ОПЯТЬ КРОВЬ
Поезд Москва—Акмола отправлялся с казахского вокзала. Приобретенное Василием оружие вынуждало к путешествию по железке.
Константин внутренне злился, но чувствовал, что Василий поступил правильно. Бывшие страны Союза теперь являли собой плацдармы, где действовали как вооруженные банды националистов, так и группировки обыкновенных бандитов.
Дорога была дальней. До Кустаная в обшарпанном вагоне пришлось провести почти трое суток.
Василий часами валялся на верхней полке и о чем-то размышлял. Харасанов перечитывал подшивки газет, купленных на перронах многочисленных вокзалов.
Баха Семенов небезуспешно убалтывал заспанных проводниц, проводя массу времени в служебных купе.
Российская и казахская таможни принесли Харасанову давно забытые чувства. Нервы напряглись до предела. Оружие обеспечивало большие неприятности.
Чувствуя состояние Харасанова, Василий его успокаивал:
— Брось психовать, Костя!.. Пистолеты я закурковал в подушке. Даже если найдут, можно будет отказаться.
Пограничники делали свой бизнес. Их интересовали больше громоздкие вещи, за которые вчерашние спекулянты, а ныне бизнесмены рассчитывались зеленой наличкой.
Толстая проводница мозолила глаза. Измотанный Баха отчаянно пытался провести последние часы на своей полке.
Василий прибегнул к старому приему.
— Я вижу вам понравился наш больной, — удивил проводницу загадочными словами. — Ну и как, у него еще не было приступа?
— Какого приступа? — она удивленно вскинула рыжие ресницы, блеснув голубизной поросячьих глаз. — Ваш Борис здоров как бык!
— Правильно, девушка. Я понимаю, что вы имеет ввиду. По этому поводу даже есть поговорка: “Ученых считают по головам, а дураков по х…”. Но вам необходимо знать: ваш и наш Баха болен маниакальной шизофренией. Везем его с больницы закрытого типа в обычную психушку.
От Златоуста до Кустаная проводница в купе не появилась. Все это время Баха крепко спал.
* * *
Пыльный город дремал в красных лучах восходящего солнца. Толстобрюхие аксакалы в железнодорожной форме важно разгуливали по перрону.
— Давай, давай, граждане, прахади, не задерживайся, — распоряжался начальник вокзала, явно путая вокзал с колонией общего режима.
Баха, который был в Казахстане впервые, ликовал:
— Мужики, да здесь полно красавиц. Говорят, японки признаны самыми красивыми в мире.
— Какие японки, придурок? — рассмеялся Василий. — Это казашки. В городе они еще живут ниче, а у себя в аулах — мухи, вонь, болезни.
Баха удивился:
— По ним не видно, одеты классно.
— Сними с нее шмотки, там пуд грязи.
— А что, я бы снял. Никогда с азиатками не трахался.
Василий охладил его пыл словами:
— Запомни, Баха, казашки — мусульманки. Даже самая задрипанная из них с тобой в постель не ляжет. Другое дело кореянки — их тут полным-полно, и у них совершенно другой менталитет.
Баха поскреб голову.
— Кореянку так кореянку. Я согласен, только давай сначала разыщем сынишку Пашки Космакова.
Знание языка и основных черт философии казахов, первейшей из которых является любопытство, спасало их от многочисленных зевак. Но одежда явно подводила. Изысканная фирма отличалась от попугайных секондхендовских шмоток, в которые поголовно одет народ бывшего Союза.
Они остановились в гостинице “Турист”. Баха тут же принялся насиловать телефон.
Наконец абонент ответил. Баха театрально отбросил назад голову, затем приложил палец к губам.
— Да, да, из Санкт-Петербурга. Старый друг твоего отца, приехал купить что-то новенькое.
Разговор длился не больше минуты. Лицо Бахи сияло. Эти два обстоятельства Константина насторожили.
— Дело в шляпе! — сказал Баха. — Через полчаса к нам в номер привалит сынишка Пашки Космакова Булатик.
— Еще один Булат, — процедил Харасанов. — Казахстан без Булатов, что Россия без Иванов.
— Ну это понятно, — улыбнулся Баха. — Но почему еще один?
— У нашего общего с Василием знакомого Жарылгапова был братец, кажется, Булатом звали.
Василий настороженно блеснул глазом.
— А может это он?
— Не может. Космаков русский, а у Жарылгапова предки — казахи, в придачу с аристократического Джуза[15].
— И все же этот пыльный городишко мне не нравится. Все пялятся друг на друга, какой-то тихушный быт, — сказал Василий, и вытащил из сумки пистолеты.
