– За мной, детушки!
Взяли казацкие кони в карьер. Вмиг промахнули открытым полем.
Вот и ров, вот и вал.
– На штурм! На слом! – привстав в стременах, кричит Пугачев.
И снова градом навстречу картечь, снова несмолкаемым гулом бабахнули ружья.
Ударила пуля Пугачева в левый рукав – отлетел клок от полушубка, словно перо из птицы.
Ударила другая пуля в правый рукав – обожгла чуть повыше локтя.
– Не трусь! – кричит Пугачев. – Дело святое, правое. Смерть не страшна. Слазь с коня! Валом кати на вал!
Однако казаки не успели выполнить приказ Пугачева. Сверху, с вала, посыпались на пугачевцев солдаты. Врезались они в ряды конных, взыграл рукопашный бой.
Заработали казаки пиками, саблями. Крошит Пугачев солдат. Не подставляй головы, береги плечи! Удар у Пугачева пудовый. Сабля острая. Раз – взмах, два – взмах! Не шути с государем.
– Емелька! Это Емелька! – кричат царские солдаты и, словно к магниту, лезут к отважному всаднику.
– Неразумные! Сирые! – кричит Пугачев. – Так-то своих встречаете?! – И снова саблей во весь богатырский мах.
Бьется Емельян Иванович, мышцы как сталь, лицо в напряжении. Зрачки, как маятник, в разные стороны бегают. На взлохмаченной бороде сосулька повисла.
Метнул Пугачев глазами налево – рядом верхом на коне Гришатка.
– Прочь! – взревел Пугачев. – Откуда ты, глупое! Эй, казаки, оттащить Гришатку в безопасное место!
Собрался Гришатка отъехать подальше от Пугачева, да вдруг заметил, как из-за крепостной стены из-за огромных бревен высунулось бородатое лицо солдата. Поднял солдат ружье, целит прямо в грудь Пугачеву.
– Берегись, берегись, государь!
Однако Пугачев то ли не услышал Гришаткиного крика, то ли не понял, в чем дело. Как был, так и остался на старом месте.
Сощурил бородатый солдат левый глаз. Момент – и нажмет на ружейный курок.
И вдруг Гришатка что есть мочи ударил коня. Дернул за узду так, что у лошади в губах кровь проступила.
Взмыл, привстал конь на задние ноги. Прыгнул вперед, заслонил Гришаткой и собой Пугачева.
Свистнула солдатская пуля. Ударила мальчика. Выпустил Гришатка из рук поводья. Осел, словно кто к земле потянул. Качнулся и рухнул с коня на снег.
– Гришатка! – закричал Пугачев. Он рванулся к мальчику, спрыгнул на землю, подбежал. – Гришатка, Гришатка!
Враз несколько казаков окружили Гришатку и Пугачева.
– Дитятко! – тормошит Пугачев Гришатку. – Дитятко!
Смотрит мальчик полузакрытыми глазами на Пугачева, смотрит, ничего не видит, не слышит. Не дышит Гришатка. Отжил, отгулял свой недолгий мальчишеский век Соколов-Соколенок.
– Гришатка! Гришатка! – кричит Пугачев.
Расстегнул Пугачев полушубок Гришаткин. Рванул залитую кровью рубаху – у самого сердца рана навылет.
Вдруг что-то зашуршало в руках Пугачева. Потянул он – бумага. Развернул – пугачевский портрет, тот самый, что рисовал как-то Гришатка. Конь. Пугачев. Генеральская лента. Пистолеты за поясом. Снизу надпись: «Царь-государь Петр Третий Федорович». Только надпись теперь перечеркнута. И вместо старой, поверх нее, новая – во весь разворот листа: «Пугачев Емельян Иванович – вождь и заступник народный».
– Дитятко! Сокол! – взревел Пугачев. – Частица крови народной. Кровушки. – И слеза, огромная слеза, размером с горошину, поползла по заросшей щеке Пугачева и тут же, застыв на морозе, повисла серебряной стонущей каплей.
Поле, огромное поле
Поле, огромное поле.
Только что вырытая в промерзшей земле могила. На краю ее – маленький гроб с Гришаткой. Вокруг – огромной толпой притихшие люди.
– Упокой, Господи, душу новопреставленного раба твоего, отрока Соколова Григория, и сотвори ему вечную па-а-амять! – вытягивает прощальную молитву священник Иван.
Он по привычке в поповской ризе поверх тулупа. Только лицо на сей раз не ястребиное, не строгое. Как-то сморщилось лицо у попа Ивана. Служит он панихиду, а сам нет-нет да носом потянет. Забивается нос, в глазах проступают слезы.
И голос сейчас у него тихий, и губы почти не шевелятся, словно бы вовсе и не он те слова произносит, а льются они откуда-то сами и несет их ветер из дальних далей.
