Правда, бурный поток имел и немаловажное преимущество — никакая зараза в быстротекущей воде не успевала завестись, так что воду из речки можно было пить безбоязненно. По пути нам изредка попадались маленькие убогие деревушки, огороженные лишь чисто символически — скорее чтобы не дать разбрестись немногочисленной скотине, чем сдержать каких-нибудь злоумышленников. Стены некоторых из жалких хижин даже не были промазаны глиной, а представляли из себя простую плетёнку из прутьев.
Но один раз, на второй день пути, мы прошли через селение куда посолиднее, с нормальными каменными постройками. Ну, точнее — каменно-глинобитными.
На улицах между дворами и в окнах домов мелькали довольно симпатичные женские мордашки, и некоторые поглядывали на нас весьма игриво. А мы ведь уже успели соскучиться по бабам — в смысле, весь отряд. И когда Тордул, идя навстречу страждущим солдатским массам, объявил большой привал, мы все ощутили изрядный прилив неподдельной преданности командованию.
Правда, начальство напомнило, чтоб никто не смел хулиганить — народ здесь горячий и обидчивый, а обижать местное население категорически не рекомендовалось. Но никто и не собирался. Деньги имеют такое свойство — из глухих медвежьих углов стекаться в крупные культурные и деловые центры. В результате в означенных медвежьих углах звонкой наличности остаётся гораздо меньше, чем хотелось бы их обитателям, и реальная покупательная способность полновесной монеты здорово возрастает. Стремление заработать её — тем более. Если в гадесском предместье мы с Васькиным отсчитали обслужившей нас рыбачке по семь бронзовых «чешуек» с носа, и это хорошенько поторговавшись и сбив запрошенную цену, то тут удовольствие обойдётся явно подешевле. А чтоб в крупном посёлке, стоящем на оживлённом тракте, да не оказалось шлюх — быть такого не может.
Довольны, впрочем, были и Володя с Серёгой, для которых поиск платной любви не был актуален. Дело в том, что мучимые таким же сухостоем, как и мы с Хренио, но куда хуже нас воспитанные, воины-иберы уже начали подкатываться с соответствующими предложениями к Юльке с Наташкой, чем здорово их возмутили. Хотя, сильно подозреваю, что не столько самим фактом, сколько мизерностью предлагаемого вознаграждения. Обе, будучи единственными бабами в отряде и оказавшись оттого в центре внимания, успели уже возомнить себя эдакими ефремовскими Таисками Афинскими, к которым меньше, чем с талантом серебра — двадцать шесть кило, если кто не в курсе — даже не вставай в очередь, гы-гы-гы-гы-гы! Большим спросом пользовалась Наташка как более редкая в этих краях блондинка, и Володя недавно едва не съездил в зубы одному особо настойчивому, что было бы чревато нешуточной и весьма нежелательной для нашего отряда дракой. Думаю, что именно эти соображения и сподвигли наше командование пойти навстречу чаяниям масс.
Так или иначе, грех было бы не воспользоваться командирской поблажкой. Молодые иберийки — довольно привлекательные создания. Две первых, на которых я положил глаз, оказались «не из таких», и мне пришлось извиниться, дабы не наживать неприятностей. Зато третья была как раз нужного сорта и тоже вполне в моём вкусе. Профессионалкой она, видимо, не была, поскольку некоторое время строила из себя целку, но и я ведь свой «инструмент» не на помойке нашёл. Сифилис, хвала богам, Колумб из Америки ещё не завёз, но и триппер или ещё какую-нибудь подобную хрень подцепить как-то не хотелось. На хрен, на хрен, лучше уж потратить время на уламывание «любительницы»! Наконец я её уломал в принципе и договорился о деталях. Как я и ожидал, расценки здесь были существенно ниже гадесских — за «разок побыстрому» с меня было запрошено жалких три «чешуйки», так что я даже торговаться не стал.
Мы уже шли к укромному местечку, когда…
Специально для тех, кто не служил в армии, открою великую военную тайну. В «непобедимой и легендарной» есть такие команды, которые солдаты любят, но есть и такие, которые люто ненавидят. Самые любимые — это «Отбой!» и «Разойдись!», самые ненавистные — «Подъём!» и «Становись!» или, как вариант, «Строиться!». С обоими вариантами последней команды есть, конечно, один нюанс, зависящий от времени на часах. Если по распорядку время приёма пищи, то это не в счёт, пожрать — это святое. Но если эта долбаная команда звучит в неурочное для жратвы время — жди неприятностей. Увы, именно «Строиться!» и прозвучало — в тот самый момент, когда мы с красоткой занырнули в тенистый уголок, и я уже начал жадно её лапать. Естественно, не по-русски, а по-иберийски, но что это меняло? Выражаясь исключительно по-русски, в добрых три этажа, я направился к месту сбора. Настроение было, конечно, «хоть прикуривай» — от меня, в смысле. А у кого на моём месте оно было бы иным? Не настолько, конечно, чтоб набить начальству морду лица, но рассказать ему подробно и обстоятельно о нём самом и о его предках я был намерен всерьёз.
