Все кругом было затянуто холодной синеватой пеленой. Только небо с вылинявшими на востоке звездами теплело, розовело, золотилось тем ярче, чем ниже к горизонту. Над самой водой светилась тонкая красная нить. Свинцово-серое море казалось твердым: кинь камень — отскочит.
Кругом стояла неподвижная тишина.
Постепенно алая нить набухала, теперь уже она была похожа на гигантский мазок огненно-красной акварели, положенный неведомым художником. Мазок все больше разгорался, и вот из воды показался краешек сверкающего солнечного диска. Быстро, как на театральной сцене, диск выползал вверх, словно кто выталкивал его снизу, рос, накалялся так, что глазам становилось больно смотреть, и вот, наконец, расплавленным червонным золотом брызнули первые солнечные лучи.
— Ура-а-а! — закричали ребята, приветствуя рождение нового дня.
— Смотрите! Смотрите, как разбегаются лучики! — захлопала в ладоши Оля Пахомова.
Ярко озарились верхушки гор. Желтая полоса света быстро спускалась вниз по склонам, растворяя холодную туманную пелену. Все вокруг окрашивалось в праздничный золотисто-оранжевый цвет. Солнце оторвалось от горизонта и, кажется прекратив движение, повисло над водой.
Море преобразилось, заиграло светлыми, нежными красками, заискрилось, заплескалось о песчаный пологий берег.
Разрезая наискосок волны, от берега уходили в море на белужий лов три рыбачьих баркаса.
…Плантация розы была разбита в неглубокой долине. Автобус проехал мимо поля, засаженного табаком, и остановился возле большого навеса у дороги.
Высокие пышные кусты розы, усыпанные цветами, разливали приторно пряный аромат. Там и тут мелькали цветные косынки, соломенные шляпы, фуражки, медленно двигаясь по рядкам меж розовых кустов.
Не успели ребята выйти из автобуса, как к навесу, дребезжа, подкатила полуторка Жорки. Из кузова первой выпрыгнула Зинка.
— А вот мы вас и догнали, — подскочила она к Сбитневу. — Мы с Мишкой прибежали в сад, а вас уже и след простыл. Хорошо, что Жорка подвернулся. Мы будем работать в вашей бригаде. Ладно? Мишка, иди сюда!
Из-под навеса вышла Елизавета Петровна. Увидев ребят, она крикнула в сторону плантации:
— Фрося, расставляй людей, — и направилась к Вере Алексеевне.
— Сегодня выходной. На воскресник, видите, сколько народу прибыло. С такой армией мы часа за три управимся, — улыбнулась она и взглянула на часы: — А вы даже раньше времени приехали.
— Почему? Точно в пять, как и договаривались, — посмотрела Вера Алексеевна на свои часы.
— Нет, сейчас только половина пятого. Они у вас на полчаса торопятся. Да и по солнцу видно…
— Удивительно… — подняла брови Вера Алексеевна и перевела стрелки часов. — Никогда с ними такого не случалось.
Стоявший поблизости Шумейкин бочком попятился от учительницы, наскочил на Зинку и столкнулся с шофером.
— Ты чего это, Олег, как краб, боком лезешь? — придержал дядя Гриша за плечи мальчика.
— Фуражку забыл… в автобусе, — нашелся Шумейкин и вскочил на ступеньку машины.
Дядя Гриша рассмеялся:
— Вот чудак! Фуражку ищет, а она у него на голове…
Звеньевая Фрося, бойкая, подвижная девушка, расставила ребят по рядкам. Около автобуса остался только дядя Гриша. Он покопался в моторе, что-то почистил, подкрутил и закрыл капот.
— Здравствуйте, Григорий Ильич, — подошел к нему Жорка. — Как ваш голубой экспресс в горах себя чувствует?
За сутки Жорка успел подружиться с неторопливым шофером из турбазы.
— Ничего, бегает.
— Красавец! — с детской завистью окинув взглядом автобус, вздохнул Жорка и погладил ладонью никелированную фару.
Дядя Гриша снисходительно улыбнулся:
— А твой примус как, коптит?
— Да нет. Зачем коптит? Вот карбюратор вчера маленько капризничал, так я вмиг профилактику сделал! Сейчас мы на полном ходу.
От навеса отъехала машина, груженная круглыми металлическими баками с лепестками розы.
Дядя Гриша проводил машину взглядом и закрыл дверцу автобуса:
— Ну, что ж, пойдем поможем? — кивнул он в сторону плантации.
— Не могу, Григорий Ильич, — развел руками Жорка, — розу на завод транспортировать надо. Особого распоряжения жду.
— Ну, ну. Коль имеешь такую команду — жди, — согласился, дядя Гриша и пошел к сборщикам розы.