Баха, который впервые увидел у них оружие, вытаращил глаза.
— Ну, мужики, вы даете! Не хватало мне париться в Карлаге. Да у вас денег море, зачем вам стволы? Действуйте бабками.
— Заткнись, Баха, — рявкнул Василий. — В душе ты барыга. Есть вещи покруче, где бабки не проконают.
— Какие вещи?
— Кровная месть, например.
— Вообще-то, да, я не подумал.
— В дальнейшем думай, и не пори косяков.
Мокрый, с полотенцем в руках, Харасанов вышел из душа.
— Не номер, а собачья буда — все слышно. Давай, мужики, перестрахуемся. Васек, бери ствол и спрячься в клоповник[16].
* * *
Маленький, серенький человечек кошачьей походкой прошел в номер, за ним ввалились еще трое. Без приглашения они уселись на диван, наступило тягостное молчание.
Такой прыти от визитеров они не ожидали. В этой сцене было что-то чисто гангстерское, густо наполнявшее кровь адреналином.
Интеллектуал по натуре, имевший в Штатах дело с людьми дипломатического склада, Харасанов чувствовал как его внутренности вновь заполняет угасший вулкан злобы.
— Кто из вас Булат Космаков? — мрачно спросил Харасанов.
— Ну я, пахан, — маленький человечек забросил ногу на ногу. — А чего так мрачно, не отдохнули с дороги?
— Вообще-то у нас должен был состояться разговор один — на — один. Зачем вы привели с собой людей?
— Эти ребята мои деловые партнеры. У меня от них секретов нет.
На партнеров троица не походила. У мордоворотов явно были весьма своеобразные обязанности.
— Не тяни, пахан, гавари сразу, что хочешь купить и покажи бабки.
Картина вырисовывалась все больше. В первый же день они наткнулись на местную банду.
Десять тысяч долларов у Харасанова бьли в наличных, остальные он поместил на международную банковскую карту.
— А что ты мне можешь показать? Привез что-нибудь?
— Ну ты, пахан, даешь… Сначала ты засвети бабки.
Константин все понял. Скорее всего, это был не сын Космакова. Видимо, телефон Космакова прослушивался. В гостиницу приехали ребята, не имеющие понятия о полотнах.
Небрежным жестом Харасанов вытащил из кармана халата пачку долларов и показал пришельцам. Лица вспыхнули, глаза алчно заблестели.
— А теперь показывай, что привез? — улыбнулся Харасанов. — Где твой товар?
Маленький человечек паралитически дернул шеей и под белым воротничком мелькнул фрагмент профессиональной татуировки.
— Мы, пахан, не привыкли прадавать! Этот город наш, сгружай бабки и чеши в свой Питер.
Один из троих наставил на Баху 16-й калибр двухствольного обреза. В руках у двоих были “макары” с набалдашниками на стволах.
— Может, передумаете, мужики? — улыбнулся Харасанов. — Где ваше мусульманское гостеприимство? Мы ведь у вас в гостях.
— Заткнись, козел питерский!.. Выкладывай остальные бабки, иначе опедерастим и отрежим бошки.
Крови Харасанов не хотел. Мелькнула мысль: “Преступника тянет на место преступления. Так оно и есть, опять Казахстан, опять смерти”.
— Эй, орелики, быстро поднять ручки, — раздался за спиной компании голос. — Стволы можете бросить на пол. Горничная еще в номере не убирала.
Все произошло мгновенно. Один из троих повернулся и выстрелил наугад. Пуля пробила фанеру полки для головных уборов.
Раздались два сухих щелчка. Тот, что стрелял, и верзила с обрезом повалились на пол. Баха совершил тигринный прыжок, но перестарался. Хилая шейка лжебулата хрустнула, глаза закатились. Третьего из налетчиков Харасанов оглушил ударом кулака в ухо. Единственный живой валялся на полу без сознания. Харасанов не хотел уходить, не получив хоть какую-то информацию.
— Выстрелов никто не слышал. У нас в запасе максимум двадцать минут. Ребят явно ожидают в холле, но, если учитывать, что нас могут пытать, — улыбнулся Харасанов, — пока не сунутся.
“Бультерьер” явно любил водные процедуры. После шестого погружения сознание возвратилось.
— Хочешь жить — отвечай, — сразу же приступил к делу Василий. — Куда подевался Булат Космаков?.. Он живой?..
Толстяк оказался крепким только внешне. Подбородок запрыгал:
— Жив-живой… У него в городе три магазина. Мы его контролируем.
Харасанов продолжил:
— Он знает о нашем приезде?
— Нет, мы прослушиваем его телефон. Космакова не было дома.