Тордул всё понимал. И мы видели, что он понимает, и он видел, что мы видим. Увы, рядом с ним присутствовали «обстоятельства непреодолимой силы» в виде успевшего уже спешиться запылённого всадника, водившего взад-вперёд не менее запылённого, да ещё и взмыленного, коня.
Марш-бросок с полной выкладкой, да ещё и по петляющей, каменистой и страшно пыльной — ага, «день-ночь, день-ночь, всё по той же Африке» — горной тропе — удовольствие из серии «на очень сильного любителя». Никто из нас означенным любителем себя не числил, но кого из командования трахает мнение солдатни?
Уже на бегу наш «почтенный» передал по цепочке информацию, разложившую всё по полочкам. Суть её заключалась в том, что на рудник напали. В Кордубе нас просветили, что представляет из себя типичный рудник, так что больше нам разжёвывать обстановку не очень-то и требовалось. Кто напал и сколько их — вопрос второстепенный и на расклад мало влияющий. Работа на рудниках такова, что нерадивый раб из числа домашних слуг исправляется моментально, стоит лишь пригрозить ему продажей туда.
Долбить крепчайшую каменюку плохо закалённым, и оттого давно затупившимся кайлом, в темноте и сырости, дыша пылью и ядовитыми испарениями, да ещё и согнувшись в три погибели — рабы мрут там, как мухи, и владельцам рудников постоянно требуется свежее пополнение. Но как заставить гарантированных смертников, которым терять заведомо нечего, добросовестно пахать в таких условиях? А элементарно. Загнать в пещеру, дать инструменты, масляные светильники и корзины для руды, поставить у входа сильную круглосуточную охрану и приказать ей «всех впускать, никого не выпускать». Не будет корзин с добытой рудой — не будет рабам ни жратвы, ни воды. Воды, правда, в самом руднике хватает, да только она там такая, что пить её — лучше уж сразу повеситься. Понятно, что в большой толпе забубённых каторжников всегда найдётся безбашенный экстремал, который и такой воды попьёт, но питаться камнями вряд ли получится даже у такого отморозка.
Горы к северу от долины Бетиса — современная Сьерра-Морена, как объяснил мне Васкес — богаты металлом, и рудников в них до хренища. Парочку их мы уже видели по дороге, и на обоих работа была организована именно таким манером. У кого-нибудь есть ещё вопросы об обстановке в случае нападения на охрану рудника извне?
— И чего я не взял с собой из дому губную гармошку? — прохрипел Володя, когда мы очередной раз перешли с бега на шаг. Он и так всю дорогу нудил, что вляпались мы сдуру, нанявшись лагерными вертухаями. Бывшему спецназеру такой вариант службы представлялся довольно унизительным, и возразить тут ему было особо нечего. Мне это, что ли, нравится? Одно дело охранять от разбойников купеческие караваны и совсем другое — стеречь рабов на каторге. И хотя наш командир, уже не раз бывавший в конечном пункте нынешнего марш-броска, уверял, что там всё «не так плохо», верилось ему с трудом. То, что «экономика должна быть экономной», прекрасно понимали и в античности. А что может быть экономнее концлагеря с зеками? С другой стороны, при худшем раскладе мы ведь вполне могли бы брести сюда в и оковах под конвоем аборигенов, и по сравнению с этим мы сейчас были просто в шоколаде. «Каждому — своё» — так, кажется, было написано на воротах какого-то из немецких концлагерей…
По мере приближения к «Аушвицу», как мы успели уже окрестить меж собой будущее место службы, Тордул приказал перейти на нормальный шаг, а затем и вовсе остановил колонну. Судя по переговорам с гонцом, что-то его беспокоило. Отдышавшись, мы прислушались к их разговору, а потом начальник и сам сообщил нам свои соображения. Странным было отсутствие дыма. Взбунтовавшиеся рабы, вымещая накопившуюся ненависть, должны были непременно поджечь всё, что горит. И если этого почему-то не произошло, то не значит ли это, что на руднике нас ждёт засада? Конечно, по уму бунтовщикам следовало сваливать подальше и поскорее, не дожидаясь неизбежного подхода карателей. Но что, если они каким-то образом прознали о наших небольших силах? В этом случае и сам Тордул на месте их вожака не упустил бы случая разжиться драгоценным оружием. Но, хвала богам, гонец до нас доскакал, и мы предупреждены, а значит — предстоит переиграть противника и устроить ему показательное подавление мятежа.
