В данный момент в моде были парики, возможно, они никогда не выходили из моды на этой планете. От высоких, сложно сплетенных, являющихся произведением не парикмахера, но архитектора сооружений дам, до многократно завитых, опускающихся едва не до пояса украшений голов кавалеров.
Я подозревал — чем длиннее парик, тем выше положение хозяина в обществе, ибо головное украшение барона де Си ниспадало ниже талии, а мой собственный, выданный накануне приема более чем любезным дворецким, нижними буклями едва касался плеч.
Сперва я думал вообще не одевать его, но любезный дворецкий терпеливо разъяснил, что появиться в обществе с непокрытой головой более чем неприлично, равносильно появлению без штанов.
И я решил соблюсти приличия.
Похоже, слух о моем прибытии уже распространился. Я был далек от мысли, что прием организован специально ради меня, однако — надо признать — не очень далек.
Было небезынтересно наблюдать реакцию людей. Никогда не привыкну к этому. С одной стороны — им было любопытно и наиболее любопытные старались протолкаться — если так можно выразиться — в первые ряды. В идеале — дотронуться до меня. С другой стороны, подошедший достаточно близко рисковал тем, что — как они подозревали — мысли смельчака могут быть прочитаны. А мысли — о-о-о, когда стараешься не думать, или думать о чем-то хорошем, как назло наружу лезут самые сокровенные, самые грязные тайны, из тех, что ты сам предпочел бы забыть. Кому, как не мне знать это.
Наконец, общий кокон отчужденности и любопытства прорвали, как всегда, дамы. Из тех, что помоложе и поглупее. Наверное, потому и глупее, что моложе.
— Как долетели?
— Как вам наша планета?
— Сегодняшний прием?
От общих вопросов перешли к тому, что всех, ну не всех, но большинство интересовало.
— Правда, что палачи никогда не ошибаются?
— Каково это, самому лишить жизни живое существо.
— Я однажды комара убила! Это одно и то же?
— А топором можете?
— А мечом?
— Инструменты у вас, э-э-э, с собой, или предоставляет, э-э-э, заказчик.
— Я слышала, на некоторых планетах умерщвляют путем смертельной инъекции.
— Какое варварство!
— То ли дело у нас — виселица.
Они, как дети, они так спокойно говорили о смерти, словно та никогда не коснется их. Впрочем, в шестнадцать лет предстоящая жизнь кажется вечностью…
— Дамы, дамы, дамы, прошу вас, позвольте нашему гостю хотя бы дух перевести.
Я обернулся — моей спасительницей выступила — какая неожиданность — баронесса де Си.
Надо же, теперь она мне улыбалась, и даже взяла под руку, и повела вглубь зала. Как мало надо, чтобы завоевать сердце… «красавицы». Всего лишь внимание других… красавиц. Хотя, сердце-то я не завоевывал, но думать что это так — доставляло удовольствие.
От баронессы приятно пахло. Очень приятно. Так бы нюхал и нюхал. От меня не укрылись ревнивые взгляды некоторых кавалеров, украдкой и явно кидаемые на нас. Как ни странно — барона в числе ревнивцев не наблюдалось, он пьянствовал у стола, вместе с другими обладателями длинных париков.
Пары помоложе кружились в центре залы в не очень сложном, но все равно замысловатом танце.
Надеюсь, баронесса не потянет меня к танцующим.
Неожиданно сильная и острая, как удар шпаги, эмоция кольнула затылок. Я стремительно обернулся. Симпатичный юноша, обладатель жидких усов и довольно длинного парика смотрел на меня, на нас.
Скрестив со мной взгляд, юноша поспешно отвернулся и затерялся среди гостей.
— Господин, э-э-э…
— Руслан, — подсказал я баронессе.
— Да, конечно, господин де Руслан.
— Просто Руслан, без «де».
«Красавица» надула губки. Ее поправляли, ей это не нравилось.
— Надолго к нам?
Не самое лучшее начало светского разговора, особенно, если разговариваешь с палачом.
— Пока не знаю. Кстати, что вы предпочитаете? В пути я навел некоторые справки. Дворян обезглавливают, простолюдинов — вешают. И тех, и других — торжество демократии — могут колесовать. Но внесите ясность, кто виновник, или виновница моего вояжа. Если простолюдин — можно обставить все пышно, если позволите — торжественно, на площади, при большом стечении народа. Так сказать — и шоу, и воспитательное мероприятие. А можно по-тихому, семейному, подушкой задушить, или шнурком. На некоторых планетах — вы не поверите — от материала удавки зависит очень многое. Шелк там используется исключительно для высшего сословия — семьи правителя и приближенных к ней. Быть задушенным шелковым шнурком — о-о-о, это великая честь, которую еще надо заслужить…
В начале моего монолога баронесса кокетливо поджала губки. В продолжение, глаза все больше округлялись, рот кривился. Не надо быть телепатом, чтобы понять творящееся в душе «красавицы».
