'Здесь посёлок рыбаков был. Дымок. Надо же, кто-то снова живёт'
– Стас. Чего у вас там? Новый хутор?
– Угу. Соль выпаривают, да рыбу ловят.
Лужин даже не соизволил открыть глаза.
– Японец этот. С женой. Из твоих.
'Здесь я Таню подобрал. Надо бы остатки самолёта вывезти…'
'Дальше вроде бы, не ходили…'
На пятый день неторопливого плаванья 'Беда' достигла той точки, за которую она ещё не ходила и встрепенувшийся капитан привёл кресло в вертикальное положение, а на приставленный столик лёг атлас и цейссовский сорокакратный монокуляр.
– Шеф, где мы сейчас?
Лужин купал изрядно вонявшего негра, макая того за борт.
– Где-то в районе Феодосии. Видишь горы ниже становятся. Ну ка, давай его сюда.
Связанный по рукам и ногам Сале, довольно отфыркиваясь, уселся у ног Вани.
– Ты про провал не соврал?
Маляренко снова начал размахивать руками и рисовать на бумажке.
– Там?
Негр закивал как китайский болванчик
– Тааам.
Из допросов, учинённых ещё после налёта, Иван узнал, что катамаран всё время шёл вдоль берега, высматривая поселения. И даже одно нашёл. Там-то они эту белую семью и захватили. А маленькие дети убежали. Отец и мать их защитили.
Маляренко думал найти это место и поискать детишек. Сале почти всё время торчал на палубе и смотрел на берег, но так ничего и не узнал. Он лишь пожимал плечами и показывал, что грёб веслом и ничего не видел.
А вот там, далеко (Сале махал руками как мельница) есть место, где земля лопнула. Вот за ней-то остров, где они живут и находится.
Иван тогда не понял.
– Как лопнула?
Сале выпучил глаза и показал ладонями – вот так лопнула.
– Бум!
Вечером шестого дня Иван понял, что значит 'бум'.
Перешеек Керченского полуострова, судя по атласу, что имелся у Маляренко, особенно гористым не был. Но и затопить его никак не могло. Здесь же горный хребет, который стал совсем невысоким и безлесным, словно отрезало гигантским ножом. Перешейка не существовало. Впереди, в темнеющих сумерках востока был едва виден другой берег. Такой же голый и безжизненный.
Ваня взялся за монокуляр.
– Точно. Как ножом отрезало.
Обрыв был совершенно гладкий и почти отвесный.
– Тааам.
Сале улыбался и указывал на далёкий берег.
– Тааам.
Ужин прошёл в полном молчании. Масштаб происшедшей здесь катастрофы просто не укладывался в голове. Он подавлял своими просто-таки эпическими размерами.
– Шеф, как думаешь, что это? Бомба?
– Нет. Вряд ли. Думаю тут было такое страшное землетрясение что… то-то я смотрю – мы ни одного целого дома не нашли. Только каменные развалины.
'Точно. 'Бум!'
Следующим утром 'Беда' вошла в удобную бухту, укрытую со всех сторон скалами. Прямо впереди, на узкой плоской полоске берега в полном беспорядке были разбросаны три десятка хижин, между которыми суетливо мельтешили местные жители. Оптика отлично позволила рассмотреть, как на пляж, приплясывая от радости, высыпали полуголые люди. Все чёрные, все в травяных юбках. Машут руками и, кажется, орут. Ваня оглянулся на курчавого проводника.
– Там?
– Тааам.
Сале улыбался и неотрывно смотрел на свой посёлок.
– Андрей.
Кулак, величиной с небольшой арбуз, описал короткую дугу и опустился на макушку африканца. Шея хрустнула, и тело Сале улетело за борт.
– Франц, малым ходом к берегу. Всем надеть доспехи. Стас. С автоматом сядь в рубке и не высовывайся.
'Ну чего, ребята. Война план покажет'
Глава 12.
В которой Иван врёт.
Sir! Sir! Lа, dans la mer, le navire! (Господин! Господин! Там, в море, корабль!)
'Отвали, тварь. Поспать не дают'
За спиной недовольно зашевелилась Анжела. Уснули они только под утро – и вот, пожалуйста. Будят ни свет, ни заря.
'Сволочи'
Мсье ФарИк, как его тут называли все без исключения, сбросил с себя изящную ножку девушки и шатаясь выбрался из хижины.
– Наши вернулись?
Чёрное сморщенное лицо верного Абдуллы выразило тревогу.
– Нет, мсье. Чужой. Чёрный.
Французский у этого сенегальца был безумно коряв. Понимать его получалось с пятого на десятое.
– О кей, Абдулло, пойдём посмотрим.
И вправду – кораблик, а скорее большая лодка, стоявшая в ста метрах от берега, была почти чёрная. Вокруг, в радостном возбуждении, уже приплясывали и орали рыбаки и соледобытчики, размахивая руками и пронзительно зазывая в гости чужеземцев на своём варварском наречии.
Фарик прищурился. В рассветных лучах посверкивал блик. С лодки явно кто-то его разглядывал.
'Бинокль'
Мужчина поднял над головой руки, сжал их в рукопожатии и немного потряс. Сзади, на ходу застёгивая лохмотья шорт, прибежали Герд и его жена. За ними во весь дух к пляжу неслось всё остальное население посёлка.
– Кто это, Фар?
– Пока не знаю. Точно не наши. Вроде бы европейцы на палубе. Не могу рассмотреть.
Бинокля у них не было. У них, здесь, вообще ничего не было. Палки-копалки, каменные топоры и связка ключей из кармана Герда. Вот и всё.
– Ты, ты и ты. Тащите лодку на воду. Сплаваю – узнаю кто это и что им нужно.
Мсье ФарИк ни черта не боялся.
Трое голых (!) африканцев по команде смуглого здоровяка, прекратили пляски и резво поволокли… Иван затруднился… 'утлый чёлн', иначе и не скажешь, к воде. В эту байдарку уселся сам здоровяк и, взяв в руки весло, поплыл к 'Беде'.
– Парни, готовьтесь. Плывёт. Франц, двигатель не глуши. Ты и ты, – палец Маляренко ткнул в Звонарёвских опричников, – смотреть по бортам и назад в оба!
Тем временем (о! вспомнил!) пирОга аборигена преодолела прибрежный прибой и начала быстро приближаться к лодке. Иван поправил мачете на поясе, посмотрел на Игоря с арбалетом и взялся за пустой немецкий автомат.
'Будем колотить понты!'
Смуглый полуголый человек в пирОге больше всего смахивал на какого-нибудь полинезийца. Или метиса-латиноса. Здоровяк остановил свою лодочку в пяти метрах от 'Беды' и, немного приподнявшись, очень вежливо произнёс что-то вроде 'бонжурмесье'.
Ваня, с самым тупым выражением лица, на которое он был способен, посмотрел на своего лейтенанта. Ермолаев пожал плечами. Французского здесь не знал никто.
Здоровяк, видя, что его не понимают, предпринял новую попытку.
– Хелло, хау а ю?
'Вот это другое дело!'
Маляренко наклонился над люком в трюм и заорал.
– Франц, бля, вылазь. Толмачить будешь!
Игорь толкнул Ивана в бок.
– Шеф, смотри.
Здоровяк в лодке замер в полустоячем состоянии с открытым ртом, а потом, на чистейшем русском языке произнёс.
– Братцы…