Ребята двигались по междурядиям, переходя от куста к кусту. Коркин долго не мог приноровиться к непривычной работе. То обрывал цветок только с одного бока, то ронял нежные лепестки на землю и, косясь на ребят, торопливо подбирал их.
Первое время он вздрагивал при каждом уколе шипа, потом пересилил себя и не стал обращать на это внимания. Он старался не отставать от товарищей и с завистью и уважением поглядывал на Зинку.
«Как она быстро управляется», — думал он. Девочка шла уже шагов на десять впереди всех.
А Зинка словно и не работала, только пританцовывала вокруг каждого куста и тараторила без умолку:
— Знаете, мы розу теперь будем возить на новый завод. Говорят, большой-большой. Я там еще ни разу не была…
Она то и дело оборачивалась к ребятам, жестикулировала, не переставая в то же время быстро и ловко обрывать лепестки.
— А знаете, чтобы получить килограмм розового масла, надо собрать полторы-две тонны лепестков, — крикнула она и тут же добавила:
— Вы хоть побыстрее идите, а то мне совсем даже не с кем будет разговаривать.
К Вере Алексеевне, работавшей вместе с ребятами, подошла звеньевая Фрося:
— Товарищ учительница, нам бы двоих ребят на относку лепестков.
Вера Алексеевна выпрямилась:
— Виктор, ты пойдешь, — сказала она Сбитневу, потом задержала взгляд на Шумейкине. Тот с надеждой смотрел на учительницу, и она, помедлив, добавила:
— Ну, и ты, Олег!
Шумейкин охотно побежал вслед за звеньевой. Его совсем не радовала работа на этих колючих кустах.
Под навесом, куда Сбитнев и Шумейкин принесли первую корзину лепестков, стояла Елизавета Петровна. Она делала карандашом какие-то пометки в потрепанном блокноте. Возле нее переминался с ноги на ногу Жорка.
— Так как же, Елизавета Петровна, можно? — тянул он, умоляюще глядя на председателя. — Я полночи профилактику делал, всю схему проверил. Хотите, при вас заведу?
— Знаю я твою таратайку, — отмахивалась от него Елизавета Петровна. — Тебя в поле с навозом пошлешь, и то душа болит. А тут груз-то какой чистое золото! — она повернулась к Сбитневу и Шумейкину.
— Вы, ребята, корзину вот сюда, в тень, подальше от солнца ставьте, — указала она под стену, на которой висело несколько фонарей «летучая мышь».
Вскоре вдоль стены под навесом выстроилось в два ряда более десятка корзин.
Шумейкин недовольно сопел. Оказывается, эта работа ничуть не легче. Витька чуть не бегом таскает корзины, и ему приходится бегать. «И чего Сбитнев из кожи лезет?» — думал он, но помалкивал, зная крутой нрав товарища.
На плантации звеньевая спросила их:
— Много уже корзин набралось?
— Штук четырнадцать-пятнадцать, — вытер Сбитнев вспотевший лоб.
Фрося озабоченно посмотрела на дорогу и вслед за ребятами пошла под навес.
— Отправлять розу надо бы, — сказала она председателю. — Масло теряется! А машина с завода еще не скоро вернется. Не рассчитали мы с транспортом.
— Елизавета Петровна, ну чем не транспорт?! — ударил себя в грудь кулаком Жорка. — Честное комсомольское, вмиг доставлю! Вот увидите!
Фрося испытующе поглядела на полуторку:
— Может, правда, попытаемся, Елизавета Петровна? Сейчас одной машиной все равно не управиться. Людей-то вон сколько. Прямо в корзинах и отправим. Накроем сверху брезентом, и все, — она взглянула на Жорку. — А в случае если застрянет — перегрузим. Несколько ребят с ним пошлем.
Жорка просиял всем своим конопатым лицом:
— Елизавета Петровна, я со всей ответственностью… — воодушевился он, но председатель не дала ему договорить:
— Ладно, мучитель ты мой. Поезжай! Но если и на этот раз застрянешь сразу же в утильсырье твою таратайку сдам.
— Да я!.. — радостно вскрикнул Жорка и, не договорив, бросился к своей машине.
Стонущая пещера
Через полчаса машина бодро бежала под гору неровной лесной дорогой. Сбитнев, Зинка и Шумейкин сидели в кузове, поминутно кланяясь ветвям, которые то и дело хлестали по кабине.
Когда машина отъехала километра два от плантации, под брезентом, между корзинами что-то завозилось и заскулило.
— Тузик? Как он сюда попал? — удивились Сбитнев и Зинка.
Шумейкин принял ногу, и из треугольной щели между корзинами выкатился лохматый комочек.
— Кто его посадил в машину? — нахмурился Сбитнев.
— Я… Пускай прокатится, — отвел глаза Шумейкин.
