— Теперь ты можешь ответить на мой вопрос? — спросила Никки. — Как определить, что хорошо, а что плохо?
— Это очень сложный вопрос, — ответила Кристал, — а я безумно устала. Но, наверное, если уж отвечать на него, я бы сказала, что нужно посмотреть, не вредит ли кому-нибудь твой поступок, не причиняет ли боль. Если да, то хорошим он быть не может.
— А если ты причиняешь боль не людям и даже не животным, а Богу?
— Причинить боль Богу? Это как?
— Если то, что ты делаешь, противоречит слову Божьему.
— Тогда ты должна знать, что Он говорит, так? При условии, что Он, находясь там, наверху, что-нибудь говорит. — Кристал отправила в рот ложку супа. — Для меня это слишком сложно. Я хочу пообедать и лечь спать. Между прочим, твоя мама опять позвонила и зачитала мне очередную странную открытку от твоего отца.
Никки вскочила.
— Ты записала текст? Где он?
— Где-то здесь. — Кристал пошла в холл и вернулась с листком бумаги. — Вот.
Никки прочитала:
«Дорогие Ракель и Никки!
Как у вас дела? Мы работаем, как обычно. У меня полный порядок. Мне вас очень недостает.
С любовью, папа.
P.S. Никки, я думал о фильме, который мы посмотрели на твой девятый день рождения. Кажется, он назывался «Ослепленный снегом»?»
Никки очень хорошо помнила день, когда ей исполнилось девять лет. Она ходила на каток вместе с Кейт и Софи. И никаких фильмов. То ли ее отец выживал из ума, то ли в открытках содержалось зашифрованное послание. Но она могла разгадать шифр. Конечно, могла. Никки принесла тексты в спальню, разложила их на кровати и стала изучать. Спустя некоторое время у нее начала появляться идея…
В пятницу утром Никки решила, что должна узнать, как Гровер и его змеи. Даже если он еще злится на нее, она больше не может быть в неведении.
Кристал собиралась встретиться с Леном и обсудить последние детали завтрашнего показа дома.
Проводив тетю, Никки пошла с Отисом на прогулку, потом покормила его и направилась к дому Гровера.
Утро выдалось холодным. Над городом нависли свинцово-серые облака. На Главной улице царила напряженная обстановка. Никки шла не останавливаясь. Она спешила.
Бабушка Кэрри увидела Никки, когда девочка направилась к крыльцу дома Гровера.
— Здесь ты его не найдешь, — предупредила она, едва Никки поднялась по ступенькам.
— А где он?
— Где-то в лесу. Рано утром на него надели браслет, он и убежал.
Никки застыла на месте:
— Браслет?
— Да. — Бабушка поджала губы. — Отвратительная штуковина.
— Он не пошел в школу?
— Сомневаюсь. Этот браслет так громко гудит, что его, скорее всего, выгнали бы с урока.
— Значит, он не отдал своих змей.
— Сказал, что не понимает, почему он должен их отдавать.
— Как они его поймали? Он же говорил, что убежит.
— Напали из засады. Тедди Крейн и старый Билл Уиллард схватили его, выскочив из-за гаража, когда он шел в школу. Потом он убежал, а эти двое пришли сюда и сказали нам, что они сделали.
— Я попытаюсь его найти, — произнесла Никки.
— Не стоит, — сказала бабушка Кэрри, покачав головой. — Отец уже отправился искать его. В лесу можно заблудиться.
— Но в лесу террорист! — воскликнула Никки.
— Да, я слышала. — Бабушка Кэрри нахмурилась. — Это, конечно, причина для волнений. Но нынче у нас так много причин для волнений. — Она указала на окно, из которого доносился звук работающего телевизора. — Президент установил срок. Мы ждем. Надо же узнать, будет война или нет.
ГЛАВА 22
Вселенная в доме
Никки уходила от дома Гровера, а в голове у нее вертелись мысли об ультиматуме президента. Неужели может начаться война? Никки посмотрела на небо, боясь, что на город сейчас спикируют вражеские штурмовики.
Она не знала что делать. Искать Гровера действительно не имело смысла. Даже если она найдет его, чем ему помочь? И уж конечно она не могла остановить войну. Ее цель номер три теперь казалась ей глупостью: разве она могла что-нибудь сделать, чтобы помочь этому обезумевшему миру? Она же, в конце концов, ребенок.
Никки шагала по тротуару, не глядя по сторонам, изредка отбрасывая камешки, которые попадали ей под ноги. Она думала о Гровере, убежавшем в лес, где, возможно, прятался опасный террорист, о Хойте Маккое, обвиненном полицией в том, чего он не делал, и чувствовала за все это свою вину. Она хотела как лучше, а поступила плохо.
