Зейн поднял голову.
— Итак, это все, что будет. Когда мы вместе, мы трахаемся. И только. Это все, чем мы можем быть. Если хочешь, — добавил он.
То, как он это сказал, то, как смотрел на меня, заставляло думать, что он хочет, чтобы я отказала. Послала его ко всем чертям. Если бы я только могла. Не ради себя, а ради женщин во всем мире. Но думаю, что женщины простят меня, как только увидят его тело. И его член.
— Хорошо, — прошептала я в ответ, встретившись с ним взглядом.
Если говорить начистоту, я не знала, смогу ли справиться с чем-то большим, чем просто секс. Смогла бы я дать что-то еще. Я боялась сломаться. Я разбилась на осколки, будучи молодой, полной надежд и открытой для любви. И мне казалось, что эти осколки всегда останутся разрозненными внутри меня, скрываясь за сарказмом и неуместным юмором. Я думала, что единственный человек, которому я действительно могу открыть свое сердце, — это моя дочь. Ни одному мужчине туда не попасть. Не снова.
Так что, возможно, я могла бы согласиться на секс по договоренности.
Зейн пристально наблюдал за мной в этот момент. Его большой палец легко, как перышко, проследовал вниз от моего виска к челюсти. Словно в этот миг он увидел меня, увидел мои осколки. И мне казалось, это потому, что он сам был разбит.
Затем его рука обвела мою шею, глаза потемнели.
— На этот раз я трахну тебя еще сильнее, дикая кошечка, — хрипло заявил он, впиваясь в меня поцелуем.
Момент ушел, сменившись нашей взаимной страстью, отчаянием цепляться за то, что позволяли нам иметь наши сломленные души.
— Мама? — в замешательстве спросил сонный голос.
Я оглянулась на все еще полусонную Лекси, выходящую из коридора. Ей всегда приходилось выдергивать себя из постели, прежде чем как следует проснуться, и начало утра она проводила в образе очаровательного, помятого зомби. Когда она была маленькой, мне это нравилось. Она подходила и прижималась ко мне, пока сонливость окончательно ее не покидала. А еще она бормотала всякие странности, вроде, «В тостере арахис», что доставляло мне бесконечные часы удовольствия. Потом она повзрослела, и я познакомила ее с волшебной силой кофеина. Так я лишилась своих обнимашек с Лекси. Сейчас она смотрела на меня как на сумасшедшую.
— Доброе утро, милая, — весело прощебетала я, передавая ей чашку кофе.
Она сделала глоток и настороженно посмотрела на меня.
— Произошла какая-то ужасная национальная катастрофа? — спросила она.
Я оторвала взгляд от сковороды, на которой жарила яичницу, нахмурившись от странного утреннего приветствия.
— Если и так, то я об этом ничего не знаю, — ответила я.
Она подошла к кухонному островку.
— Умер кто-то из друзей или родственников?
Я уставилась на нее.
— Нет, конечно!
Может, фаза ее странных полусонных фраз вернулась.
Она сделала глоток кофе, выглядя намного более настороженной.
— Ад замерз? — продолжила она.
Я уперла руку в бедро.
— Надеюсь, что нет. Если Никки делает все правильно, проблем быть не должно. Но что за двадцать вопросов, Шерлок? (прим.: Никки — персонаж кинокомедии «Никки, дьявол-младший» в исполнении Адама Сэндлера)
— Ты готовишь, — указала она.
— Я умею готовить, — стала защищаться я.
— Да, если держать тебя под дулом пистолета, — согласилась Лекси.
Она остановилась, оглядывая меня с ног до головы.
— Ты одета, — также указала она.
Я посмотрела на юбку-карандаш и шпильки.
— Люди странно смотрят на меня, если я выхожу в одном нижнем белье, — заметила я, выкладывая яичницу на тарелку с тостами.
— Сейчас 7 утра.
— У меня есть часы. — Я передала ей тарелку.
— В них…
— Нет ли в них глютена? Нет, чудачка. Я бы не посмела отравить свою любимую дочь пшеницей, — прервала я ее, доливая себе кофе.
— Единственную дочь, — уточнила она, откусывая тост.
— Продолжай так думать, — парировала я.
