…что я могу сделать? За пять дней после того разговора с отцом во мне поселилась уверенность — я должна что-то сделать. Но что я могу? Мой мозг умеет только анализировать литературу, а никак не такие житейские земные проблемы! Конечно, это прямая забота моего отца оживить Темплтон, но, боюсь, он уже слишком стар. И если Смит чему и научил меня, так это тому, что женщины способны на то же, на что и мужчины, если не на большее. «Я должна спасти город!» — эта мысль рефреном повторяется у меня в голове, звучит как античный греческий хор. «Я должна спасти город!» Я же изучала французскую литературу… Жанна д’Арк… Ла Пюсель… божественная в своей одержимости, ведущая мужчин в бой, как крылатый ангел… Я все думаю о ней… но я же не святая и не гений, я просто девушка, которая знает слишком много, чтобы знать что-либо вообще…
…сегодня ездили с отцом осматривать башню Короля-рыбака… Мыс Юдифи… а этот замок не такой жалкий, как я думала, только производит почему-то грустное впечатление… местный известняк весьма органично вписывается в береговой пейзаж, а вот эта красная крыша выглядит совсем не органично… некрасивый, зато отличный памятник моему отцу… чувствуется, правда, во всем этом что-то от droit de seigneur[1] — весь береговой ландшафт изменен по прихоти Темпла. Он понравился мне своей неказистостью и незавершенностью… пока отец разговаривал со строителями (все десятеро прервали работу, чтобы поболтать с ним), я любовалась озером. Как часто оно грезилось мне, когда я была на чужбине… словно выточено из зеленого мрамора… утки с веселым шумом плюхаются на воду, вдали крохотные белые паруса, и дрожащая мелкая рябь на поверхности… а потом я видела нечто странное. В середине озера, примерно в миле от берега, я уверена, что видела какой-то огромный предмет, он всплыл на поверхность и снова ушел под воду… наверное, какой-нибудь гигантский пузырь газа, поднявшегося со дна… или глаза меня обманули. Потом, пока отец еще был занят разговором, я посмотрела в воду у берега и увидела чью-то голову в камышах… потом разглядела тело… улыбающийся маленький индеец, набедренная повязка, он не из живущих людей, он призрак. Да, призрак! Он прижимался к поверхности воды как к стеклу, и я даже опустилась на колени… приложила ухо к воде, чтобы расслышать, что он говорит… но отец уже положил руку мне на плечо, я оторвала взгляд от воды», а когда посмотрела туда снова, маленький индеец уже исчез…
…сегодня этот человек из моего детства вернулся ко мне; голос его опять звучит у меня в голове, басистый, зычный, словно древний трубный глас Когда он звучит, визгливая девчонка смолкает. Он говорит с «еси» и «есмь», как в библейские времена. «Ты еси спасительница Темплтона», — говорит он. «Но как?» — мой собственный голос ему в ответ у меня в голове. «Ты еси спасительница Темплтона», — твердит он. «Ты еси спасительница Темплтона. Ты еси спасительница. Ты еси спасительница. Ты еси спасительница…»
* * *
…все утро провела у скалы Старейшин, все вглядывалась вниз, надеялась увидеть снова того индейца… зато начал выплывать кто-то другой», косматые седые волосы на поверхности воды, луковицеобразное, искаженное в крике лицо, древнее одеяние, книга в руке — Библия?.. Но как только появился этот страшный образ, я услышала клаксон. Я обернулась и увидела золотистый «кадиллак», невозможной красоты машина съехала на обочину… Но кто же будет сигналить молодой женщине? Это же так неприлично! Да и кто в Темплтоне смог бы купить такой роскошный автомобиль? Может, кто-то из моих знакомых? Доктор Финч? Фолкнеры на остатки средств? Нет, никому из моих знакомых недостанет такой вульгарности.
Вот радость! Отец Мой чуть ли не приплясывает от радости… старик оживился… а случилось вот что: я потеряла сон (совсем не хочется спать, так и пышет энергия), а сегодня утром пошла за покупками с моей корзиночкой, в стареньком шелковом платье, очень уж оно облегает грудь… Я шла по Главной улице и увидела неподалеку от себя машину. Золотистый «кадиллак», тот самый, вчерашний, за рулем мужчина, читает газету. Я… пришла в ярость. Никогда я не приходила в такую ярость, она всколыхнулась во мне внезапно… «Ваша матушка пристыдила бы вас, узнай она, что вы сигналите молодой незнакомой женщине», — сказала я… уголок газеты приподнялся, потом второй, за ними — два синих глаза, лицо улыбается, твердая решительная челюсть, губы как у женщины… красивый, на мой взгляд… а сказал: «Ах, простите! Вы так милы, что у меня просто рука дрогнула, сама нажала на клаксон! Простите!»… говорит как бы с внушением, как диктор на скачках… громко говорит!.. и моя ярость куда-то исчезла, обернулась смущением. Я заспешила прочь, но вскоре смотрю — машина сопровождает меня, да еще не по той стороне, против движения.
