этом мире ничего нет: сын не мой, жена была замужем за другим, специальности у меня никакой, родители от меня отказались. Но я хочу тебе сделать хоть что-то хорошее. Я вообще хочу сделать в этой жизни что-то полезное. Если я надену на тебя тфилин, ты соединишься с Богом. И это будет моя благодарность тебе». А я, дубина, отказывал. А-ах!.. Всему виной твое христианство! — Осип повысил голос. — Что толку, что ты таскаешь Арсения в церковь и учишь его молиться Христу? Твое христианство – сплошное лицемерие.
Тоня метнула на мужа гневный взгляд и, медленно поднявшись со стула, стала напротив него:
— Значит, ты один у нас святой, да? Знаешь что: хватит играть в кошки-мышки, давай поговорим начистоту, — ее лицо стало бледным, но голос твердым, холодным. — Ты задумывался хоть на минуту, почему Арсюша так себя ведет в последнее время, с тех пор, как мы приехали в этот проклятый Seagate? Почему он дерется и постоянно требует к себе внимание? Потому что ты – ты! — она едва не крикнула, но вcпомнив, что в соседней комнате спит сын, понизила голос. — Связался с этой... Я тебе скажу больше: ты ведь никогда не любил Арсюшу. У тебя всегда находилось время и место в сердце для других детей: для тех, за которыми ты когда-то ухаживал в хосписе, для друзей Арсюши, даже для этого несчастного Мойше. Для всех, кроме родного сына.
— Я не люблю Арсения? Ты говоришь ерунду, полную ерунду.
— Нет, дорогой, я говорю правду, и ты сам об этом знаешь, — Тоня была непреклонна. Она даже была рада тому, что наконец может высказать мужу в лицо все наболевшее. — А про себя я вообще молчу. Я тебе уже не жена. Знаешь что: если я для тебя глупая религиозная ханжа, тогда уходи к ней, уходи сейчас же!
Ее голос вдруг дрогнул. Она почувствовала, что самообладание оставляет ее, и чтобы не показать это Осипу, она повернулась и села на прежнее место перед компьютером. Пошевелила мышку.
А он сел на кровать. Кусая губы, смотрел то на жену, то на закрытую дверь.
В их долгое молчание врывались сильные раскаты громы.
Наконец, поднявшись, ни слова не говоря, Осип надел футболку и пошел к двери.
Тоня не шевельнулась. По-прежнему сидела перед компьютером, по темному монитору которого бегала разноцветная змейка. Тоня чувствовала, что если сейчас шелохнется, то рассыплется на тысячу кусочков. Но, несмотря на все безумства, которые творит Осип: на измену, на то, что они не живут больше как муж и жена, на то, что ей стыдно и больно, — несмотря на все это, он по-прежнему волнует ее. И она хочет быть с ним. И очень ей тяжело.
Тоня вспоминала...
Впервые встретив Осипа на даче у подруги, она сразу расторгла помолвку со своим женихом — преуспевающим адвокатом. Ее родители были от Осипа не в восторге, особенно мама. Но Тоня поступила наперекор всем. Ей казалось непонятным, просто непостижимым, как можно такого Осипа не любить? За все двенадцать лет замужества она ни разу не пожалела о своем выборе. Осип — такая же часть ее существа, как и Арсюша, они — ее мир, ее жизнь. Да, он долго и трудно искал себя. И сейчас, когда наконец все наладилось, когда он стал заниматься любимым делом — снимать кино, когда, казалось бы, самое время радоваться жизни, все летит вверх тормашками. Неужели это крах семьи, крах всех ее надежд?.. А что будет с Арсением? Как он воспримет семейный разрыв?
Тоня машинально отхлебывала остывший чай. Движения у нее были механическими, лицо в свете экрана – застывшим, без всякого выражения.
Она вдруг поняла, что должна его вернуть! Вернуть сейчас же! Надо побежать за ним, все ему простить. Согласиться на все, лишь бы семья сохранилась.
Она поднялась. Но вместо того, чтобы рвануться за Осипом, тихо отворила дверь и вошла в соседнюю комнату, где спал сын. Тихонько села на край его кровати.
Арсюша лежал, повернувшись лицом к стене, сбросив одеяло, прижав к себе плюшевого леопарда.
— Сыночек, ты почему не спишь? Уже поздно, — Тоня положила руку ему на плечо, погладила худую спинку.
— Мама, зачем ты обидела папу? Он из-за тебя теперь никогда не вернется, — произнес Арсюша, не повернувшись к ней.
***
А Осип шел по дороге к дому, который с недавних пор стал ему очень дорог. От порывов ураганного ветра раскачивались кроны деревьев и трещали прутья кустов. Полыхали молнии в небе, громыхал гром.
Все на нем — и футболка и шорты – сразу промокло до нитки. Поначалу он старался не попадать в лужи на дороге, но вскоре понял, что это не имеет смысла и пошел прямиком, не обращая внимания на то, что под ногами.
Он не обманывал себя, понимал, что его семья разваливается и разваливается по его вине.
Но последний разговор с Эстер возымел для него эффект разорвавшейся бомбы. «Стелла находится под следствием, ей грозит суд и тюрьма? Неужели все это правда? Где же она? Куда она пропала?» И сейчас это было важнее всего.
Еще один поворот, и вот перед ним — двухэтажный дом, где жила Стелла. На стене у крыльца был привычно зажжен фонарь, но шторы в ее квартире на первом этаже были плотно задернуты, и свет там не горел.
Осип поднялся на крыльцо. Перед тем, как постучать, приблизил лицо к двери — прислушался. Несмотря на шум ливня и раскаты грома, ему почудилось, что в ее квартире разговаривают. Даже показалось, что он слышит мужской голос.
Он постучал. Не дождавшись ответа, постучал еще раз. Потом несколько раз нажал кнопку звонка.
В комнате, за зашторенными окнами, вдруг вспыхнул свет.
— Кто там? — раздался настороженный голос Стеллы.
— Это я, Осип.
— Зачем ты пришел? Уже поздно. Уходи.
— Открой дверь. Нам надо поговорить.
— Завтра поговорим. Уходи.
Вдруг за дверью послышался незнакомый мужской голос:
— В чем дело? Кто это там?
После недолгого разговора мужчины со Стеллой, дверь, наконец, открылась. Перед Осипом стояла Стелла, в одних красных кружевных трусиках и, похоже, наспех натянутой футболке. За нею стоял высокий мужчина, в спортивных черных трусах.
— Что случилось, бро? — спросил мужчина, оттеснив Стеллу и оказавшись
