— Ага! Вот кому нравится наше правительство — этой самой горилле! Позор правительству Юстинов!
— Постойте, герцог, ради Творца, не вмешивайтесь, им только это и нужно! — вскричала София Юстина, но было уж поздно…
Герцог Крун, это могучий северный варвар, не привыкший спускать и куда менее обидные оскорбления, рванулся в гущу толпы, разметал юнцов и, прежде чем вожак успел сообразить, сколь стремительно изменилась ситуация, — нанес ему разящий удар своим железным кулаком.
— Получай, ублюдок!
Интелик, лишь казавшийся средоточием физической силы, отлетел в сторону, прямо на аккуратно подстриженный кустарник.
В то же самое мгновение вспыхнул яркий свет, вспыхнул и сразу погас, сделав свое дело…
София Юстина в отчаянии заломила руки.
— Что вы натворили, герцог! — прошептала она по-галльски. — Это была провокация, чтобы погубить меня, — и вы попались!
— Я не понимаю…
— Посмотрите на него и, может быть, тогда поймете, — с горечью промолвила она.
Крун перевел взгляд на Интелика. У того от удара герцогского кулака текла изо рта кровь, возможно даже, были выбиты зубы, — однако вожак нагло щерился, всем своим довольным видом показывая полную победу над Круном и Софией. Его сторонники тоже многозначительно усмехались. Андрей поднялся на ноги и заметил, указывая на свою рассеченную губу:
— Этот удар вам больно отзовется, ваше сиятельство.
— Вы низкий и порочный человек, Андрей Интелик, — констатировала София Юстина. — Что ж, торжествуйте, пока можете. В одном вы правы наверняка: вы действительно испытываете недостаток в самом главном — в здравом смысле! Какое счастье, что таких, как вы, немного!
— Сами виноваты, сиятельная княгиня, — осклабился Интелик. — Не нужно было спускать северную псину с поводка!
Он сказал это — и увидел, как снова сжались в кулаки пальцы Круна. Интелик отскочил в сторону и приготовился что-то выкрикнуть, как вдруг побледнел лицом, а с толстых губ его вместо оскорблений сорвались слова досады.
— А-а, боишься, сучий потрох! — свирепо ухмыльнулся Крун, наступая на негодяя.
Однако вожак испугался не его.
— Именем моего деда, Божественного Виктора, остановитесь! — прозвучал гневный голос Эмилия Даласина.
Юнцы сбились в жалкую кучку подле своего вожака. Крун услышал, как по рядам их пробежал испуганный шепот: "Фортунат… Кесаревич Эмилий!", а самый маленький юнец, которого вожак называл "Ромашей", обреченно проныл: "Ну вот, что я говорил! Мы пропали…".
— Что здесь происходит? — жестко вопросил Эмилий.
— Эти негодяи преградили нам дорогу, — ответила София, — и оскорбили меня. Его светлость, — она особо подчеркнула слова: "его светлость", — вступился за мою честь, и вот…
Эмилий Даласин нахмурил густые брови и обратился к Интелику:
— С каких это пор отпрыски народных избранников позволяют себе угрожать женщине, в жилах которой течет кровь Великого Фортуната?!
— Вашему Высочеству не о чем беспокоиться, — кланяясь и заискивающе улыбаясь, ответил вожак. — Мы с княгиней всего-навсего беседовали о политике.
Эти слова подразумевали: "Мы беседовали о политике, а политика не ваше дело, кесаревич!".
— Он говорит правду, княгиня?
— Увы, Ваше Высочество, — вздохнула София Юстина, понимавшая всю бессмысленность этого дознания, — вот только гражданин Интелик выбрал для дискуссии крайне неудачное время и место!
Вожак торжествующе осклабился.
— Мы уже закончили. Ваше Высочество позволит нам уйти?
Эмилий Даласин медленно кивнул, однако София Юстина вышла вперед и сказала Андрею Интелику:
— Нет, постойте. Кто-то из ваших фотографировал нас вон из тех кустов. Я требую, чтобы вы засветили пленку — здесь и сейчас!
Интелик сделал большие глаза и прижал руки к груди в знак своей искренности.
— Помилуйте, ваше сиятельство! Я даже не понимаю, о чем вы говорите! Что за пленка, где, какие кусты?..
София стиснула зубы от досады.
— Клянусь кровью Фортуната, вы пожалеете больше моего, гражданин, если этот снимок появится в газетах!
Она увидела, что удар достиг цели. Интелик растерялся: ведь София Юстина поклялась священной княжеской клятвой; всякий, нарушивший ее, переставал считаться потомком Основателя и навсегда изгонялся из высшего света. Поэтому аморийские князья клялись кровью Фортуната лишь в самых исключительных случаях.