Я остановилась: «Что вам нужно?» — а он вдруг выскочил из машины, подбежал ко мне и поцеловал руку. У меня все перевернулось внутри — столько комплиментов мне наговорил, голова моя пошла кругом, прямо вскружил мне голову. И еще сказал: «Какая жалость, что Темплтон нам не подошел и через час мне уезжать… Я был бы рад познакомиться с вами поближе…» Оскорбительные эти речи я пропустила мимо ушей, только спросила, почему не подошел Темплтон… «Слишком мал и слишком изолирован для нашего начинания. Я, чтоб вы знали, вице-президент Американской национальной бейсбольной лиги. Задумали мы один серьезный проект, и приходится мне теперь колесить по всему северо-востоку в поисках подходящего места»… «Начинание!» и сразу у меня в голове этот трубный глас, выкрикивающий: «Ты еси спасительница Темплтона!..» Я посмотрела на мужчину из «кадиллака» и спросила: «Как вас зовут?»… «Астериск Аптон, но столь прекрасная дама, как вы, может называть меня просто Сай. А у вас какая фамилия, мисс?» Эти синие глаза отражают ясный утренний свет. Астериск Аптон — очень странное имя для обычного человека. Я решила, что буду называть его Сай… заметила, что он смотрит на меня с любопытством… пахло от него хорошим табаком».
«Темпл», — ответила я… он покраснел, вроде как ему стало приятно, и сказал: «Пишется так же, как у Джейкоба Франклина Темпла?»… «Да. Я его правнучка»… «А я обязан вашему предку жизнью. В двенадцать лет я чуть не вылетел из школы, чуть было мне не пришлось идти работать, потом попался мне в руки один из романов вашего прадеда…» Он все болтал, и так я привела его домой… Оставила его в холле, пошла к отцу в кабинет и все ему рассказала… А Сай все, по-видимому, гадал, что он делает в этом доме, — смотрел на меня вопросительно, когда я вышла. Глаза эти синие прямо жгли мне лицо…
…два часа они разговаривали наедине… Я видела, как отец проводил его до машины, пожал ему руку… Обратно отец бежал как мальчишка, ворвался в мою комнату… Саю предстояло объехать еще много городов, где бы лига могла построить музей бейсбола — так сказать, основать миф о бейсболе, — но отец уговорил его не вычеркивать из списка Темплтон… вернуться сюда в конце июля, и тогда у нас найдется для него предложение, от которого он не сможет отказаться… — Сара, милая, по-моему, ты просто околдовала этого человека. Он все расспрашивал и расспрашивал о тебе. — Отец улыбается. — Сара, милая, я просто уверен, что скоро мистер Аптон сделает тебе предложение. Он хороший человек, его состояние растет, и я думаю, если он сдержит слово и вернется сюда, то станет бейсбольным комиссионером, провозвестником бейсбола…»… «Но он так вульгарен! — вскричала я. — Этот ужасный громогласный смех, эти восторженные утверждения!»… «Ах, моя дорогая, да где же ты еще найдешь хорошего мужа!»… Отец, смеясь, выбежал… а я побежала в туалет и вытошнила там свой скудный завтрак. И пока я писала эти строки, золотистый «кадиллак» уже восемь раз прокатился по нашему кварталу. А теперь куда-то исчез.
…дни идут, дни идут, тьма, потом свет, огни Темплтона в туманной мгле, сверкающий день… визгливая маленькая девчонка вернулась, мне хочется разбить себе голову ковровой битой, только бы выгнать ее оттуда… как много призраков я вижу теперь в этой воде, каждый день спускаюсь туда, прижимаюсь ухом к воде и слушаю… жалобные, молящие голоса. Какие-то мужчины с прокопченными лицами, женщины с распущенными волосами, какая-то разметанная рыбешка… человек с лицом моего отца, на запястьях кровавые розы… два брата с заиндевевшими ресницами и губами, на ногах их коньки, бьются о поверхность воды как о стекло… вот проплывает маленькая индейская девочка. Она смотрит на меня взглядом суровым, в глазах ее нет прощения, голенькая, синяки по всему телу, словно черные сливы… солдат в серо-коричневой форме, вместо ног обрубки… молодые мужчины и женщины в старинной одежде, которую носили еще до Гражданской войны… детишки с какими-то грубыми кожаными браслетами на запястьях… толстый старик рыбак… парашютист из моего детства, человек, выпрыгнувший из самолета в Каунти-Фэйр и упавший в воду, парашют его тогда распустился на воде цветком, вобрал в себя воду и утянул его на дно. Да, с каждым днем все больше и больше их является ко мне, этих утопленников. Возможно, это не помешательство — ведь их образы так отчетливы и совсем не пугают меня. Неужели помешательство? Не знаю…