— И все же, как я уже сказала… — она осуждающе посмотрела на меня. — Сейчас 7 утра. Ни разу в моей жизни, за исключением того единственного случая, когда ты решила, что мы должны встать и посмотреть Олимпиаду, ты не одевалась и не пила кофе раньше этого времени, — объясняла она между укусами. — И я могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз ты готовила мне завтрак.
— Эй! Не создавай мне образ ужасной матери. Я готовила тебе завтрак с самого рождения, — защищалась я. — Начиная с этих деток.
Я указал на груди, которые она рисковала испортить навсегда, пока я не перевела ее на детскую смесь.
Лекси бросила на меня неодобрительный взгляд, прежде чем проигнорировать упоминание о кормлении грудью.
— Поджарить «поп-тартс» и налить молоко в хлопья — не считается, — предупредила она.
Я прислонилась к стойке.
— Со всем уважением, но я не согласна.
— Я не обсуждаю с тобой семантику наших отличающихся определений кулинарии, — раздраженно сказала Лекси. — Я спрашиваю, почему в 7 утра ты на ногах, одетая и готовишь?
Я слегка напряглась.
— Я рано проснулась. Почувствовала прилив энергии, — солгала я.
Я никогда не лгала дочери, кроме той истории, что наплела ей об ее отце. Хотя это было ради ее же безопасности, и от той лжи меня до сих пор тошнило. Но и сейчас я не чувствовала себя лучше. Вряд ли я могла бы ей сказать, что была через дорогу у Зейна и всю ночь занималась сумасшедшим животным сексом, вернулась домой всего пару часов назад и решила, что все равно не смогу уснуть, поэтому выпила тонну кофе и стала готовить завтрак.
— Ты почувствовала прилив энергии? — подозрительно повторила она.
— Мгхм, — промычала я в кофейную кружку.
Лекси кинула на меня недоверчивый взгляд, и на мгновение я подумала, что допрос продолжится. Но, к счастью, она сосредоточилась на завтраке и больше ничего на эту тему не сказала.
Мы с Зейном пока не определились с условиями нашего секс-соглашения. Все потому, что большую часть прошлой ночи провели, исследуя тела друг друга, а он доставлял мне безумные оргазмы. Я испытывала восхитительную боль между ног, и на многих местах моего тела появились небольшие синяки от его хватки. Секс был жестким. Зейн действовал грубо во всем. Я видела, что он сдерживался (так и должно быть для мужчины подобных габаритов). Но не сильно. Его грубость мне нравилась. До Зейна я не считала себя любительницей экспериментов в спальне. И точно не сказала бы, что являюсь поклонницей жесткого секса. Мы с отцом Лекси были подростками, когда начали заниматься сексом, и наша возня в постели вначале не очень приносила удовольствие. Потом мы набрались опыта, и стало лучше. А потом он превратился в монстра, и его прикосновения вызывали у меня отвращение.
Пара мужчин, которые у меня были после, ничего особенного из себя не представляли. Они делали свое дело, но не воспламеняли все мое тело так, как это делал Зейн. Итак, вчерашняя ночь прошла почти без разговоров. И в ранние утренние часы, наконец, закончив, мы долго лежали молча, ни один из нас не мог уснуть.
— Я должна идти, — прошептала я, разрушая чары.
Он крепче сжал мою талию.
— Ага. — Его дыхание пощекотало мне ухо.
Он удерживал меня еще мгновение, затем отпустил.
Я молча одевалась в тусклом утреннем свете, пока он смотрел на меня.
— Ну, — неловко сказала я, — увидимся.
Он молчал. Я уже повернулась, чтобы уйти, но он сделал выпад прежде, чем я успела пошевелиться.
— Нужен твой вкус напоследок, — пробормотал он, хватая меня за бедра и вставая.
Обхватив мою голову, он притянул меня для жестокого поцелуя. Казалось, в этот поцелуй влилась вся страсть нашей ночи.
Когда он отпустил меня, я моргнула, на мгновение ошеломленная.
— Пока, — тихо попрощалась я, восстанавливая двигательные функции.
Он выдал свой обычный жест: провел большим пальцем от моего виска к челюсти.
