком, а оставалась ночевать в московской квартире. А у нас с ним тем временем шла своя тема. Следующим этапом его так называемого воспитания господин Орловский решил сделать из сынка индейца, эдакого «Зверобоя» со «Следопытом» и «Последним из Могикан» в одном флаконе, видимо, начитавшись в пубертате Фенимора Купера, а на себе «не потащив» этой истории в силу своей чрезмерной эгоцентричности. Следуя девизу «учись у лучших», папаша нашел для этой своей затеи самых крутых «выживальщиков». Не тех, которые строят бункеры и складируют там запасы на годы вперед на случай Большого Песца, а реальных таких мужиков, способных выживать в условиях любой дикой местности, находящейся за сотни и тысячи километров от всякого человеческого жилья.
– Етишкина кондрашка, – дала эмоциональную оценку такому решению Ева. – И сколько вам лет тогда было?
– Это были летние каникулы, когда мне исполнилось двенадцать, тем самым летом, когда мама ушла от Орловского и вернулась в Питер.
– О как! – поразилась Ева. – А вас что, с ним оставила?
– А я был в лесах, – посмеялся легко Орловский, – все это лето. И то, что там между ними происходило, не знал, да и не сильно интересовался, потому что был совершенно захвачен новым направлением своей «учебы». И мне это невероятно нравилось. Я прямо так по-пацански, по-мальчишески балдел и ловил реальный кайф от всего, чему меня там учили, чем занимался и через что проходил. И ни за что бы в тот момент не согласился бросить свое «индейство» и вернуться с мамой в Питер. Надо сказать, вот уж кто был реально адекватен, так это те мужчины, которые стали моими наставниками и учителями по науке о дикой лесной жизни и выживанию в условиях лютого фронтира. Уж куда как адекватней и в сотни раз мудрее моего папаши. Все инструкции, что давал им Орловский относительно меня, когда передавал им в руки на все лето, мужики выслушали
