Шандор Вильгельм: Коллега Санто постыдился бы думать только о жратве. И вообще, в Венгерском легионе не место недисциплинированным типам, которые постоянно затевают склоки при раздаче белья.
Санто: Выходит, молчать, что ли, когда Вильгельм вечно норовит всучить венграм рвань да обноски! Может, он стыдится признать себя венгром?
Вильгельм протестует против обвинения.
Жандармский фельдфебель Кочиш: Насколько мне известно, красноармейцы получают каждый день сто грамм мяса.
Дёрдь Санто возмущен разговорами только о еде.
Председатель: Вернемся к теме обсуждения. Кто желает высказаться по поводу Венгерского легиона?
Бела Кон: Предлагаю ставить на голосование.
Йожеф Трефа: Надо составить прощение, и кто согласен, пусть подпишет.
Дежё: Как обстоят дела в других лагерях?
Председатель: Нельзя же все время на других оглядываться! Каждый должен сам за себя решать, когда родина в опасности!
Дежё: Я не то имел в виду. Ходят разговоры, будто бы многие офицеры не станут подписывать. Они ведь знают, что после войны в Венгрии произойдет земельный раздел. А многие офицеры владеют землей.
Пал Сабо: Разделят землю — и правильно сделают. Пошли эти графья куда подальше! У одного густо, у другого пусто — разве это справедливо?
Вильгельм: Сейчас речь не о разделе земли, а о Венгерском легионе.
Председатель: Но можно говорить и о разделе.
Андраш Бот: Дисциплина — вот чего нам не хватает. Как начальник 115-го барака заявляю: перекличка по утрам тянется по полчаса.
Голос из толпы: А иначе? Пока разыщешь табак да простыню, которые ночью спер сам Бот!
Бот не понимает намека.
Тот же голос: Жулик он и есть жулик. Что же здесь непонятного?
Председатель: Вернемся к повестке дня.
Кон: Предлагаю голосовать!
Трефа прознал, что офицеры уже не первую неделю обсуждают вопрос о создании легиона. Офицеры — за, а вот, например, генерал-лейтенант граф Штомм, самый старший по званию среди пленных, — против.
Йожеф Киш: Все равно надо вступать в легион, иначе из-за колючей проволоки вовек не выбраться.
Старший лейтенант Фехер: Это ведь тот самый Штомм, который во время отступления хотел зайти в дом погреться, а немцы его выгнали. Тогда-то он и отморозил ноги, так что пришлось делать ампутацию.
Кауфман заявляет, что у него тоже отморожены ноги.
Председатель: Это к делу не относится.
Кон: Давайте голосовать.
Кауфман: Очень даже относится! Пусть я и хромой, а хоть сейчас готов сражаться.
Трефа: Но Штомм не подписал. И генерал-майор Дешео — тоже.
Вильгельм: Фи!
Лайош Фишер: Не подписали — и ладно. Можно сформировать легион и без них. Таким генералам все равно веры нет.
Пал Сабо: До каких пор беднякам будут затыкать рот? Да здравствует Венгерский легион!
Пал Варга: Все станет по-другому, пусть только дадут нам в руки оружие!
Председатель выражает радость, что большинство подходит к вопросу патриотически.
Бела Кон: Тогда давайте проголосуем!
Председатель выражает недоумение, отчего Кон так настаивает на голосовании, если сам он чехословацкий подданный.
Кон: Не о том речь. Я из приграничного местечка. Оно сперва относилось к Венгрии, теперь опять отойдет к Чехословакии, но сам я венгров очень даже уважаю.
Председатель: Приятно слышать. Кто еще хочет высказаться по поводу Венгерского легиона?
Козма: Прошу отметить, что зерно теряется понапрасну.
Председатель: Какое еще зерно?
Козма: Хлебное, какое же еще? Вот я полгода пробыл в колхозе…
Председатель: Причем здесь это?
Козма: Потому как система-то не из лучших. Урожай убирали комбайнами, и зерна просыпалось — ужас! К чему, спрашивается, этак добро разбазаривать?
Председатель: Просыпалось, и ладно. Здесь, слава богу, добра хватает. Кто хочет высказаться насчет легиона?
Козма: Я ведь тоже не против легиона. Просто к слову пришлось…
Старший лейтенант Фехер: Пусть клуб подпишет прошение, а там и мы все присоединимся.
Хаммерман: Не все, а только те, кто действительно хочет сражаться.
