мареве, такие же многоэтажки. В дыму, стекла выбиты, в уши бьет отдаленный грохот, а на юге небо светится голубым электрическим светом. Там землетрясения, там земля встает дыбом до небес и изливается кипящей лавой. Там молнии бьют с такой силой, что на поверхности появляются целые озера из заставшего стекла. Так говорил ему отец. А сейчас он сидит рядом с крохотным костерком, окруженным стеночкой из красных кирпичей, и открывает большим широким ножом консервную банку. «Каша гречневая. С говядиной» написано на этикетке. 525 г. Не содержит ГМО. Страшно хочется есть. Даже не смотря на отсутствие в банке какого-то ГМО. Отец подмигивает ему и весело улыбается: «Не дрейфь, казак, атаманом будешь. Пробьемся, сыночек». Подходит мама в солдатской форме, с рюкзаком за плечами и скидывает рюкзак на землю. Она садиться рядом с ним скрестив ноги по турецки и притягивает его за куртку к себе. Егор утыкается лицом ей в живот. Становиться хорошо и спокойно, а мама засовывает руки к нему в волосы и расчесывает их пальцами. «Надо тебя Егорка подстричь, а то скоро как девчонка будешь». А есть так хочется. Когда же уже согреется каша в котелке?
Шерифа снова подбросило на кровати. Он закряхтел и механически посмотрел на часы. Циферблат еле светился, но время показывал все тоже, как и всегда. Явно глубокая ночь. Он понял, почему проснулся. Не от головной боли или шума ветра. В его ногах на кровати сношался Кот со своей подружкой. Она кричала и подвывала. Пришлось лежать в темноте не двигаясь, стараясь не обломать кайф Коту, и ждать финальных воплей. Ветер колотил за окном непривязанной штуковиной. Страшно хотелось отлить, но он дотерпел. Кот с подружкой спрыгнули с одеяла. От пота на коже стало прохладно, и он передернулся. Добравшись в потемках до туалета, отлил и, зевая во всю пасть, трогая вещи в темноте руками, добрался до столика с лампой и зажег ее.
Стало светло и уютно. Есть действительно хотелось. С тоской он посмотрел на грязную кастрюльку, которая стояла на печке. Скормил мясо пацану. Эх, добряк. Элка придет, вымоет. Не хочу сам.
Он наклонился и размотал до конца почти свалившуюся портянку на правой ноге. Вторая валялась около кровати. Ну, тогда чайку. Брок заявится в шесть утра, как обычно. А пока можно просто посидеть. Он поднял с пола сделанную из двух консервных банок маленькую печку-щепочницу. Растопил ее, поставив на буржуйку. Сверху поставил кофейник и насыпал в него из стеклянной банки смесь из сушеных листьев. Иван-чай, лист брусники, ромашка, можжевельник, еще какая-то гадость. Чай получался ароматным, крепким и горьким. Про сладкое он уже забыл. Единственное сладкое, что еще было в Поселении, это оберегаемые скудные запасы старого сахара и мед. Мед весь шел детям и в клинику Ветеринару. А сахар берегли пуще глаза как неприкосновенный запас. В холодных кладовых под горой еще хранилась мука и мешки с крупой. Сейчас бы гречки поесть. Как в детстве. С сахаром и сливочным маслом. Вот лосец. Где она кофейные зерна достала? Даже у Президента кончились несколько лет назад. Серьезная редкость. В этом мире и за них могли бы убить. Теперь мы варим вот эту дрянь в чайнике, который называем кофейник. Смешно.
Он проверил кофейник и удовлетворенный результатом налил из него черную парующую ароматную жидкость в стальную кружку. Тина говорит, полезный этот чай для желудка и при давлении. Нифига не помогает. Но, это лучше чем вообще ничего. Он порылся в кармане тулупа и выудил оттуда маленькую оранжевую баночку с двумя десятками таблеток. Интересно, подействует от головной боли? Перетерплю.
Он расчистил место на письменном столе от папок, сдвинул на край Толмут и достал из ящика инструменты и нарезанную солому. Разложил перед собой коротенький очень острый ножик с самодельной рукояткой из веревки. Хирургические ножницы, скальпель, клубочки ниток. Целую солому в пучке развязал и положил справа. Сделанный из старой гильзы 82-калибра колунок, поставил перед собой. Края набитой песком гильзы были сплющены крестом и в центре заточены до состояния скальпеля. Он брал целую длинную пшеничную соломинку, осматривал ее внимательно, не помята ли. Ставил на крестик колунка, аккуратно надавливал, разделяя ее на четыре части. Соломинки разрезались легко и кучка слева росла.
Ничего не украли. Ведь у девки, которая прошла вместо нее в город, полно было времени пробраться в ее комнату и все там перерыть. Ромуальдас бы увидел постороннего, поднял бы тревогу. Но попытаться могла. Что искали? Зачем пытали? Единственное что она умела — рисовать и реветь. Рисовать. Не нашли блокнот мы с Элкой. Ни в комнате, ни при ней. Могли украсть блокнот с рисунками? Бред. Как она сказала пацану: «береги эту страницу пуще глаза». Что там на ней? Девка на беговой дорожке. Дата прошлогодняя. Циферки какие-то в углу. Напоминает что-то. Вот блин, ноготь ободрал. Долбаная темнота. А что еще могло быть такого в блокноте? Надо найти этот дурацкий блокнот. За что-то же ее убили, да еще и жестоко так. Оленя бревном в глаз! Ведь, похоже, в блокноте этом дело. Даже жрачку не забрали и нож хороший. Часы. Пойти осмотреть, как рассветет, еще раз место, где тело нашли? Могла Элка с Броком упустить что-то. А если она его бросила пока бежала от них? Осмотреть ее путь от места разделения с группой шириной метров в двадцать на обе стороны. Может она не шла на встречу с мужиком, а убегала от него? Увидела его среди сборщиков, запаниковала и побежала в сторону. Дурная же была Машка. А может и правда, Улугбек с ними? Наталья? Нет, узкоглазая своя. Почему? Потому что красивая. А Улугбек урод. Надо его задушить и дело с концом. Ха. Дело раскрыто! Я Шерлок Хломс. Или как там его? Херлок Шлопс? Забыл уже. Пойду утром к Макарычу, доложу про убийство. Нельзя затягивать. Пусть сам решает с Майором, что делать с чужаками.
Он взял небольшой пучок нарезанной соломки и закрутил красной ниточкой верхушку. Только хотел начать плести первую закрутку, как почувствовал за окном движение. Шериф обернулся и посмотрел на Кота. Тот развалился на одеяле и дрых. Но одно ухо тоже повернулось в сторону. Значит, не показалось. Ветер безжалостно продолжал колотить какую-то штуковину о стену. Кошка Зоська лежала на спине на стуле с раззявленным ртом. Шериф встал со стула, и поставил лампу на пол перед дверью. Достал из кобуры свой Стриж и, мягко ступая по дощатому полу босыми ногами, подошел к двери.
