Вечером около девяти часов он наведался к Дэвиду Стерлингу. Наведался – слишком напыщенное выражение. Святой просто прошел два метра по дорожке, соединяющей все двери виллетт, объединенных в один корпус.
Старик обставил свое жилище по-спартански, даже слишком аскетично: старинный шкаф, немного аппаратуры, узкая жесткая кровать, фотографии на стенах. Святой с добрым юморком называл комнаты англичанина бункером. Но в этой обители всегда водился отборный коньяк и имелся закуток со стеллажом лучшего здешнего вина.
– Не могу понять, Дэвид, почему вы не займете верхний этаж виллы? – спросил Святой.
– В мои годы клонит к земле. А если серьезно, я довольно поздно сколотил состояние и не привык к роскоши. На вилле я чувствую себя потерянным. Слишком много пространства. К тому же аренда не предусматривает посторонних, – обстоятельно и исчерпывающе ответил англичанин.
Беседу на сон грядущий, партию бриджа и рюмочку коньяку мог отменить только ураган или другой природный катаклизм, которых, по счастью, в Сан-Стефано-дель-Сантино не случалось. Святой совершенствовал свой английский, перенимая неистребимый лондонский акцент собеседника. Стерлинг коротал вечерние часы в обществе симпатичного ему человека. На сегодняшний ужин они запланировали приготовить коронное блюдо – пиццу и тем самым переломить холостяцкую привычку питаться в кафе и ресторанах.
Святого поражала энергия пожилого приятеля, фонтанирующего идеями, не утратившего жизнелюбия. Вот и сейчас мистер Стерлинг, которого он давно называл Дэвидом, или сокращенно Дэйвом, суетился в клетчатом переднике на маленькой кухоньке, пропуская через терку особый сорт сыра.
– Это моцарелла! Страшная капризуля! Очень быстро засыхает. Через четыре дня сыр в рот не возьмешь, таким твердым станет. Проще разгрызть булыжник, чем засохший сыр моцарелла! – повышенным голосом объяснял старик. – Для настоящей пиццы необходим именно этот сорт. Сегодня мы устроим праздник желудков. Дмитрий, каждый день надо делать пусть малюсенький, но праздник. Дома ты так поступал?
– Конечно, Дэйв! Веселился до слез. Сплошной хоровод. Нескончаемая карнавальная ночь. – Понизив голос, Святой, расстилая скатерть, добавил: – Аж выть хочется.
– Что такое хоровод? – не смолкал англичанин.
– Пляски по кругу. Взявшись за руки, люди танцуют и поют.
– Как индейцы перед выходом на тропу войны?
– Круче, Дэйв! Гораздо круче, – засмеялся Святой.
Кухонное священнодейство приближалось к заключительной фазе. Раскатанное тесто распласталось на смазанном оливковым маслом противне, протертый сыр снежной пеленой покрыл остальные ингредиенты, паста из очищенных помидоров с зеленью базилика залила кулинарный шедевр, но мастер медлил. Наморщив лоб, Стерлинг загибал пальцы, пересчитывая составные части пиццы:
– Помидоры, дрожжевое тесто, укроп… Безмозглый склеротик! Я не добавил соли! Дмитрий, представляешь, я забыл посолить! Мы не будем давиться пресной гадостью! – с ворчливостью заядлой домохозяйки, заметившей непорядок, бормотал старик.
Кухонька содрогалась от шума и грохота. Привлеченный какофонией дребезжащих баночек, Святой пришел к приятелю, тщетно разыскивающему соль. Англичанин приподнимался на цыпочки, заглядывал в отдаленные уголки навесных шкафчиков, сгибался, держась за поясницу, осматривал полки столов, от отчаяния даже заглянул в мусорное ведро.
– Полный маразматик! Кретин… – Лицо старика порозовело. – В доме ни крупицы соли.
Святой подключился к поискам, но среди продовольственного изобилия кухоньки ее не оказалось. Особой проблемы, конечно же, в этом не было. Супермаркеты работали круглосуточно, а на прилавках лежали штабеля расфасованной соли – от микроскопических порций до килограммовых пакетов йодированной, морской, обычной, – словом, какой угодно. Достаточно пробежать спринтерскую дистанцию до ближайшего магазина и купить недостающий компонент пиццы.
Чревоугодие – один из смертных грехов, искушающих силу человеческого духа. Ни Святой, воспитанный и возмужавший на скудном солдатском рационе, ни его приятель обжорством не страдали. Но досадная недостача прервала завершающую стадию процесса, когда желудок играет марш, предвкушая пиршество.
– Дэйв, передохни! Я мигом доставлю все необходимое! – набросил на плечи потертую джинсовую куртку Святой.
– Постой! – воскликнул англичанин, стряхивая с рук мучную пыль.