Доктор Фейер: Выходит, и Хаммерман готов подписать?
Хаммерман: Увидим, кто первый наложит в штаны!
Чонтош призывает венгров сплотиться, как русские и англичане. Сейчас главное — солидарность.
Председатель объявляет собрание закрытым…»
* * *
После этого обитатели 115-го барака спели «Гимн» и отправились на боковую.
На другой день было написано обращение «К советскому правительству» с просьбой о формировании Венгерского легиона — красивым почерком с завитушками и тоже на оберточной бумаге. Из пятисот десяти пленных его подписали четыреста девяносто восемь. Двенадцать человек подписать отказались: восемь под тем предлогом, что они «так и так не венгры», один заявил, что с него, мол, хватит, он сроду больше не возьмет в руки оружие. Война ему нужна, как стекольщику, который пуще всего боится хлопнуться наземь с ящиком стекла. Против такого аргумента не попрешь. Последние двое оказались ортодоксальными назореями.
Назореев четыре дня обрабатывали всем бараком. Допытывались, к примеру, как сумеет Гитлер сподобиться благодати, но на этот вопрос они ответить не сумели. Знали только, что прикасаться к оружию — грех, и за это положена кара. После этого их попытались вразумить, что ударить немца — угодное Христу деяние. В результате один назорей подписал-таки прошение, но нести вооруженную службу наотрез отказался, разве что соглашался на кухонные работы в легионе. И настаивал включить эту оговорку в прошение, пусть, мол, и правительству будет известно… Зато другой назорей так и не сдался ни в какую.
Подобные дебаты и в аналогичном звуковом оформлении проходили во всех лагерях. У офицеров, видимо, наметился какой-то разнобой во мнениях, поскольку обитатели 153-го лагеря адресовали к «колеблющимся» открытое письмо и, не получив ответа, в мае 1944 года в 9-м номере газеты «Игаз Со» поместили еще одно открытое письмо, «тем собратьям по оружию, которые не отозвались на предыдущее». «Нерешительность венгру не к лицу», — под этими словами подписались Иштван Янош, Андраш Холлош, Нитраи, Хусар и еще четыреста двадцать пять пленных. Судя по всему, ответной реакции так и не последовало.
13 июня появилось воззвание капитана Порнлиха, капитана Антала Секея, священника Ференца Яноши и других: «Кто не может или не желает принять решение в тот момент, когда его призывают гибнущая отчизна и истекающий кровью народ, тот недостоин называться венгром». И далее: «Вызывает удивление, что наименьшее понимание правого дела венгров выказывает именно командный состав…»
Теперь уже очевидно, что Венгерский легион, будь он сформирован, мог бы перекроить историю. И, насколько нам известно, дело зашло в тупик действительно из-за позиции, занятой «командным составом»: упоминали поименно генерал-лейтенанта Штомма, майора генштаба Чато и генерал-майора Дешео.
Штомм командовал 3-м корпусом, Дешео — артиллерией. После Воронежа оба попали в окружение. Штомм был тяжело ранен, и переговоры велись, судя по всему, с генерал-майором Дешео, человеком необычайно энергичным и на редкость одаренным. Он достиг успехов и на дипломатическом поприще, не один год занимая в Москве пост военного атташе; очевидно, что в 1944-м он должен был ясно представлять себе исход войны и участь Венгрии.
Не знаю, по какой причине провалился план создания легиона. Когда я разговаривал с Дешео, он сказал, что еще в бытность свою атташе слал компетентным лицам предостережения из Москвы; видел серьезнейшие неполадки и на Дону, и затем в плену. Но о Венгерском легионе беседовать не пожелал. «Мало того, — заявил Дешео, — что я еще при правительстве Лакатоша слал рапорт за рапортом: пора сражаться, пора переходить к активным действиям. Ну а когда власть захватил Салаши, тут уж мы все вообще остервенели». Вполне возможно. Однако в 1943-м и в 1944-м они, к сожалению, «не остервенели».
Кто за это в ответе, пусть решают сведущие люди. Быть может, ошибка заключалась в том, что Дешео и его сподвижники требовали от советского правительства гарантий. Возможно, между собой не могли договориться, выступать Венгерскому легиону на стороне Хорти или против него… Оба предположения допустимы. Но ведь в конечном счете все едино: шибануть пса о дерево или дерево завалить на собаку; Венгерский легион не был создан, и это обернулось большой бедой для пленных и для самой Венгрии.
