Шарп, – проворчал он, – а для того, чтобы сражаться! Это гордые люди, гвардейцы, а не сборище новобранцев. Их долг – пойти в бой за короля и показать Европе, что у Фердинанда все еще есть зубы.
Шарп указал на восток:
– Видите тропу, милорд? Ту, что поднимается к седловине? Ведите ваших людей туда, пройдите полдня, и я гарантирую вам бой. Французам понравится. Для них это будет легче, чем убивать мальчиков-певчих. У половины ваших солдат даже нет исправных мушкетов! А другая половина не умеет пользоваться ими. Вы говорите, они обучены? Я видел в Англии милицейские роты, обученные лучше ваших гвардейцев! Притом что эти пузатые милиционеры раз в неделю проводят смотр на рыночной площади, а потом спешат в ближайшую таверну. Ваши люди – не бойцы, милорд, независимо от того, что́ вы о них думаете. Но если вы отдадите их мне на месяц, они станут опаснее бритвы.
– Просто они давно не практиковались, – возразил Кили, приняв важный вид.
Гордость не позволяла признать, что Шарп прав и что его, Кили, хваленая дворцовая гвардия ни на что не годится. Обернувшись, он посмотрел на своих солдат, исполнявших строевые приемы на заросшем сорняками каменном плацу. Вдалеке, возле башни, грумы выгуливали оседланных лошадей, готовя их к послеполуденным офицерским состязаниям в искусстве верховой езды. Внутри форта, у самых ворот, на гладких каменных плитах отец Сарсфилд рассказывал солдатским детям о катехизисе. Процесс обучения то и дело прерывался смехом; Шарп уже заметил, что священника всюду сопровождает хорошее настроение.
– Только дайте им шанс, – сказал Кили, имея в виду своих солдат, – и они будут драться.
– Уверен, что будут – и проиграют. Чего вы хотите от них? Самоубийства?
– В случае необходимости, – серьезно сказал Кили и, отведя взгляд от занятой неприятелем стороны, взглянул Шарпу в глаза. – В случае необходимости – да.
Шарп посмотрел на порочное, нездоровое молодое лицо:
– Вы безумны, милорд.
Кили не обиделся на обвинение.
– А битву Роланда при Ронсевале вы тоже назвали бы самоубийством безумца? А спартанцы Леонида при Фермопилах – они что, напрасно пожертвовали собой в приступе безумия? А как насчет вашего собственного сэра Ричарда Гренвилла? Он был всего лишь сумасшедшим? Иногда, Шарп, прославить свое имя в веках можно только путем великой жертвы. – Кили указал на далекие холмы. – Там триста тысяч французов, а сколько здесь британцев? Тридцать тысяч? Война проиграна, Шарп. Великое христианское королевство низведено до посредственности из-за какого-то корсиканского выскочки. Вся слава, весь блеск королевского мира становятся банальностью и безвкусицей. Все отвратительное и вульгарное – республиканизм, демократия, равенство – выползает на свет и утверждает, что может сменить династию великих королей. Мы видим конец истории, Шарп, и начало хаоса, но, возможно – только возможно, – дворцовая гвардия короля Фердинанда опустит занавес за последним актом сияющей славы. – На несколько секунд пьяный Кили показал себя другого, юного и благородного. – Вот почему мы здесь, Шарп: чтобы делать историю, которую будут рассказывать тогда, когда в памяти народов сотрется само имя Бонапарта.
– Боже правый! – сказал Шарп. – Неудивительно, что ваши парни дезертируют. Я и сам бы дал деру. Если я веду людей в бой, милорд, я предлагаю им кое-что получше, чем сомнительный шанс умереть, сохранив шкуру невредимой. И если бы я хотел убить этих бедолаг, то просто задушил бы их во сне. Это не так жестоко.
Он повернулся и принялся наблюдать за гвардейцами. Солдаты отрабатывали приемы по очереди, имея в своем распоряжении четыре десятка исправных мушкетов, и, за малым исключением, эти люди ни на что не годились. Хорошему солдату требуется двадцать секунд, чтобы зарядить гладкоствольное ружье; здесь же самые везучие тратили на один выстрел секунд сорок. Гвардейцы слишком долго носили напудренные парики и топтались на посту у позолоченных дверей, а потому плохо усвоили простые солдатские навыки: засыпал порох – забил пулю – выстрелил – зарядил…
– Но я их научу, – сказал Шарп, когда над фортом пронеслось эхо еще одного беспорядочного залпа, – и я остановлю дезертирство.
Шарп знал, что действует вопреки хитрой задумке Хогана, но он проникся симпатией к парням из Ирландской королевской роты. Они были солдатами, как любые другие. Пускай не столь хорошо обученные, пускай с более путаными, чем у прочих, представлениями о верности, но большинство из них хотели сражаться. Здесь не было никакого подвоха, и предать хороших людей Шарп не мог – это было ему не по нутру. Он хотел научить их. Хотел сделать из роты часть, которой могла бы гордиться любая армия.
– И как вы остановите дезертирство? – спросил Кили.
– У меня есть метод, – сказал Шарп, – но вам, милорд, лучше про него не знать, потому что Роланду он бы не понравился.
Лорд Кили не ответил на колкость стрелка. Некоторое время он смотрел на восток, где что-то привлекло его внимание. Потом вынул из кармана маленькую подзорную трубу, раздвинул ее и посмотрел через широкую пустынную долину туда, где Шарп, щурясь от бьющих в глаза лучей утреннего солнца, только что разглядел одинокого всадника, спускающегося по тропинке, что зигзагами сбегала от седловины вниз.
Кили обернулся.
– Джентльмены! – крикнул он офицерам. – По коням!
Словно зарядившись вдруг энергией, его светлость сбежал по скату и крикнул груму, чтобы тот подвел ему вороного.
Шарп снова повернулся к востоку и вынул собственную подзорную трубу. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы направить громоздкий инструмент в нужную сторону и поймать в фокус далекого наездника. Тот был в мундире Ирландской королевской роты, и у него, похоже, возникли какие-то проблемы. Только что он съезжал по крутой тропе, змейкой бежавшей по склону долины, но теперь свернул с тропы и плеткой погнал лошадь прямиком к опасному спуску. Перед всадником неслась свора в полдюжины собак, но Шарпа больше интересовало, что подвигло смельчака на этот рискованный спуск. Поэтому он поднял трубу к линии горизонта и там, силуэтами на фоне режущего глаз безоблачного неба, увидел драгун. Французских драгун. Одинокий всадник бежал, и его преследовали.
– Едете, Шарп? – Прежде чем забраться на свою, похожую на ломовую, лошадь, Рансимен предусмотрительно привел запасную – специально для Шарпа. Рансимен все чаще полагался на стрелка как на товарища, избегая общения с лордом Кили, едкие замечания которого постоянно огорчали полковника. – Не знаете, что там происходит?
Тем временем его недруг уже выезжал из форта во главе нестройной офицерской кавалькады.
– Неужели нас атакуют? – Необычный для Рансимена всплеск активности, несомненно, в большей мере был вызван страхом, чем любопытством.
– Генерал, к нам скачет какой-то парень в мундире гвардейской роты, а на хвосте у него
