Вне конкуренции скакал Анилин на ипподромах Европы и в следующем году. Выиграв все до единого старта, какие только он принимал — приз Будынка, имени СССР, приз Пекина, Большой Кубок социалистических стран,—снова приехал в Кёльн, чтобы вторично попытаться взять приз Европы.
Англичане привезли высококлассного жеребца Сальво, очень веря в его полный успех, этот скакун был вторым в призе Триумфальной арки. Двух отличных лошадей прислали французы, да и сами немцы готовились очень серьезно.
Накануне розыгрыша приза—в субботу 22 октября — на Кёльнском ипподроме возник забавный спор.
Президент ипподрома пригласил для рекламы за особую плату лучшего жокея Франции Сен Мартина.
Реклама, что и говорить, была манящей. Перед интернациональными скачками прошло несколько внутренних западногерманских, и Сен Мартин выигрывал их в блестящем стиле одну за другой. Он грациозно сидел в седле, был на диво искусен в управлении лошадью, езду на дистанции рассчитывал без промашек и побеждал, как правило, концом: поотстав, на финишной прямой давал лошади бурный посыл — словно выпад шпаги, молниеносный и меткий! На трибунах, естественно, буря восторга — артист, да и только!
То ли взыграло самолюбие у Николая, то ли подшутить над французом ему вздумалось, но он сказал президенту ипподрома:
—Сейчас я сниму вашу рекламу.
Тот в амбицию:
— Не за этим приехал сюда великий Ив Сен Мартин!
Сам француз обеспокоился:
— Что, на Анилине?
— Нет, Анилин будет выигрывать завтра, а сегодня пойдет в кон его младший братишка Аншлаг.
Только по тому, как шало блестели черные глаза Насибова, можно было понять, что «младший братишка» как раз и есть вроде того, которого герой пушкинской сказки выпустил на соревнования с бесенком. Но Сен Мартин ничего не знал про поповского работника Балду, шутку не понял.
— Не слышал, не слышал про братишек, - вполне успокоенно сказал он, да еще и добавил явно с подначкой: — Я больше Абендштерна опасаюсь...
— Правильно, потому что остаться третьим — совсем не в дугу.
Так, подзадорив друг друга, начали готовиться к скачке на международный приз Бер Мемориал — это приз в память бывшего вице-президента местного скакового общества.
Сен Мартин ехал на жеребце Сан Солели: одна из лучших немецких лошадей — ни больше ни меньше, во всяком случае борьба с ним Аншлагу по плечу. Но по западногерманским правилам, иностранные лошади при прочих равных условиях должны нести вес на три килограмма больше немецких, так что у французского жокея была даже немалая фора: его скакун нес пятьдесят шесть килограммов, Аншлаг — пятьдесят девять.
Приглашают на старт. Конюх подсадил Сен Мартина, тот вспорхнул над лошадью и ткнулся сухим задом в седло. Сел хватом, несколько рисуясь и, конечно, в убеждении, что приз станет сейчас его легкой добычей. Казалось, что и лошадь знала цену своему жокею, она несла его к старту легко, бережно — словно боялась расплескать. Перед сеткой замерла, согнув шею, и стала терпеливо, знающе ждать.
Аншлаг тоже не хотел ударить в грязь лицом — и он встал так, словно все четыре ноги ему вкопали в землю. С достоинством подъехал и немецкий жокей Лангнер на Абендштерне.
Трибуны заурчали в предвкушении божественного зрелища. И они не обманулись в ожиданиях: было на что посмотреть!
Насибов, Лангнер и Сен Мартин были чемпионами среди жокеев своих стран, и предстояло соревнование прежде всего именно между ними. Это определяли и условия скачки: длинная, трехкилометровая дистанция, тяжелый, размытый долгими холодными дождями круг.
Сначала все мчались одной ордой — караулили друг друга. Но уже в первой половине пути жокеи-звезды явили свое полное превосходство над остальными, отделились на большой просвет и повели борьбу лишь втроем.
Вот где чувство скорости играло решающую роль! Поняв сразу же, что скачка складывается резво, Насибов наметил для себя выигрывать ее концом. Был ли риск в том, что он преодолел в себе соблазн тут же, не мешкая, настигнуть улетевшего вперед и проходившего пятисотку за тридцать секунд Сен Мартина? Ведь чего доброго, и не успеешь его потом достать... Но нет, расчет Николая не поднимать хлыста до последней прямой, а перенести всю остроту борьбы на финиш и там вырвать победу с помощью «железного» посыла оказался безошибочным, Сен Мартин самонадеянно и беспечно занимал голову скачки. Последний поворот, решающая прямая — кажется, что он определился на первом месте твердо и окончательно. Так многие зрители решили, уже хлопают и кричат «браво!», но трезвый голос диктора предупредил по радиотрансляции:
— Еще ничто не ясно, последнее слово будет произнесено на последних метрах.
