Желательно, медленно.
Белая карта больше не двигалась.
Это значило, что отсчет пошел.
– Быстрее, – рыкнул Ледовик.
Ах ты мохнатый ублюдок…
Дай только до тебя добраться, урод.
Сперва я думал, что надо бы привязать к гондоле крюк с кошкой. Страховка, – на случай, если они отправятся в путь без меня.
Но я сразу же понял, что пальцы меня не слушаются. Ни черта я не смогу прицепить, – а дэвы поймут, как близко я от могилы.
Не стоит им этого знать…
Когда дойду до рубильника, – полегчает. Потом заброшу крюк со скалы, и в гондолу заберусь по канату. Сотни раз я так делал…
Я оказался прав.
Один, два, четыре… Шестнадцать шагов, и я стою у рубильника.
Ладно, почти падаю, – но все равно же добрался. Это считается.
А что, если он не поддастся? Может, надо нажать еще какую-то кнопку, бросить кольцо в вулкан, или надеть на рог уникорна бублик?
Или старина Билл над нами смеется?
Впишу-ка и его в список тех, кого собрался убить.
Так – что у нас здесь?
Рубильничек…
Громче лупите по мозгам, гномы, мне уже это начало нравиться.
Мои руки коснулись рычага, и в тот же момент голова сразу прояснилась. Я вспомнил, что у меня есть две склянки с лекарственным зельем. Как я мог о них забыть? Черт, вот же дурень…
Я вынул одну, зубами вытащил крышку, и жадно глотнул.
Мне хотелось сгрызть фиал целиком, чтобы не потерять ни капли.
Ледяная волна пронеслась по моему телу, прогоняя боль. И я понял, что все будет хорошо. Нет, я, конечно, знал, что в такое зелье добавляют капельку чимаранга, – это сильный наркотик, после которого гном чувствует себя великаном, фейри – драконом, а темный эльф – властелином мира.
И все же чувство было прекрасное.
Я понял, что победил.
Остались сущие пустяки; сесть в гондолу, добраться до двери, а потом я к чертовой матери переубиваю хобгоблинов, Уильяма Шекспира и всех, кто под руку попадется.
А потом, наверное, пойду спать.
Да, вот именно.
Рычаг щелкнул, и я даже не удивился, что все сработало. Корзины качнулись, и начали медленно скользить над пропастью, – прямо к двери, которую оставил Шекспир.
Все отлично.
Сейчас дойду до края скалы, – даже бежать не буду, зачем? Крюк, канат, и я снова в своей гондоле. Легко…
– Ты никуда не пойдешь, эльф, – сказал Громовой.
Мертвый хобгоблин стоял на моем пути.
Шкура его сильно обгорела, там и здесь я видел обнаженную плоть. Левый глаз вытек, правый опух и стал загнивать. Он протянул ко мне руку, и жидкая лава стекала с его запястья.
– Я умер здесь, – прохрипел хобгоблин. – Умер из-за тебя. И ты тоже сдохнешь.
Громовой размахнулся, целя мне в голову.
Я резко ударил его кулаком, прямо в сердце. Дурачок, я же под чимараногом… А это значит, что я не чувствую боли, да и мои мозги отправились в далекое путешествие, вокруг света.
Теперь я могу только убивать и смеяться.
Удара хватит, чтобы остановить главное сердце дэва. Вслед за ним, – как косточки гномьего домино, – вырубятся и остальные. Парень умрет, и даже не успеет вспомнить, как по-итальянски будет «окно» и «потолок».
Громовой врезал мне в висок, и я отлетел назад, взбрыкивая ногами.
Ага.
Заметить для памяти: нельзя вырубить сердце тому, кто уже подох.
А что это я так смеюсь? Кажется, мне выбили пару зубов. Вот умора…
Нет, с чиарангом надо завязывать.
Я поднялся на колени, меня все еще трясло от хохота. Сейчас постою секундочку, отсмеюсь, и врежу ему кулаком по коленной чашечке. Грязный прием, научил один степной гоблин.
Кости же у волшебника должны поломаться, неважно, живой или дохлый, да?
Как же это смешно… Надо рассказать Фредди Арбатноту, – то-то он обхохочется.
Хрясь!
Громовой вырос рядом со мной, и его кулак врезался в мой затылок. Как это могло случиться? Я ведь двигаюсь гораздо быстрей него, и вообще, я в отличной форме…
Веселуха…
Мертвый волшебник ударил меня ногой в грудь. Я упал навзничь. Его сапоги были пропитаны лавой; моя рубашка вспыхнула, – не спасли даже эльфийские руны, – кожа стала дымиться.
Больно…
Словно мозг заживо вытащили крючочками через ноздри…
А я и забыл, как быстро наступает отходняк после чимаранга.
И как это страшно.
Нет, больше никогда, никогда.
Я выпрямился.
Громовой врезал мне в челюсть, но я даже не почувствовал. Не потому, что я такой уж герой, – просто от чимаранга меня скрутило узлом, и никакая новая боль уже не смогла бы меня достать.
Когда все плохо, а ты почему-то еще не умер, – рано или поздно, ты доползешь до черты, за которой страдания потеряют смысл.
И каждый новый удар будет только тебе на пользу.
Я упал на колени. Не было ни страха, ни ярости, ни отчаяния. Просто пустота, и спокойная мысль о том, что рано или поздно судьба сдаст мне нужную карту.
Так всегда бывает.
Громобой ударил меня кулаком по шее. Я тяжело рухнул на четвереньки. Изо рта снова полилась кровь. Интересно, сколько там ее еще осталось во мне?
Чародей врезал мне сапогом в живот.
Я охнул, меня подбросило и перевернуло на спину.
Кажется, два ребра сломаны. Или три. Но кто считает?
Мои пальцы вдруг ощутили что-то холодное и шершавое. Это оказалась лапа мантиспы, с острым лезвием на конце. Идеально. Нет, я выбрал бы другую, когда бы был, как ты, поэт, – ту, что с большой тяжелой клешней. Но и эта сойдет.
Я отломал ее, – откуда только силы взялись? Может, по моим жилам все еще бродили пары чимаранга, или боль заставила позабыть, что даже у темных эльфов есть свой предел.
К слову, я давно его пересек.
Громобой стоял в нескольких футах от меня, и в его правой руке полыхал орб раскаленной лавы.
– Ты останешься здесь, вместе со мной, эльф, – сказал чародей.
Я поднялся на ноги.
Удар.
Он не успел увернуться, и даже не понял, откуда у меня оружие.
Лезвие глубоко вошло в тело мага.
Конечно, это не убило хобгоблина, – он был уже мертв, и останется мертвым вечность, превратившись в стражника Подземелья. Таково было желание его брата, покойного Харубея, – тот хотел, чтобы дэвы мучились даже после смерти.
А кто не желает этого своим врагам?
Ладонь Громобоя дернулась, и огненный шар медленно стек по его руке, сжигая ее дотла. Остались только обугленные кости, но почти сразу же рассыпались и они.
Я побежал.
Бежал, что есть сил, толкая Громобоя вперед.
Конечно, чародей мог легко разломать мое копье-самоделку. И он это сделал. Хобгоблин взмахнул рукой, – той, что еще осталась, – и лапа мантиспы разлетелась в щепки.
У меня в руках остался только куцый обрубок.
– Ты опоздал, – сказал я.
Громобой покачнулся, и понял, что стоит у края скалы.
Я наотмашь ударил его по лицу, обломком копья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
