– Выслушайте меня и не перебивайте на каждом шагу, – напористо начал он. – Да, я дворянин – это правда (как мы уже сказали, правды в этом утверждении не было ни на грош), но в первую очередь я деловой человек. В деле, которое я вам предлагаю, речь идет не о чувствах. Думаю, вы достаточно опытны и вас это не смутит. Вы красивы, вы желанны, это все, что мне нужно. Будьте моей, и за это я осыплю вас золотом и бриллиантами, дам все, о чем только может мечтать самая требовательная женщина. Я назначу вам содержание… Скажем… десять тысяч ливров в день?
Сумма была так велика, что даже актриса не сумела скрыть удивления. Глаза у нее слегка округлились, и, хотя она промолчала, ей подумалось, что человек, сидевший рядом с ней, и сам тоже сделан из золота. А мнимый граф продолжал:
– Это составит триста тысяч ливров в месяц, стоит подумать, мне кажется!
– Я умею считать, – мягко ответила актриса. – Но если вы не будете возражать, я бы предпочла остановиться на предложении «в день».
– Идет! Почему бы нет? Боитесь, что разонравитесь мне на следующий месяц?
Грубость, граничащая с оскорблением, мгновенно заставила Элизабет подняться. Она посмотрела на толстяка с нескрываемым презрением.
– Не буду обманывать вас, месье! Но если я предпочитаю такие условия, то потому только, что прежде всего дорожу своей свободой. Может быть, весьма скоро вы мне станете в тягость, и я хочу иметь возможность освободиться от вас, как только пожелаю.
Она произнесла это с улыбкой, лицо финансиста перекосила гримаса. Но ему нравились женщины, которые знали, чего хотят, а эта к тому же привлекала еще и аристократической изысканностью, и он предпочел рассмеяться. В конце концов, он желал только одного: пусть все в Париже и даже много дальше знают, что эта обольстительная красавица принадлежит ему, хотя бы и ненадолго. Частности контракта по сравнению с удовлетворенным тщеславием были не так уж и важны.
– Ну, что ж, – сказал он, – договорились. Завтра вы получите первый взнос. А теперь…
И он тоже поднялся с канапе, собираясь завершить торг и придать сделке реальное подтверждение. Он протянул руки, желая привлечь к себе молодую женщину. Но она мягко отстранила его и отошла на несколько шагов.
– Не спешите, месье, – высокомерно заявила она. – Мне кажется, вы слишком нетерпеливы. Есть еще один пункт контракта, который я бы хотела с вами обсудить, раз уж мы заключаем сделку: вы будете платить мне вперед. Стало быть, я приму вас с удовольствием завтра после спектакля. И после того, как получу ваши первые десять тысяч ливров!
Хладнокровие и решительность актрисы лишили финансиста дара речи. Он недоверчиво смотрел на нее округлившимися от удивления глазами. А она стояла в полупрозрачном платье у колонны из розового мрамора, подпиравшей потолок, и улыбалась с дерзкой иронией, от которой краска бросилась в лицо «покупателя». Но ее большие карие глаза, казавшиеся черными из-за белизны кожи, пышные каштановые волосы, подхваченные серебряным обручем по моде древних греков, нежный свежий рот показались Борегару до того соблазнительными, что он не захотел вступать в дальнейшие торги, почувствовав, что последнее слово вряд ли останется за ним. Он поклонился, насколько ему позволяла полнота, и не слишком любезно проворчал:
– Раз уж вы так желаете!
Он уже собирался уходить, но тут с улицы послышался шум – стук копыт, восхищенные восклицания, потом громкий звон колокольчика у ворот. Мадемуазель Ланж поспешила к окну, которое выходило во двор дома. Она увидела консьержа, тот торопился к воротам, а когда распахнул их, во двор вошли конюхи, держа на поводу сказочной красоты лошадей. Это были самые прекрасные лошади, каких видела в своей жизни актриса. В один миг двор стал похож на конный завод.
– Что это?! – в изумлении воскликнула она. – Лошади хороши необыкновенно, но откуда они тут взялись?
Мрачный голос позади нее сообщил:
– Я подумал, что в первую очередь вы захотите иметь выезд, достойный вас. Я купил этих чистокровок у графа де Пуа. Счастлив, что они вам, кажется, пришлись по вкусу.
– Если бы они мне не понравились, я была бы большой привередницей, – отозвалась с милой улыбкой актриса. – Мне бы тоже хотелось сделать вам приятное и поблагодарить вас. Теперь я вижу, что у вас действительно королевские манеры, господин де Борегар.
Финансист скромно потупился, но скромность не была ему к лицу.
– Не стоит. Пустячок, о котором не стоит и говорить. И если они вас порадовали…
– Как раз об этом поговорить и стоит. Но, конечно, не здесь. Я думаю, для нашей беседы нужно выбрать место потише и поспокойнее. А то эти необыкновенные лошадки подняли страшный шум. Пусть их устроят как следует, и мы вместе пойдем и полюбуемся ими. Ну что? Идемте?