Однако он сумел побороть свою растерянность, церемонно поклонился кесаревичу и княгине — и поспешил покинуть место баталии. Вместе с ним ушли его люди. Роман Битма, не надеявшийся столь дешево отделаться, шепнул ему на ухо:
— Что же мы теперь предпримем, Андрей?
— Фото у нас есть, — отозвался Интелик. — И это только начало! Вот увидишь, Ромаша, мы заставим поволноваться этих чванливых нобилей.
— А как же ее клятва? Юстина достаточно сильна, чтобы уничтожить нас…
Вожак усмехнулся.
— Не трусь, Ромаша. Наши друзья не слабее Юстины!
— Ох, — вздохнул семнадцатилетний Роман Битма, явно не обладавший бойцовским характером своего двадцатидвухлетнего друга и его верой в могущество "друзей".
***
— Кто были эти негодяи? — спросил герцог Крун, как только те утратили возможность его слышать.
— Это плебеи, — ответила София Юстина, — их вожак приходится сыном делегату Кимону Интелику.
— Проклятие! — с возмущение в голосе прогремел Крун. — И вы позволяете презренным простолюдинам оскорблять вас?! Клянусь всеми богами, я у себя в Нарбоннии подвешивал мужиков за меньшие грехи!
Княгиня печально усмехнулась.
— Иногда мне хочется того же самого, герцог. Право, гражданин Интелик неплохо бы смотрелся вниз головой!
— Ну так что же вам мешает?! Пусть негодяя схватят и подвергнут положенной каре!
— Это невозможно, — сказал Эмилий Даласин. — Плебеи — такие же подданные Божественного императора, как и мы, патрисы. Мы и они — аморийцы!
Крун помотал головой, не понимая логики в словах императорского внука.
— Разве у вас, у патрисов, мало власти, чтобы внушить черни должное почтение?!
— Те, кого вы видели, не совсем чернь, — заметила София Юстина. — Их родители — влиятельные политики либо магнаты. Если мы без достаточных оснований начнем преследовать сынков, нас упрекнут в небрежении правами трудового народа. Собственно, вы это уже слышали.
— Все равно не понимаю! Какое вам дело до того, что скажет чернь! Власть-то у вас, у патрисов!
— И мы дорожим ею, поверьте! По-моему, пусть лучше плебеи митингуют на улицах, выбирают делегатов, путь лучше эти делегаты делают вид, что правят вместе с нами…
— Лучше чем что?
— Чем если бы они втайне озлобились против нас, патрисов. Не забывайте, герцог, в Империи патрисов менее восьмисот тысяч, а плебеев почти тридцать семь миллионов!
"Умно, — подумал Варг, внимательно слушавший этот разговор, — очень умно! Ловкие аристократы, подобные этой Софии, повязали свой народ аватарианской верой и показным дружелюбием. И этот раболепный народ ловит крошки с княжеских столов и еще радуется, что ему позволяют избирать своих никчемных делегатов! А всякий, кто восстает против такого порядка, объявляется еретиком, как Ульпины".
— И все равно я не понимаю, — в сердцах бросил Крун, — может быть, потому что я варвар. Будь моя воля, я бы с наглым сбродом церемониться не стал!
Вскоре они расстались: Крун с сыном отправились в свой павильон, — это совсем рядом, стоит лишь пересечь проспект Фортуната и немного пройти в сторону Квиринальского озера, — а Эмилий Даласин и София Юстина в карете кесаревича поехали в свои резиденции.
— Удивительная страна, — пробормотал Крун, когда остался наедине со своим сыном. — Здесь все не так, как у нас!
— Вот потому-то мы и враги, — сумрачно глядя из-под бровей, молвил Варг. — И останемся с ними врагами, кто бы ни желал иного!
— Ты глупец, — устало проговорил герцог; у него в этот вечер не было ни сил, ни желания снова вправлять мозги непокорному сыну.
— Я не глупец, — сказал принц. — Глупец тот, кто не видит, что все это было разыграно.
— Что?! — ахнул герцог.
— А то, — с ожесточением отозвался Варг, — что все амореи заодно. Вернее, все, кто признает аватарианскую веру, — поправился он, вспомнив об Ульпинах. — Все, что видели мы, было разыграно для тебя.
— Для меня?!!
— А как ты думал, отец?! Поставлю молот Донара против всех их богов, что сиятельство с Высочеством заранее договорились! А тем простолюдинам хорошо заплатили, чтоб разыграть этот пошлый фарс. А ты и клюнул!
Такая мысль не приходила Круну в голову.
— Дьявол! — пробормотал он. — София тоже говорила, мол, я поддался на какую-то провокацию.
