Я встала и спустилась в комнату, которая номинально считалась столовой. Там уже были Родион и Миша Розенталь при полном параде. Он даже напялил очки, которые ему накануне едва не разбил Джино.
Миша красовался перед большим зеркалом, виляя то одним, то другим бедром и принимая значительные позы. При этом он не забывал про свой желудок и бодро поедал внушительный бутерброд с сыром, ветчиной и укропом.
– Входишь в роль? – спросила я.
– Вот именно. Хотя, откровенно говоря, думаю, что там будут совсем другие позы. И не перед зеркалом.
– Плавали – знаем, да? – отпарировала я. – Ну что, Родион Потапыч, прорабатываете сценарий? Давайте-давайте. Только все нужно хорошо продумать. А то мы с Мишей на собственном опыте узнаем, насколько горька участь актера на фоне безоблачной судьбы и мускулистых гонораров бездарного сценариста.
Родион поднял на меня глаза, под которыми красовались коричневые круги, нажитые явно не избытком сна, потер припухлые красноватые веки и сказал:
– Тебе весело? А мне вот – совсем наоборот. Я только что написал расписку, что никаких претензий к Джино не имею и что весь сценарий заверен моей личной подписью. То есть я в соучастии. И так далее…
Я мрачно кивнула головой.
– Я сегодня ночью пересмотрел этот замечательный опус… который, собственно, и дал точку отсчета этому расследованию, – продолжал Родион Потапыч. – Тяжело пошло это дело. Как в первый раз. Особенно впечатлил тот… жирный палач. Который с татуировкой в виде глазастого солнышка, заходящего за тучи, на плече. Страшно мне за вас. Может, все-таки взять ОМОН? Хотя нет… нельзя (я поморщилась: кажется, босс вступил в излюбленную полемику с самим собой, и конца этому пока не предвиделось). Мы контракт подписывали о неразглашении, а ОМОН берут под что-то, а не под туманные речения типа: надо, братцы, надо. Да и был прецедент с ОМОНом. Был, да…
Он посмотрел на меня какими-то чрезмерно расширенными глазами, махнул рукой и хотел добавить еще что-то, но вместо этого схватил с тарелки бутерброд с ветчиной и начал его ожесточенно жевать…
* * *
Металлическая дверь росла в глазах, как будто это не я приближалась к ней, а, напротив, она нарастала, укрупнялась в кадре на неподвижном экране. Кажется, я в самом деле сильно волновалась. Нехороший признак. Кем только не приходилось мне быть на своем веку, но порноактрисой – это, простите, перебор.
Но деваться некуда.
Дверь распахнулась точно так же, без прикосновения и стука – автоматически, как в прошлый раз. И первым, кого я увидела за дверью клуба «Петролеум», был Алик Магомадов. Он стоял в окружении четырех рослых парней, двое из которых были лицами кавказской национальности. Увидев меня и Мишу Розенталя входящими в клуб, он бросил через плечо:
– Он вас ожидает. Руслан, проводи их.
Джино находился в той самой комнате, в которой не далее как вчера вечером мы ждали встречи с Аликом. Он сидел в кресле и курил трубку. За его спиной стояла высокая мускулистая девица с фигурой профессиональной легкоатлетки или пловчихи: узкие бедра, широкие плечи, крепкие длинные руки, открытые до самых плеч.
По всей видимости, Джино поддался всеобщему увлечению завести себе телохранителя женского пола. Такой бодигард при необходимости может совмещать охранные, и представительские, и дополнительные функции.
На Джино снова были его очки. Кроме того, он надел на голову черную повязку и стал до пошлости похож на пирата, записавшегося в байкеры.
– Добрый день, – сказал он. – Рад видеть вас. Ну что, вы принесли сценарий?
– Да, – сказала я. – Вот он.
– Полина, возьми у Марии сценарий и передай мне, – проговорил порнобарон.
Высокая девица переступила своими длинными ногами раз и другой и оказалась около меня. Я взглянула в ее холодные рыбьи глаза и молча передала распечатку, сделанную на Родионовом принтере буквально час тому назад.
Джино даже не прикоснулся к сценарию: охранница просто чуть нагнулась и зафиксировала лист перед его глазами так, чтобы ему было максимально удобно читать.
Мы с Розенталем переглянулись, и в его глазах я ясно увидела тревогу.
– Ну что ж, – наконец сказал Джино. – Писал человек, явно не лишенный литературного таланта. Можно поздравить автора этого сценария… если он, конечно, не профессиональный сценарист и уже вовсю не пользуется тем, чем его наградила природа. Не знаю только, почему тема средневековой инквизиции пользуется таким успехом…
– Мой босс посмотрел…
– Что он посмотрел? – мягко, но властно перебил меня Джино, и на губах его появилась нехорошая улыбка.