— Следующим за шелком идет — как ни странно — металл. Титановая нить. Как по мне, так немного странная классификация. Если желаете услышать мнение специалиста — кевлар намного, э-э-э, приемлемей шелка. Прекрасный скользящий момент, одинаковое давление по всей длине…
— Ну хватит!
Она не привыкла, ой как не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. Или отвыкла, что в сущности одно и то же.
— Дорогой Руслан, я ненадолго оставлю вас, — улыбка могла растопить лед, но не закаменевшее сердце палача.
— Не смею задерживать.
Не дожидаясь, пока баронесса отойдет на достаточное расстояние, я направился к выходу. Парик снял только за дверью. Все-таки — приличия.
Я спускался.
В подвал.
Под дворцом.
Приятель-дворецкий появился с утра и местным Вергилием провел меня коридорами и лестницами строения. Вояж закончился у лестницы, точнее лестниц, почти как в день прибытия. Ступени одной вели вниз, с верхних мы только что спустились.
— Вам туда, — на этот раз дворецкий указывал вниз.
Точно Вергилий — тот тоже водил кругами, опускаясь все ниже и ниже.
Сколько подземелий я перевидал на своем веку… не счесть, да и кто их считает. Сколько тюрем… наспех переоборудованных из старого коровника или построенных и оснащенных по последнему слову техники. Иные тюрьмы больше походили на дома отдыха, чем на исправительные заведения. Белые стены, зелень, приветливые улыбки на лицах вежливого персонала… впрочем, как ни покрась, как ни назови — тюрьма остается тюрьмой. И естественно, в подобных учреждениях, если и исправляются, то единицы, в основном из тех, кто попал по случайности или из-за собственной глупости. Основная масса озлобляется, повышает квалификацию, деньги, в конце концов зарабатывает…
Подвал, куда я спускался, был именно тюрьмой. Уж на что, на что, а на тюрьмы у палача — нюх. Как и на преступников.
Внизу топтался высокий лысый детина в кожаном переднике на голый торс.
Коллега — палач? Пыточник — мастер? Просто жарко человеку.
— За мной, — буркнул детина и, развернувшись, зашагал по коридору.
Все, как в хорошем или плохом фильме про средневековье. Лысый палач в фартуке, каменные стены, металлические двери с решетками на уровне глаз и люками на уровне пола, до полного комплекта горящих факелов недоставало, ибо коридор освещался аккуратными электрическими светильниками, прикрепленными на стенах, между камерами.
Довольно мило и светло.
— Сюда, — тюремщик, или кто он здесь, остановился у одной из дверей.
Заскрежетал отодвигаемый засов.
Зловеще заскрипели петли.
Интересно, они не смазывают их специально?
Камера.
Как и ожидалось — каменный мешок без окон.
Внутри, как селедки в бочке, люди. Пятеро мужчин в простой одежде. Пять лиц разного возраста. Молодых и еще не старых, бородатых и… небритых. Стойкий запах туалета, давно не мытого человеческого тела и… страха.
— Пытай! — тюремщик остался на пороге, загораживая вход. Видимо, его предупредили об особенностях работы палачей. Но зачем же сразу «пытай», можно сказать просто: «допрашивай», «дознавайся», «узнавай», «разговаривай» в конце концов.
Хотя… что такое мой метод выяснения правды, как не пытка. Пытка над разумом, над сознанием. И неизвестно что хуже — раны на теле заживают, а вот раны на психике…
При звуках голоса тюремщика, а главное — при словах, слове, все пятеро отпрянули от двери, сбившись в тесную кучку. Стоящие ближе ко мне, норовили протиснуться глубже, стоящие глубже норовили не допустить этого. И все равно до самого дальнего было не больше двух шагов пути.
Я сделал первый из этих шагов.
Вопреки ожиданию, суета прекратилась, кучка людских тел превратилась почти в монолит.
— Ты, — я указал на близстоящего молодого человека.
И монолит вытолкнул его, отторгнул от себя.
Они были виновны. Все.
Безусловно.
И сами знали, и сами сознавали это.
Я видел все.
Мотивы, побуждения, обстоятельства, толкнувшие их на отчаянный шаг. На преступление.