Добравшись до Вороньей дороги, Никки повернула налево. Она не собиралась идти этим путем, но ноги, похоже, сами несли ее. Недалеко от дома Хойта Маккоя она увидела прибитую к дереву табличку «Посторонним вход воспрещен». Никки смотрела на участок и боролась с собой. В ней словно говорили два голоса. Один требовал, чтобы она прибавила шагу и побыстрее миновала этот участок, а другой призывал подойти к дому, постучать в дверь и извиниться за то, что произошло. Хватило бы у нее на это храбрости? От одной только мысли об этом у нее похолодели руки. Однако она решила подойти, быстро постучать, извиниться и тут же уйти — на это, подумала Никки, у нее хватит храбрости.
Дом, как и прежде, стоял темный и тихий. Окна в нем были закрыты, не было видно ни телескопа, ни винтовки, и это придало ей смелости. Подойдя ближе, Никки вдруг осознала, что автомобиля Хойта около дома нет. Хорошо! В кармане ее куртки, как обычно, лежали клочок бумаги и огрызок карандаша, и она могла…
Внезапно за спиной у нее послышалось урчание мощного двигателя и хруст гравия. Никки повернулась и увидела подъезжающий черный автомобиль, за рулем которого сидел Хойт Маккой. Разумеется, он уже увидел ее, поэтому убежать она не могла. Она остановилась, и у нее гулко забилось сердце.
— Ага! — произнес Хойт, выходя из машины. — Еще одна нарушительница.
— Я… я пришла, чтобы извиниться за то, что произошло, — пролепетала Никки.
— Ты говоришь про вторжение полиции?
— Да. Это случилось, потому что… я подумала, что вы хотели… застрелить меня.
— Я не стреляю в людей, — сказал Хойт, открывая заднюю дверцу и доставая потрепанный чемодан. — Я, возможно, не люблю людей, но не стреляю в них.
— Я подумала, что у вас винтовка и вы целитесь в меня из окна.
— А теперь мой вопрос тебе. — Хойт поставил чемодан на гравий, упер руки в бока и пристально посмотрел на девочку: — Зачем ты зашла на мой участок, почему ты заглядывала в мои окна?
Что Никки могла ответить на это — что она старалась служить добру? Она прекрасно понимала, что смотреть в чужие окна неприлично, какими бы благородными ни были причины, побудившие ее к этому. Она стояла, опустив голову и уставившись в гравий.
— Но я и так знаю причину. Тебя послала Бренда Бисон. Она послала и того мальчишку, так?
— Какого мальчишку?
— Мальчишку, который неделю назад отирался на моем участке, а потом прокрался сюда, когда полицейские пытались арестовать меня. Худощавого мальчишку, с падающими на лицо волосами.
— Ах, Гровер! Нет, она его не посылала, — сказала Никки. — Что ж, я должна идти. — Она уже сделала то, зачем приходила.
— Один момент, — остановил ее Хойт Маккой.
Сердце Никки гулко билось в груди.
— Я только что вернулся с важной встречи, и она принесла результат, на который я рассчитывал. Поэтому я в превосходном настроении, что со мной случается редко. Я хотел бы показать тебе, что мрачным и не очень опрятным может быть не только преступник и сумасшедший. Но ты, наверное, отклонишь предложение войти в мой дом.
— Спасибо вам большое, но я должна идти.
— Я так и думал. Мудрый выбор, и обычно правильный, однако в данном случае ты проявляешь излишнюю осторожность. Но с того места, где ты стоишь, тоже можно все увидеть.
Он открыл дверь и отступил в сторону, чтобы Никки смогла заглянуть в дом. Она увидела просторный холл с арками в боковых стенах, ведущими в другие комнаты. Окна были зашторены, и комнаты лишь слегка освещались золотистым светом ламп накаливания. В холле царил беспорядок: стопки книг на полу, одежда на ручках дверей, на столике валялись какие-то вещи и бумаги.
Почему он ей все это показывал? Может, повернуться и убежать? Никки отступила на несколько шагов, но любопытство заставило ее вернуться.
— Меня не интересует повседневная скучная болтовня, — заговорил Хойт, — соблюдение внешних приличий, вежливость и красивая одежда. Те, кому не нравятся моя внешность и мой дом, никогда не приближаются ко мне, и меня это устраивает. Мой мир — небо, дневное и ночное. Смотри.
Никки услышала щелчок выключателя — все лампы в доме мгновенно погасли, комнаты и холл погрузились в темноту, и только через распахнутую входную дверь в дом вливался свет. Девочку вновь охватил страх: вдруг он сейчас выскочит и схватит ее? Но через мгновение стены и потолок начали светиться, постепенно черный цвет менялся на синий, словно штукатурка уступила место стеклу, и стены превратились в гигантский телевизионный экран, на котором появились крошечные точки света, их количество все увеличивалось, следы беспорядка ушли в тень, и в комнатах Хойта Маккоя засияли звездами ночные небеса.