Поп Иван подает команду. Все медленно опускаются на колени и, сотрясая притихшую степь, трижды повторяют за священником:
– Вечная па-а-амять!
Четверо казаков поднимают гроб и опускают его в могилу. По приказу Пугачева гремит прощальный салют из пушек. Опять тишина, и вдруг!..
– Гришенька, родненький! – взорвал немоту плачущий голос Ненилы.
– Дитятко, сокол! – криком-стоном метнулся хрип из груди Хлопуши.
И следом сотни людей:
– Ушел, ушел! Улетел! Закрылись очи твои соколиные.
– Детушки, детушки! – перекрыл человеческий плач дрогнувший бас Пугачева. Он подошел к самому краю могилы, поднялся на бугор из отрытой земли. – Неверно. Неверно! Жив он, жив Соколенок! Соколам вольное небо. Ширь им, простор им и вечность. – Пугачев вскинул руки, простер их вверх в синеву, к небу. – Здесь он, здесь он, наш Соколенок!
Все невольно подняли головы к небу. И хотя не было там ничего, но всем вдруг ясно представилась вольная птица. Она кружилась, махала крылом, издавала призывные крики. Она то взмывала, то падала вниз и манила, манила людей…
А голос Пугачева крепчал и крепчал, наливался медью, гудел, словно колокол в час набата.
– Соколам вечная слава! Соколам жить да жить! Не забудет смелых русский народ. Внуки и правнуки нас не забудут.
Рассказы о Суворове и русских солдатах
Суворов с детства мечтал стать военным. Однако он был слабым и болезненным мальчиком. «Ну где же тебе быть военным! – смеялся над ним отец. – Ты и ружья не подымешь!» Слова отца огорчали Суворова. Он решил закаляться.
Наступят, бывало, зимние холода, все оденутся в теплые шубы или вовсе не выходят из дому, а маленький Суворов накинет легкую куртку и целый день проводит на улице. Наступит весна. Только вскроются реки, еще никто и не думает купаться, а Суворов – бух в студеную воду. Его не страшили теперь ни жара, ни холод. Мальчик много ходил, хорошо научился ездить верхом. Суворов добился своего. Он окреп и вскоре поступил на военную службу.
Семьдесят лет прожил Суворов. Более пятидесяти из них он провел в армии. Начал службу простым солдатом. Закончил ее фельдмаршалом и генералиссимусом.
Тридцать пять больших боев и сражений провел Суворов. В каждом из них он был победителем.
О славных победах великого русского полководца Александра Васильевича Суворова и героизме русских солдат вы и узнаете из этих рассказов.
Глава первая
Всюду известны
Пакет
За непослушание императору Суворов был отстранен от армии. Жил фельдмаршал в селе Кончанском. В «бабки» играл с мальчишками, помогал звонарю бить в церковные колокола. В святые праздники пел на клиросе.
А между тем русская армия тронулась в новый поход. И не было на Руси второго Суворова. Тут-то и вспомнили о фельдмаршале.
Прибыл к Суворову на тройке молодой офицер, привез фельдмаршалу пакет за пятью печатями от самого государя императора Павла Первого. Глянул Суворов на пакет, прочитал: «Графу Александру Суворову в собственные руки».
Покрутил фельдмаршал пакет в руках, вернул офицеру.
– Не мне, – говорит. – Не мне.
– Как – не вам? – поразился посыльный. – Вам. Велено вам в собственные руки.
– Не мне. Не мне, – повторил Суворов. – Не задерживай. Мне с ребятами в лес по грибы-ягоды надо идти.
И пошел.
Смотрит офицер на пакет – все как полагается: и «графу», и «Александру Суворову».
– Александр Васильевич! – закричал. – Ваше сиятельство!
– Ну что? – остановился Суворов.
– Пакет…
– Сказано – не мне, – произнес Суворов. – Не мне. Видать, другому Суворову.
Так и уехал ни с чем посыльный.
Прошло несколько дней, и снова в Кончанское прибыл на тройке молодой офицер. Снова привез из Петербурга от государя императора пакет за пятью печатями.
Глянул Суворов на пакет, прочитал: «Фельдмаршалу российскому Александру Суворову».
– Вот теперь мне, – произнес Суворов и распечатал пакет.
«Бить, а не считать»
Впервые Суворов попал на войну совсем молодым офицером. Россия в то время воевала с Пруссией.
И русские и прусские войска растянулись широким фронтом. Армии готовились к грозным боям, а пока мелкими набегами «изучали» друг друга.
Суворову выделили сотню казаков и поручили наблюдать за противником. В сорока верстах от корпуса, в котором служил Суворов, находился прусский город Ландсберг.
Городок небольшой, но важный. Стоял он на перепутье проезжих дорог. Охранял его хорошо вооруженный отряд прусских гусар.
Ходил Суворов несколько раз со своей сотней в разведку, исколесил всю округу, но, как назло, даже издали ни одного пруссака не увидел.
