не станет.
Отец посмотрел на стол, заваленный учебниками и улыбнулся:
– Ты у меня на экзаменах всех порвешь, с такой-то подготовкой!
Папа вышел, а Олеся ещё долго смотрела ему вслед. Ага, порвет она…Такой неуверенной в своих силах и будущем девушка никогда не была. Олеся понимала, что она единственная папина радость. Можно сказать, он всю жизнь посвятил ей. Девушка не видела, чтобы отец знакомился с другими женщинами после смерти матери, он даже не пытался завести разговор об этом. Вся его жизнь была сосредоточена на работе.
Отец Олеси был хирургом, а она знала, что это такое. Ей не раз приходилось навещать его в больнице и эта атмосфера будоражила мысли и сводила ее с ума. Там были особенные ощущения, от которых сердце сводило неизъяснимым волнением и страхом. Хотя, чего ей бояться то? Она не пациент, а просто любимая дочка своего папы.
Но Олеся чувствовала, что это место наполнено страданиями и надеждой. Больше всего ее пугали в детстве закрытые двери, куда нельзя было заходить. В коридоре горел особенный свет, и она думала, что там находится тайный мистический мир, и только папа может быть там.
Когда он спросил ее, кем бы она хотела быть, Олеся, не стала его разочаровывать:
– Я буду врачом, как и ты.
От этих слов лицо отца просияло. А она всеми силами не хотела показывать ему страх и ступор:
– Все получится! Я тоже с самого детства хотел быть врачом. А потом, ни разу ни пожалел об этом. Единственное, о чем я жалею, что не смог спасти твою маму. Но это было не в моей компетенции…
Папа верил в нее, говорил всем, что дочь тоже станет хирургом. Как и он. Но если бы девушка имела возможность все бросить, она бы вздохнула с облегчением.
Чего Олеся хотела на самом деле, она толком не знала. Но ей нравилось петь, она мечтала связать свою судьбу с музыкой… Но девушка не хотела про пение даже заикаться. Папа не считал это серьезным занятием. Поэтому она ограничилась лишь завершением музыкальной школы…
Часто перед сном Олеся фантазировала и представляла себя стоящей на сцене, окруженной восхищенными поклонниками и красивыми цветами. А ее голос всех сводит с ума… Это были самые нереальные мечты, ее тайна, а жизнь была совсем другой.
– Сегодня пациент умер, не спасли…
В такие дни отец был особенно мрачен, и этот аспект предстоящей работы пугал ее еще больше.
А что, если пациент умрет после ее операции? Она же с ума тогда сойдет… От одной мысли об этом неприятный холодок пробегал по коже
Но она снова уговаривала себя настроиться.
И шло штудирование химии и биологии. Ненавистные пауки, отряды, классы, гены… Она запоминала это все на автомате, не чувствуя никакой увлеченности. Просто так надо, так будет правильно.
А вот Анжелка вообще ни к чему не готовилась. Наверное, опять надеялась на мать…
– Я все равно поступлю, и без всякой зубрежки, – с ухмылкой отвечала она.
Их семья жила в огромной квартире, в новом доме, который сверкал окнами как раз напротив ее стандартной кирпичной девятиэтажки.
Олеся с папой жили неплохо, но просто. У них было все необходимое, но без той роскоши, которую демонстрировала Анжела.
– Где ты выкопала такое старье? – вечно насмехалась она над Олесиной одеждой.
Приходилось помалкивать, чтобы не расстраивать отца. Ух, она бы ей задала! Но время стычек осталось в младших и средних классах. Теперь она не могла себе этого позволить.
– Ты какая-то грустная сегодня? – спрашивал иногда папа, словно догадываясь о ее состоянии.
– Нет, нет, просто переживаю. Удастся ли поступить…
И дни снова тянулись своим чередом. Время экзаменов приближалось, накаляя и так нервозную атмосферу вокруг.
В этот день папа пришел позже обычного и закрылся у себя. Наверное, опять что-то случилось. Он все принимает близко к сердцу, зачем так делать… А как иначе…
Олеся подошла к его двери и постучала:
– Пап, ужинать будешь?
В ответ была лишь тишина.
– Пап, все в порядке?
Через какое-то время раздался глухой голос:
– Ешь без меня, я потом подойду.
Олеся пожала плечами. Но смутное беспокойство не давало расслабиться. Она машинально жевала, не сводя глаз с двери комнаты. Скорее бы он вышел…
Наконец, дверь распахнулась. На пороге стоял отец, он был бледнее чем обычно. И, кажется, он плакал…
– Папа, что с тобой? – Олеся вышла из-за стола и бросилась к нему.
Отец поднял на нее растерянные глаза:
– Заболел я, доченька, заболел…
Девушку бросило в жар6
– Как? Чем?
– Пойдем за стол, не хочу стоять на пороге.
Они опустились на диван. Мягко светил золотой свет торшера. В этой уютной и тихой домашней обстановке особенно невероятно звучали слова о болезни.
– Так что с тобой?
Почему он тянет и не говорит сразу?
– Онкология.
Это слово прозвучало как приговор, разделяя их жизнь на периоды до и после.
– Но папа, сейчас все можно вылечить! И это тоже, кто как не ты должен знать. Надо как можно быстрее заняться лечением, не теряй времени!
Он грустно улыбался:
– В моем случае все очень сложно, это поджелудочная. Я понял слишком поздно.
Олесю начало колотить:
– А операция? Можно же все убрать?
– Может, будет операция, лечение будет… Но я упустил время… Сильно упустил. Кому, как не мне, понимать, что это значит.
– Нет, каковы негодяи то! Значит, меня можно было скинуть и оставить здесь, в этой дыре, а с тобой улететь? А в чём смысл? Неужели хотят от меня таким способом избавиться?
Я задумалась. Устроить всё это только для того, чтобы отделаться от Морана? Что-то слишком сомнительно, невелика птица для такой операции. Скорее всего, им нужна была я, а Моран мешал. Но я была открыта к получению опыта, даже сама просила поделиться. Что же была за нужда так поступать?
– Подожди, дай подумать, пока мы не улетели слишком далеко, – попросила я Морана.
Он отошёл в сторону, а я посмотрела вниз, в ту сторону, куда унесли саби. Даже на этом расстоянии мне удалось восстановить связующую нить между нами. Я должна была почувствовать их энергию, понять, для чего они так поступили. Это было лишь простое желание оторваться от навязчивого спутника или нечто большее?
Связь была установлена, по ней, маленькими шажочками удалось добраться до их душ. Тут мне открылось совершенно неожиданное… Темнота, да, темнота, которой у них не было даже сегодня утром. Я думала, что саби могут испытывать такое только по отношению к преступникам, но откуда
