— Нет, я придумал кое-что получше, — сказал Варг. — Привяжем этого парня к столбу. Он нам еще пригодится.
Перспектива оказаться на месте заклятого еретика доконала несчастного. Ополоумев от ужаса, он завопил, точно его резали на части, и предпринял попытку сбежать. Эта попытка была пресечена принцем, который уже занес кулак с целью прогнать из плебея остатки сознания. Отец перехватил руку Варга.
— Не надо, друг мой. Ты прав, этот плебей нам еще пригодится. Он скажет властям, кто был истинный виновник нашего побега.
Отец положил правую руку на голову плебея, а левой рукой прикрыл ему глаза. Плебей вздрогнул и затих.
— Повторяй за мной, — начал отец, — "Я шел по улице…
— Я шел по улице, — безучастным голосом произнес плебей.
— …На меня напали. Я ничего не помню. Нет, помню! Их было двое".
— Какого дьявола… — проговорил Варг, но я шепнул ему, чтобы он молчал и доверился отцу.
— Сколько их было? — изменившимся голосом вопросил отец.
— Их было двое, — ответил плебей.
— Правильно, их было двое. "Они говорили: "Един Бог!"…
— Един Бог… — эхом отозвался плебей.
— "Един Бог!", — это наш девиз, девиз нашего дела, — шепотом объяснил я Варгу. — "Един Бог!", следовательно, есть только Творец, Deus Majores[21], и нет никаких аватаров, Dii Minores[22], следовательно, всякий, кто скажет: "Един Бог!", принадлежит к нашей вере, следовательно, нас освободили наши сторонники, чудом спасшиеся от властей…
— Больше я ничего не помню"… — продолжал поучать плебея мой отец.
— Не помню… Ничего больше не помню.
— Молодец. А теперь — усни!
Потом мы привязали спящего плебея к позорному столбу. Варг был бледен, что-то мучило его, и он наконец спросил отца:
— Ты колдун?
Отец улыбнулся:
— Нет, я просто мудрец, который подружился с наукой.
— Так я и думал, — с облегчением кивнул Варг. — Наши колдуны не умеют делать того, что сделал ты.
— Это пустяки, — заметил я, — невеликий труд загипнотизировать слабого духом человека.
— Ты тоже это умеешь?
Я кивнул — но перед тем успел уловить восхищенный взгляд Варга.
— Меня зовут Марк, — представился отец, — а это мой сын Януарий.
— Вы свободны, — сказал Варг. — И я хочу, чтобы вы стали моими друзьями.
— Мы уже твои друзья, — заметил я.
— Вам еще предстоит это доказать, — с металлом в голосе отозвался Варг, снова давая нам понять, что он не так прост, как может показаться.
— Мы докажем, — отозвался отец. — То, что ты видел — пустяк в сравнении с истинной нашей силой.
— Сила у меня есть. Или будет скоро. Мне нужны знания.
— Я то и имел в виду, друг мой. Знания суть сила.
— Хорошо. Что теперь? Вам нужно бежать из этого проклятого города.
— Не волнуйся за нас, — успокоил его отец. — Мы убежим. Из Темисии и из Амории. Мы найдем тебя в Галлии. Верь нам, друг.
Я увидел, как зажглись глаза молодого варвара: мой отец говорил именно то, что он жаждал услышать.
— Пора прикончить второго плебея, — сказал я. — Он не нужен.
— Напротив, — возразил принц, осмотрев неподвижного коротышку. — Пусть живет. Когда он придет в себя, его детский лепет только спутает властям картину происшествия.
— Ладно, — пожал плечами я. — Сегодня твоя ночь, друг.
На том мы и расстались с варварами. За все время нашего знакомства наперсник принца не проронил ни слова, но тем не менее успел понравиться отцу и мне. Уже уходя, я услышал, как Варг сказал ему:
— Проткни меня кинжалом, Ромуальд, если с восходом солнца у Софии Юстины не начнутся бо-о-ольшие неприятности!
Эти слова заставили меня немного усомниться в Варге, но потом я понял, что все складывается как нельзя лучше: наш новый друг был tabula rasa[23] — нам с отцом предстояло просветить его насчет истинных врагов и научить, как правильно бороться с ними.
Глава седьмая,
из которой читатель видит, как устраивают свои дела правители аморийского государства
148-й Год Химеры (1785), раннее утро 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Марцеллинов
Не успели первые солнечные лучи осветить безмятежную гладь озера Феб, как в ворота фамильного дворца князей Марцеллинов позвонил укутанный в черное человек. Был он мертвенно-бледен; вид его, и в лучшее время не внушавший особого доверия окружающим, заставил насторожиться ретивого стражника. Однако в ответ на пожелание последнего убираться подобру-поздорову подозрительный бледнолицый субъект произнес магические слова, а к ним присовокупил ассигнацию достоинством в один денарий для стражника и записку для его высокого господина.