Он как в воду смотрел.
Насибов отдал повод, одновременно вывернул хлыст. Аншлаг начал быстро сглатывать расстояние, отделявшее его от лидера. Вот уже совсем рядом, прямо перед глазами, иссеченный «палкой», ставший полосатым, как у зебры, круп Сан Солели. Немецкий жеребец притупел, шел явно не ходко, хотя жокей лупил его немилосердно.
Мгновение продержалось рядом и ушло за спину искаженное досадой и ставшее от этого старческим и некрасивым лицо Сен Мартина. Дымчатая грива лошади пласталась на ветру, почти задевала правую на отлете с хлыстом руку Николая, и он даже успел различить, что белых волос в гриве несколько больше, чем черных.
Когда ничего уж не стало видно, Николай стал ориентироваться на слух. Уловил, что копытный перестук за спиной начал дублироваться, и понял, что с Сен Мартином еще кто-то вступил в борьбу. Судя по реакции трибун, которые всколыхнулись единым радостным придыханием, это борьбу повел немецкий жокей, и повел небезуспешно.
Так оно и оказалось: перед финишной чертой французского жокея обошел еще и Лангнер на Абендштерне.
С трибун сбежала какая-то пожилая дама с букетом осенних цветов, крупных и ярких. Она улыбалась при этом, но как-то не очень весело, даже несколько сумеречно: наверное, она собиралась преподнести хризантемы и георгины своему соотечественнику, а уж на худой конец Сен Мартину, скакавшему на немецком коне.
Аншлаг словно бы понял ее неудовольствие и сам раздосадовался: вытянул из рук Николая букет, пожевал его и брезгливо выплюнул — видно, садовые цветы не вкусны.
Немецкие газеты назвали Аншлага «новым Анилином», рассмотрели в нем высокий класс, с чем истинные знатоки не могли согласиться, понимая, что шумиха поднята единственно для того, чтобы утешить Сен Мартина и Лангнера: Аншлаг хоть и одержал за своюжизнь несколько блистательных побед, никогда не входил в число лошадей выдающихся.
Насибов был доволен — приятная победа, почетный именной приз и награда в десять тысяч марок, а СенМартин в этот же вечер погрузился в самолет и отбыл по Францию, не оставшись на приз Европы.
Все хорошо, но ведь не за тем же приехали сюда, чтобы Сен Мартина осрамить и рядовой приз взять. Конечно, главная цель — завтра.
По утрам Анилин обычно, заслышав вошедшего в конюшню Насибова, поднимался и, пока тот шел по коридору, успевал сделать «физкультурную зарядку». Люди не все занимаются утренней гимнастикой, хотя все знают, как это полезно, а лошади делают ее без всякой агитации. Сразу же после сна сначала непременно несколько раз потянутся, резко и ритмично, словно бы по счету «раз-два-три-четыре!». Затем идет непрерывная серия упражнений при которой вздрагивают и напрягаются все мускулы. Заканчивают они зарядки глубокими и шумными вздохами и выдохами.
Когда Николай подходил к деннику, Анилин поворачивался ему навстречу и издавал довольное ржание.
А в это утро произошло невероятное.
Анилин не только не приветствовал Николая голосом, но даже и на ноги при его появлении не поднялся!..
Первая страшная догадка: «Заболел!»
— Алик, подъем! — понудил его голосом Николай. Анилин мешкотно, через силу будто бы и с большим неудовольствием повернул голову. Мимика у него развита слабо, но взгляд всегда честно и правдиво выражал настроение и физическое состояние. Нет, он не болен: его оливковые глаза не были опавшими, наоборот — они вспухли и блестели дерзостью, почти гневом.
— Что за фокусы, Алик? — изумился Насибов. Анилин ворохнулся, но в последний момент раздумал вставать и только заржал — коротко и отрывисто.
— Эдак, э-эдак... — озадачился Николай. Он отлично знал все оттенки голоса Анилина. Сильным и продолжительным ржанием выражались радость и удовольствие, сиплым и коротким сообщалось о боязни чего-то, дребезжащим и прерывистым — о каких-то физических недугах. Сейчас он сказал Николаю, что сильно рассержен на него.
— Ты, значит, осерчал на меня? Но за что?
Анилин печально повернул голову в сторону денника, в котором стоял Аншлаг.
