прохладно. Раз сегодня я проснулась раньше обычного, значит — успею больше обычного. За работу!».
Трудолюбия гномке было не занимать, и она, вместо того, чтобы накинуть на плечи шаль да улечься в кресло-качалку напротив камина, предварительно кинув туда парочку новых поленьев, с усердием принялась летать, точно пчёлка.
Сначала Юнни помчала к невысокому, пологому всхолмью, что было неподалёку, и нарвала кое-каких целебных кустрав. Затем, вернувшись, она схватила коромысло с двумя вёдрами, дабы набрать воды из родника, которым земля её тоже не обидела.
Когда в дверях показался самый первый посетитель, таверна уже полна всевозможных запахов; у любого бы потекли слюнки.
Постепенно «Коннахт» оживился и загудел, точно улей. И вот, ближе к полудню в гостиницу пожаловал некто, чьё лицо прикрывал свисавший с головы капюшон; вряд ли это был гном, ибо довольно уж тощий, осанистый, высокий. Он развалился, точно медведь, и положил ноги прямо на стол, ибо он был для него низок.
При виде этого чванливого, фамильярного, неприятного незнакомца все переглянулись. Завсегдатаи кивали друг другу, перешёптываясь:
— Это ещё кто? Каким ветром? Не из наших краёв.
— Возможно, нас посетил кто-то из эльфов? — Предположил один.
— Не может этого быть! Эльфы никогда не сядут есть в одно время с нами! Бывают они редко, и только ранним утром, когда наши ещё дрыхнут! — Возразил другой.
— Тогда это человек!
— Какой же это человек? Коли ведёт себя столь беспардонно… Даже мы, гномы, даже будучи сильно пьяны, не позволяем себе класть лапы туда, куда кладут чашки да тарелки! Слыханное ли это дело…
Другие, не из гномов, оглядели странного, развязного посетителя разок-другой, да и перестали обращать на него всякое внимание.
Юнни в это время вытирала со стола, прибирая за одним клиентом, дабы взять заказ у следующего. Как она всё это успевала одна — уму непостижимо; но гномка уже привыкла и никому бы не доверила свою любимую работёнку.
— Где моя еда?! — Рявкнул тут, наконец, чужак, с силой стукнув кулаком по столу, да так, что он чуть не разломился надвое. — А ну-ка быстренько мне свеженького хлебца, жареного мясца, да крепенького квасца!
Все присутствующие в трапезной притихли, замолчали, уставившись на говорившего.
Юнни вынырнула, будто из-под земли, и предстала перед хамом в нарядном переднике и с вежливой улыбкой на лице:
— Добро пожаловать! Что-нибудь ещё желаете? У нас сегодня отменные пышуги, а из напитков непременно должен понравиться мозголом. И, будьте добры: уберите, пожалуйста, со стола свои ноги; у нас так не принято.
Посмотрев на красавицу, что стояла подле, грубиян словно смягчился, но тут же попытался приобнять Юнни, встав из-за стола.
Та отошла в сторонку, и мысленно пожелала залить тому типу в глотку не то, что мозголом, а эль из лишайника, специально приготовленный не по её рецепту, чтобы отравить наверняка.
— Не советую тебе этого делать, приятель. — Покачал головой один гном.
— И лучше б тебе уйти подобру-поздорову. — Предупредил гном второй.
В зале послышался смешок. И, прежде чем наглец успел что-либо сказать или сделать, Юнни так врезала тому здоровенной сковородой по голове, что тот рухнул наземь, точно подкошенный. Так она и стояла, сжимая в руках сковородку, которая ещё не остыла, под аплодисменты всех, кто сидел сегодня в таверне и занят был едой иль разговором. Её глазки, её носик не были на мокром месте; все знали, что гномка добрая до поры, до времени — стоило кому-либо перегнуть палку, и перед ним уже была другая Юнни, которая отметелит так, что не признает никто.
Неизвестного подняли с пола, привели в чувство и вытолкали взашей прочь, наказав впредь сюда не являться. Только вряд ли незнакомец испугался — очень не понравился гномам его взгляд.
Ближе к вечеру, когда гномы, сытно поужинав, встали из-за стола, поблагодарили Юнни и направились к выходу (сегодня их было семеро), повариха обнаружила, что она что-то уж слишком одна. Перемыв всю посуду, до блеска начистив казаны и кастрюли, прибрав все столики и вымыв полы, она немного отвлеклась от своих раздумий — но теперь, когда все дела были закончены, и заняться больше было нечем, странное чувство вновь проснулось в гномке, разгоревшись с новой силой.
Забеспокоившись, Юнни выглянула во двор и пронзающим взором вперилась в ближайшее деревце, что росло рядом, и чей изогнутый ствол слегка нависал над харчевней — ни дать, ни взять, вторая крыша; кроной же своею пышной дерево давало неплохую тень, которая так спасала в жаркие деньки.
Как ни вглядывалась гномка, как ни присвистывала и ни звала, ей никто не ответил; в ответ лишь гробовая тишина. Ни листочка не шелохнулось, ибо ветра не было также.
С грустной миной гномка проследовала в чулан, где порой обитало её драгоценное сокровище, воруя припрятанные ей съестные припасы и поедая их. Однако Юнни всё прощала, потому что её огнехвост, её рыженькая белочка с пушистым огненным хвостом спасала её от одиночества и дарила прекрасное настроение. Очень привязалась гномка к этому забавному зверьку, этому просто милому существу.
— Ну, где же ты, где? — Чуть не плача, воззвала она в пустоту, и присела, сама не своя. Но тут же взяла себя в руки: все привыкли видеть её сильной; никто не должен, ни знать, ни догадываться, что и Юнни порой бывает грустно.
Хозяйка таверны вернулась на кухню и присела, дабы испить орехового пива. Но пиво делалось из кедровых орешков, и это лишний раз напомнило Юнни о её питомице, которая так легко и непринуждённо раскалывала скорлупу любого ореха своими зубками. Поэтому гномка налила себе в кружку подгорного эля, дабы скоротать этот долгий зимний вечерок, ибо домой идти ей что-то не хотелось. Гномка задумалась, подпёрла подбородок ладонью и уставилась в окно, бесстрастно глядя на снежные хлопья, что медленно, но верно ложились на землю. И ей совсем-совсем не было холодно.
Внезапно в окошко заглянула чья-то огромная морда, и любой другой на месте гномки тотчас бы сбежал, точно след простыл — пятки так бы и сверкали. Но, то была морда Иддир — самой изящной в мире драконихи, лучшей подруги Юнни.
Иддир, что вела свой род от самой Энгерской хвосторожки, была ровесницей гномки по возрасту — ей было не больше двадцати шести лет. Но драконы растут быстро, и вымахала Иддир изрядно, уже порядком. А потому в окно могла пролезть лишь часть её головы, с маленькими зенками и пыхтящими ноздрями.
— Никак мы грустим? — Любопытствуя, зевнула Иддир. — Отчего в печали и тоске? И домой ты не идёшь…
Юнни заметно оживилась, повернула