Десятью минутами спустя предрассветный посетитель вошел в личные покои сенатора Корнелия Марцеллина. Тот факт, что сенатор принимал визитера, не вылезая из постели, наводил на мысль о давнем и плодотворном знакомстве того и другого. И все же встретил князь Корнелий своего неожиданного гостя совсем неласково:
— Ты совершил большую ошибку, юный друг народа, осмелившись побеспокоить меня в столь ранний час, да притом в моем собственном доме! Или ты тешишь себя наивной надеждой, что шпионы, каковых, без сомнения, приставила к моему скромному жилищу моя очаровательная племянница, уже — или еще? — спят?!
— Посмотрите на меня, господин, — со скорбью в голосе проговорил Андрей Интелик, — и рассудите сами, стал бы я беспокоить вашу светлость, если б дело не было столь срочным и важным!
Корнелий Марцеллин недоверчиво хмыкнул.
— Ну, я вижу, друг мой, что ты немного пострадал в борьбе за народное дело. Так что же тебя смущает? Разве мы не предполагали, что герцог Крун не станет с тобой церемониться?! Скажи лучше, ты принес фото и негатив?
— Они со мной, — ответил Интелик. — Ваша светлость, к дьяволу фото! Случилось кое-что похуже — или получше, это уж как вы рассудите!
И он со всеми причитающимися подробностями поведал сенатору об имевшем место незапланированном ночном приключении.
— …Вот почему я сразу же помчался к вам, ваша светлость.
К тому моменту князь Корнелий был уже на ногах, в домашнем халате и, заложив руки за спину, сосредоточенно слушал рассказ своего агента.
— Неприятно ощущать себя идиотом, — посетовал сенатор, когда Интелик завершил свой рассказ. — Мне не приходило в голову, что наш юный друг с Севера осмелится совершить преступление, за которое его запросто могут распять или продать в рабство, не посчитавшись ни с титулом отца, ни с политической целесообразностью!
— Да кто ж поймет, какая дьявольская каша варится в башке языческой скотины?! — затрясся Андрей Интелик, вспоминая, через что ему пришлось пройти минувшей ночью.
— И все же, все же… Клянусь водами Стикса, мы недооценили варвара. О, до какой же степени отчаяния и ненависти должен был пасть этот храбрый юноша! Подумать только: он освободил Ульпинов! Ульпинов! Ты понимаешь, друг мой, что это значит?
— Ясное дело, — кивнул плебей. — Варвар безнадежно погубил свою душу.
— Душу?! Да кому нужна его душа? С душами пускай боги разбираются. Он погубил свое будущее! Он поставил под сомнение все мои расчеты, основанные на нем! Это печально…
— Я вам больше скажу, ваша светлость: варвар договорился с еретиками встретиться в Галлии. Он хочет учиться у них уму-разуму. Как, то есть, лучше всего против нас бунтовать.
Корнелий Марцеллин издал горестный стон.
— Недоумок! Учиться у них?! О, они его научат! Они превратят его в чудовище. Все самое худшее, что есть в нем, они взрастят, а благородные порывы задушат… Ужели не ведает он, что творит?!
"Муж безрассудный! не ведает сын дерзновенный Тидеев:Кто на богов ополчается, тот не живет долголетен;Дети отцом его, на колени садяся, не кличут,В дом свой пришедшего с подвигов мужеубийственной брани…"[24].
О, будь проклята эта ночь!
— Коли так, ваша светлость, по-моему, надо избавиться от Варга, покуда еще не поздно и покуда наличествует подходящий повод. Имея все улики, мы осудим его — и свалим заодно правительство Юстинов, которое допустило это страшное преступление, а вы станете первым министром.
Сенатор покачал головой.
— Извини, но ты городишь чушь, мой дорогой. О каких уликах ты толкуешь? Есть лишь свидетельские показания — твои и этого недоумка Битмы. Судя по тому, что мы о них уже знаем, ни наш безумный Геракл, ни этот его Гилас в содеянном даже под пыткой не признаются. А если мы, желая осудить Варга, начнем кивать на правительство Юстинов, моя дражайшая племянница первая заявит, мол, ты сводишь с ней личные счеты, а поскольку никаких доказательств у тебя не будет, тебя, друг мой, засадят за клевету на славный род Юстинов, а твоего друга Битму, напротив, выпустят, в обмен на его показания против тебя.
