Один слабый, еле заметный поворот руля — и мы очутились в северном полушарии. И почти сразу же на нас обрушился лютый холод: температура воздуха понизилась до двадцати пяти градусов выше нуля. С таким холодом шутки плохи — пришлось надевать брюки и рубашки с длинными рукавами.
Разволновалось и море, волны украсились барашками. Ткаченко рассказывал, что в одном из предыдущих рейсов был на «Королеве» врачом Тенгиз, обаятельный и веселый красавец грузин. Но в штормы он очень укачивался и страдал. Он выползал на палубу, смотрел на море полными тоски черными глазами и с глубоким негодованием восклицал: «Ну, у кого повернулся язык назвать таким прекрасным словом «барашек» эти паршивые волны?» Ладно, пусть барашки, пусть волны, но зато мы уже не одиноки: с разных сторон к Панамскому каналу спешат корабли. Кончилась у штурманов спокойная жизнь — каждые несколько минут они всматриваются в локаторы, шарят по океану биноклями и колдуют над картами, уточняя курс. В штурманской рубке установлена электронная система «Омега», которая автоматически определяет координаты.
Нажимаешь кнопку — и довольно легко можешь определить широту и долготу на каждую секунду нашего бытия. Волшебство! Но «Омегу» только-только смонтировали, и штурманы относятся к ней с почтительным недоверием, предпочитая древние, но надежные секстанты. Это очень обижает электрорадионавигатора Игоря Романова, который не надышится на свою «Омегу» и сдувает с нее пылинки. Как-то я неосторожно спросил его о принципе работы этого электронного чуда — и тут же пожалел об этом, потому что Игорь, обрадованный вниманием к своей подопечной, всадил в меня одну за другой дюжину формул и залил полуживого потоком теоретических обоснований. Спасло меня «уравнение Максвелла». Когда Игорь скороговоркой упомянул о нем, я спросил, что это такое.
— Вы… не знаете «уравнения Максвелла»? — изумленно осведомился Игорь.
— Ну, «не знаю» — это, может быть, слишком сильно сказано, — возразил я. — Слишком сильно. Да. Уравнение… как вы назвали, имени кого?
Игорь заметно увял и неожиданно вспомнил, что ему нужно куда-то зачем-то идти.
Небо хмурилось, накрапывал дождь, и корма была безлюдна. В поисках общества я забрел под навес у помещения ЭВМ, где на соломенных креслах и скамеечках приютилась веселая компания.
— Это произошло у Фиджи, — рассказывала инженер-химик Галя Михайличенко, соседка Мики по каюте. — Мы на боте шли от берега к судну и попали не под такой дождик, как сейчас, а под настоящий тропический ливень. Вымокли до нитки. С нами был молодой научный сотрудник… Ну, скажем, Иванов, с красивой шевелюрой и выхоленной бородой, которой он очень гордился. И тут кто-то из нас сказал: «А вдруг в этом ливне есть радиоактивные осадки?» Другой тут же добавил: «Между прочим, они охотнее всего застревают в волосах». Иванов клюнул, ужасно забеспокоился и побежал в душ, где два часа обрабатывал себя скребницей…
Удивительно изменился за последние годы контингент моряков!
Тоненькая, хрупкая Мика, которая плавает на «Королеве» уже несколько лет, кажется рослой по сравнению с похожей на школьницу Галей. Девушки побывали в одиннадцатибалльных штормах, лично познакомились с тайфунами, повидали полмира и на корабле чувствуют себя, как дома. Так что мужчины без боя сдали женщинам одну из последних своих крепостей — море. Почти на любом судне нынче можно увидеть членов экипажа, которые в свободное время вяжут кофточки и вышивают узоры на блузках. И в то же время…
Не помню, о чем шел разговор, когда кто-то спросил у Мики:
— Это случилось в открытом море?
— Нет, — ответила Мика, — судно было привязано веревками к берегу.
«Привязано веревками…» Эх ты, морской волк!
К Панамскому каналу мы подошли под утро.
В заливе уже стояли на рейде десятка два кораблей, и к ним присоединялись все новые суда: сухогрузы, танкеры, контейнеровозы под разными флагами. Началась погоня за биноклями: все хотели как можно скорее увидеть вход в канал и знаменитый мост между двумя Америками.
— Вижу! — восторженно кричал счастливец с биноклем. — Ух!
— Ну, какой он, какой? — тормошили его.
— Кажется, железный, — сообщал счастливец.
— Что ты говоришь! — восторгались слушатели. — А мы думали, сплетенный из лиан.
— А горы-то, горы видишь?
И тут выяснилось, что главное — это не мост, и не вход в канал, и не выстроившиеся в нетерпеливую очередь корабли, а именно горы.
Ибо таких исторических гор на земном шаре — раз-два, и обчелся.
Потому что с одной из них четыре с половиной века назад Васко Нуньес де Бальбоа увидел Тихий океан. И хотя до него этим зрелищем любовались многие поколения индейцев, считается, что открыл Тихий океан именно Бальбоа. С мечом в одной руке и знаменем с изображением божьей матери в другой Бальбоа, не снимая одежды, спустился с горы и вошел в воду, заработав тем самым бессмертную славу и бронхит, — из-за которого надрывался от кашля целую неделю. Впрочем, этот бронхит в историографии считается спорным, и я на нем не настаиваю. Правды ради индейцы пытались доказать, что океан открыли все-таки они, но в последовавшей научной дискуссии Бальбоа предъявил такие веские аргументы, что оставшиеся в живых спорщики единодушно признали его приоритет. В оценке личности самого Бальбоа историки несколько расходятся: для одних он легендарный герой, а для других — жулик, насильник и алчный разбойник; видимо, как всегда в таких случаях, истина находится где-то посредине, и сойдемся на том, что Бальбоа был хоть и не образцом джентльмена, однако незаурядным человеком. Разумеется, на берег Тихого океана его привели не интересы чистой науки, а жажда золота, утоляя которую Бальбоа залил будущую Панаму кровью ее доверчивых обитателей. За совокупность заслуг потомки увековечили его имя в названии городка у входа в канал. Предварительно, однако, чтобы Бальбоа не очень-то зазнавался и не отрывался от коллектива, собратья тактично указали прославленному конквистадору на его недостатки (отрубили ему голову).
Между тем на «Королев» прибыли власти — представители администрации канала, или, как их иногда называют, канальи. Останется ли за ними это прозвище, зависит от того, в какое время суток мы будем проходить канал. Если днем — то «молодцы, власти на этот раз не надули!», а если ночью — «вот канальи!». В прошлый раз «Королеву» не повезло, и потому капитан первым делом стал зондировать почву насчет нашей очереди.
— Олл райт! — восклицал главный представитель с могучим торсом и хемингуэевской бородой. — Рашен водка — вери гуд!
И после каждой очередной рюмки с растущим красноречием заверял, что нам выделят самое, самое лучшее время.