– Он посмотрел ваш фильм «Альгвасил», – быстро проговорила я. – Кстати, этот фильм пришел к нему далеким кружным путем: сначала попал в Испанию, оттуда в Голландию, а в Голландии его купил друг моего босса.
– Хождение Афанасия Никитина за три моря, – пробормотал Джино. – Ничего… как говорится, бешеной корове семь верст не крюк. Всю оговоренную сумму я получаю после окончания работы, не так ли?
– Да.
– Это логично. Хорошо… едем. Я думаю, что к нашему приезду все будет готово. Мы воспользуемся моей машиной, – добавил он. – Свою вы оставите здесь. Не волнуйтесь, вам ее вернут немедленно по возвращении с места съемок. Будьте уверены. Мы не специализируемся на автоугонах. Не так ли, Михаил? Вернем?
И он заговорщицки подмигнул Розенталю. Тот побледнел и придержал рукой дрогнувшую челюсть. Мне тоже стало нехорошо: развязное и веселое поведение Джино было куда более зловещим, чем если бы он был угрюм и сосредоточен.
Мы спустились в вестибюль. Здесь нас ожидал Магомадов в сопровождении все тех же четырех костоломов.
– Алик, отдай необходимые распоряжения, – небрежно бросил Джино. – Мы едем на Осеннюю виллу. Особенно спешить не будем. Надеюсь, что к нашему приезду там все будет подготовлено.
Магомадов положил руку на широченное плечо Руслана, нашего сопровождающего, которому был едва ли по плечо, и сказал со скупой улыбкой:
– Как скажешь, Джино. Как скажешь.
Нас посадили в длинный черный лимузин с тонированными стеклами. В салоне, за исключением водителя, оказалось четверо: я, Миша Розенталь, Джино и его телохранитель Полина. Эта последняя напрягала меня ничуть не меньше ее босса: холодное продолговатое лицо, которое могло бы показаться красивым, если бы не малоподвижные и невыразительные глаза, застывшие, как у куклы, и жесткая линия рта.
Первые пять минут пути царило молчание: говорить было не о чем и нечего.
Время от времени я бросала на Джино быстрые взгляды, которые, насколько я могла понять, он не успевал перехватить.
Наконец Джино нарушил молчание:
– Ну, Мария, задавайте свой вопрос.
Я аж вздрогнула:
– Какой вопрос?
– А разве вы мне не хотели задать никакого вопроса, нет? Почему же, в таком случае, вы коситесь на меня, а на вашем лице явно написано, что вы чего-то недопонимаете? Может, я напоминаю вам какого-то вашего старого знакомого? Или думаете, что мы виделись где-то прежде? А?
С этими словами он снял очки и приблизил ко мне свое лицо:
– Ну?
– Да, вы правы, – согласилась я. – Вы мне кого-то определенно напоминаете. Но, мне кажется, у вас такой тип лица, что он постоянно должен вызывать какие-то ассоциации и…
– Мудрено говоришь, Маша, – хмуро перебил меня Джино, – но ладно. Я зря затеял этот разговор. Да… вот что. Какую сцену вы предпочитаете снимать первой? Ведь, как известно, сцены можно снимать в любой последовательности: существует такая вещь, как монтаж.
– Я думаю, что первой нужно снимать сцену с моим участием, – сказала я.
Джино посмотрел почему-то на Розенталя и отозвался:
– Ну что ж… требование заказчика – закон.
И молчание не нарушалось теперь уже до самого места назначения. Надо сказать, что по дороге я пыталась выглянуть в окно, но, по всей видимости, те, кто нас вез, не хотели, чтобы я и Розенталь знали маршрут: окна были плотно закрыты белым пластиком, выполнявшим функции занавесок.
Наконец лимузин остановился. Джино нежно прихватил свою телохранительшу за талию и произнес:
– Ну что ж, Полиночка, выводи дорогих заказчиков и покажи им хозяйство. Чтобы они не сомневались, что их босс вложил деньги в солидное производство.
Полина раздвинула губы в белозубой улыбке и произнесла низким голосом:
– Пройдемте, дорогие гости.
Я вышла из лимузина вслед за Полиной, за мной, щурясь, вылез Розенталь; он вскинул глаза на фонарный столб, который освещал автостоянку вечером и ночью, и сказал:
– Из этого столба, наверно, хорошо виселицу делать. Загримировал… или как там это на профессиональном жаргоне будет. Не так ли, ваше баронство? – сухо обратился он к лениво вышедшему из лимузина Джино и потянувшемуся так, как будто он только что проснулся.
Джино скорее всего не обратил внимания на слова Миши Розенталя. К нему подошла высокая девица, вульгарно накрашенная, в трусиках и накинутом на плечи халате.