Взяв за руку своего обожателя, покрасневшего от радости и гордости, она подвела его к двери и распахнула ее. Дверь вела в прелестную комнату, затянутую розовым шелком и индийским муслином, а посреди нее стояла покрытая кружевами кровать.
Получив роскошный подарок, мадемуазель Ланж сочла, что Льётро-Борегар заслужил небольшое поощрение и она может себе позволить не так уж строго соблюдать условия контракта, ответив любезностью на любезность.
Красавице Элизабет в это время исполнилось двадцать три года, и самое меньшее, что можно было сказать о ее жизни, – это то, что она была крайне бурной.
Элизабет родилась в Женеве, где выступали в то время ее родители, артисты. Когда ей исполнилось шестнадцать, небезызвестная Монтансье, которая руководила знаменитой театральной труппой и одновременно вела прибыльное дело, торгуя девушками под сводами галереи Пале-Рояль, взяла ее под свое покровительство и выпустила одновременно и на сцену, и под своды галереи. Позже благодетельница Элизабет купила театр Божоле[12], а сама Элизабет появилась на сцене Комеди Франсез, в прекрасном зале, который только что отстроил архитектор Луи. Благодаря красоте и уму она вскоре стала в театре примой и полюбилась всем власть имущим. В то время как несчастный Людовик XVI лишился головы, открыв ворота террору, Элизабет Ланж вела самую счастливую и роскошную жизнь. До того дня, когда она сыграла главную роль в пьесе «Памела, или Вознагражденная добродетель»[13]. Пьеса шла с большим успехом, а Элизабет стала законодательницей моды, после премьеры спектакля все стали носить туники «а-ля Памела». Но вот беда! В Париж по делам приехал страстный патриот Нормандии, и пьеса оскорбила его чувства. Нормандец побежал жаловаться, и не куда-нибудь, а в Комитет общественного спасения. Суровый Робеспьер никогда не был чувствителен к красотам драматического искусства, он взял перо и одним его росчерком отправил всю труппу Комеди Франсез размышлять о своем поведении в тюрьму. Мадемуазель Ланж проснулась в Сент-Пелажи вместе с мадемуазель Рокур, сестрами Конта и милейшей Монтансье.
Однако друзья Элизабет не дремали. Они не хотели отдать палачу столь прелестную головку. Красавицу Ланж отправили в знаменитый пансион доктора Бельома на улице Шарон, где она и жила до тех пор, пока не арестовали этого слишком уж известного врача. Элизабет попала в новую тюрьму и оказалась в списках революционного трибунала. Снова угрожающая тень гильотины заслонила ей горизонт. Но на этот раз не дремал Баррас. Баррас, вездесущий невидимка, гениальный манипулятор и делец, умевший повсюду завязывать связи. И в тот самый день, когда Ланж и Монтансье должны были оказаться в Консьержери, тюрьме, которая служила преддверием эшафота, они неожиданно вышли на свободу, с недоумением смотря друг на друга и не смея поверить своему счастью.
Под крылом такого покровителя жизнь снова заиграла всеми красками, а там пришел день 9 термидора, положивший конец террору и пробудивший у парижан жажду наслаждений. Красавица актриса, конечно же, стала одной из цариц парижской жизни. Выступая в театре Фейдо, Элизабет притягивала зрителей, и поклонников у нее было не счесть. Самый богатый из них, Опэ, уполномоченный одного немецкого банка, подарил ей небольшой особняк на углу улиц Нёв-Сен-Жорж и Шантерен, неподалеку от дома, где жила прекрасная виконтесса де Богарне, еще одна любовница Барраса. Опэ среди множества всяческих подарков подарил актрисе еще и маленькую девочку, ее назвали Пальмирой и быстренько отправили на воспитание к кормилице.
Но Опэ благодаря такому подарку рассчитывал на особенное положение. Он даже надеялся уговорить Элизабет оставить сцену и посвятить себя ему одному. Но он плохо ее знал. Актриса оставила не сцену, а Опэ и полетела к новым завоеваниям, последним из которых стал мнимый Борегар, завоевание не самое худшее, в особенности с точки зрения финансов.
При этом нужно признать, что неожиданно возникшая пара Ланж – Борегар парижан немало изумила. Актриса хоть и продавала свои милости, но была культурной, утонченной, элегантной женщиной. Зато Льётро-Борегар был, что называется, «невозможным», несмотря на все свои миллионы. В провинциальной цирюльне не обучишься хорошим манерам, а у самого Льётро не хватило способностей, чтобы подхватывать нужное на лету. Постепенно, несмотря на деньги и титул, он растерял иллюзии, которые поначалу питал относительно самого себя. Хотя поначалу они, безусловно, присутствовали, и он с присущей ему напористостью стал свататься к мадемуазель де Монтолон, юной дворянке знатного рода. Ее мать, хоть и была стеснена в средствах, отказала вежливо, но решительно, она не желала иметь в качестве зятя чурбан, пусть даже раззолоченный.