– Пять минут… За пять минут пицца не зачерствеет! – Святой потуже зашнуровывал кроссовки перед мини-марш-броском в супермаркет.
– Да погоди ты! – с легким старческим раздражением прикрикнул Стерлинг. – Не стоит никуда бежать по темноте. Дама из второго номера весьма экономная особа или увлекается кулинарией. Она сама готовит, и у нее наверняка есть соль…
Скуповатую немку с белобрысыми сыновьями Святой встречал на рынке и однажды помог ей донести плетеную корзину, наполненную баклажанами, рыбой, пакетиками полуфабрикатов. Фрау была после развода. Снимала стресс морскими ваннами и искала кандидата на замещение вакантной должности мужа. Небогатая немка – она жила в бывшей Восточной Германии, еще не оправившейся после строительства коммунистического рая, – проводила отпуск с минимальными тратами, чередуя ресторанные обеды с готовкой в микроволновой печи или на двухкомфорочной газовой плите, установленной в кухонном отсеке каждой виллетты.
– Поздновато даму тревожить, – резонно заметил Святой.
Подойдя к окну, Стерлинг удовлетворенно хмыкнул:
– Свет горит, значит, спать еще не ложатся. Время детское… Подожди меня!
Ловко распутав завязки, старик снял фартук, вымыл руки, поправил расческой остатки растительности на голове, проверил свой внешний вид в зеркале и, оставшись довольным отражением пожилого джентльмена, вышел торопливой подпрыгивающей походкой.
Святой не останавливал друга. Старческим капризам надо потакать. Ведь пожилые люди словно дети и порой упрямы как ослы.
Оставшись в одиночестве, Святой примостился у телевизора, выбрав канал новостей Си-эн-эн. Ведущий аналитической программы рассуждал о болезни российского президента как факторе политической нестабильности, способном взорвать хрупкое равновесие в стране. Передача перемежалась кадрами митингующих, а ведущий цедил умные, но холодные слова о дряхлеющей власти, зачаточном состоянии демократии, бесполезности финансовых вливаний в разрушенную дотла экономику.
Логические построения яйцеголового умника взбудоражили Святого: «Что вы меряете нас своим аршином? О каких демократических институтах талдычите, когда в стране беспредел. А власть в России была и есть. Только раньше заправляли партийные тузы, а нынче царствуют денежные мешки и чиновничья сволота, которую подкармливают с ладошки воротилы вроде Бодровского. Остальные бьются, как рыба об лед, чтобы выжить или совсем не оскотиниться… И не заливайте, ребятки! Вам выгодно такое положение дел в России, зависящей от кредитов, займов, фондов. Была держава, а стала наркоманка. Станет ерепениться, права качать, вы быстренько на место поставите. Перекроете кислород. Не сделаете долларовой инъекции, кредит заблокируете, и начнется ломка. Нет, парни, пока мы сами себя, взяв за волосы, из болота не вытащим, как барон Мюнхгаузен, грязь не соскоблим, не отмоемся, толку не будет».
Досмотрев передачу, саданувшую по нервам, он выпил воды, бесцельно поблуждал по комнате и остановился у накрытого стола, машинально переставляя пустые тарелки.
– Затянулся поход за солью, – немного встревоженный долгим отсутствием друга, произнес вслух Святой.
Передача длилась минут пятнадцать. Время – загадочная субстанция. Если старик пустился в светскую беседу с немкой, то пятнадцатиминутный отрезок – ничто для галантного англичанина. Не боясь прослыть невеждой, Святой решил поторопить Стерлинга. Он вышел из комнаты, недолго постоял под покатым навесом, закрывавшим дорожку, тянувшуюся вдоль дверей виллетт, от дождя и солнца.
Гуталиновый мрак южной ночи сотрясался от любовного пения цикад, стрекотавших в траве газона, в зарослях кустов. Молочный свет фонарей, укрепленных над каждой дверью, озарял фасад здания, казавшийся в ночи картонной декорацией драматического представления.
Вдохнув неповторимый воздух адриатического побережья, Святой зашагал к виллетте номер два, попутно отмечая, что большинство постояльцев, судя по черным прямоугольникам окон, или съехали, или забавляются в ночных ресторанах и клубах. Здание выглядело пустынным, кроме окон левого крыла. Свет сочился сквозь щели опущенных жалюзи тонкими золотистыми нитями.
«Калмык и Лупатый скучают, а может, с девочками хулиганят… Но куда запропастился Дэйв?» – расслабленно думал Святой, очарованный волшебством безмятежной ночи.
Заложив руки за спину, он прошелся до двери второго номера. Заметил трещину на плафоне фонаря, сделал зарубку в памяти: «Надо сменить стекло». Согнув указательный палец, Святой постучал по дверной обналичке:
