Дзен рассмеялся.
– Так или иначе – я не нарушаю законов, – добавил Ньедду. – Во всяком случае, серьезно не нарушаю. Просто кое-какие операции, связанные с импортом и розничной торговлей.
– Наркотиками, надо полагать.
Неожиданно Джильберто тоже рассмеялся.
– Правильно, наркотиками. И сигаретами, но только для моих персональных нужд. Ностальгия, знаешь ли. В третьем мире на пачках не пишут ерунду про то, что вам угрожает рак. А тут только об этом и говорят. Скоро примут закон о том, что предупреждение о вреде здоровью должно быть крупнее, чем сама пачка. Так и будешь спрашивать в табачной лавке: «Можно мне предупреждение о вреде здоровью?» – а на обороте будет прикреплена пачка сигарет.
Он громко хлопнул в ладоши. Вошла женщина и унесла поднос с остатками еды, потом вернулась с кофейником и двумя чашками.
– И куда ты хочешь, чтобы я послал твои снимки? – спросил Джильберто.
– Так ты все же их сделаешь?
– Не лично я, у меня нет оборудования. Но я знаю кое-кого, у кого оно есть, и это человек надежный и неболтливый.
– Я думал, что после того как ты…
– Не будь смешным! Я сказал, что сделаю, значит, сделаю. Именно это, кстати, мне нравится в моих курдах. До тех пор пока ты член семьи, – а я у них почетный член семьи, – они никогда не нарушат данного слова.
– Но я не член твоей семьи, У напомнил Дзен. Джильберто улыбнулся.
– Ты спас мой брак. И это делает тебя почетным членом моей семьи. У тебя есть компьютер?
– У Джеммы есть.
– Рад слышать, что среди твоих знакомых есть человек, живущий в двадцать первом веке. Компьютер имеет постоянное подключение к сети?
– К какой сети?
Джильберто изобразил крайнюю степень отчаяния.
– Ее компьютер может связываться с другими компьютерами?
– Наверное. Да, должно быть, может, тот, что у нее в аптеке. Она таким образом делает заказы.
Джильберто пристально посмотрел на Дзена.
– Она фармацевт? Так-так.
– Что это ты задумал?
– Неважно. Какой у нее адрес?
– Точно не помню. Это в Лукке, виа Филлунго, но я не знаю номера дома.
Джильберто опять в отчаянии закатил глаза, потом достал свою визитку и вручил Дзену.
– Передай ей это и скажи, чтобы она послала мне пустое электронное письмо. Как только снимки будут готовы, я прикреплю их к ее письму и отошлю обратно.
Дзен налил им обоим еще кофе и закурил сигарету.
– Расскажи мне про Несторе Сольдани, – попросил он.
Ньедду чуть отстранился и настороженно посмотрел на приятеля.
– Ты говорил, что это не имеет никакого отношения к делу, которое ты расследуешь.
– Абсолютно никакого, Джильберто. Но ты сказал, что это в течение нескольких дней было новостью номер один. До того как мы с Джеммой встретимся на вокзале, мне нужно будет зайти в министерство, может быть, я смогу узнать, кто занимается делом, и раздобыть для тебя какие-нибудь подробности.
Джильберто Ньедду молча откинулся на спинку кресла. Он так долго делал вид, что занят только своим кофе и сигаретой, что Дзен уже счел партию проигранной, но его собеседник вдруг поставил чашку, положил недокуренную сигарету на край пепельницы и заговорил ровным, лишенным всякой интонации голосом.
– Я познакомился с Несторе в конце восьмидесятых через общего знакомого. Тогда я только что уволился из полиции и занялся безопасностью электронных средств связи и электронным шпионажем. Сольдани тоже уволился из армии и искал работу. Он служил офицером в альпийских частях – добровольцем, если ты способен в это поверить. Так или иначе, он обладал навыками, которые могли мне пригодиться, и я несколько раз давал ему кое-какие поручения. Но он был слишком амбициозен, чтобы долго работать на меня. Следующее, что я о нем услышал, это то, что он уехал в Венесуэлу и проворачивал там самые разные операции вроде тех, какими я сам занимался долгие годы.
– То есть нелегальные, – рискнул уточнить Дзен.
Джильберто Ньедду покачал ладонью в воздухе.
– На грани, Аурелио. На грани. – Он раздавил окурок в пепельнице и взглянул на стенные часы. – Как тебе, вероятно, известно, Венесуэла располагает богатыми нефтяными месторождениями. В отличие от нас. У Сольдани были связи – кажется, с бывшим армейским сослуживцем, у которого было еще больше связей, в том числе с людьми из высшего руководства национальной нефтяной компании AGIR Короче, Несторе помог правительствам двух стран заключить очень доходную и взаимовыгодную сделку о продаже нефти по более низкой цене, чем та, которой Венесуэла официально была обязана придерживаться, соблюдая соглашения с другими странами – членами ОПЕК. Он получил свой процент и благоразумно решил выйти из игры и вернуться на родину прежде, чем в Каракасе разразится политический скандал, который действительно не заставил себя долго ждать. Однако Несторе не мог быть уверен, что здесь его встретят с распростертыми объятиями, поэтому поступил очень умно. Чтобы обезопасить себя, он сменил имя и под новым именем добился венесуэльского гражданства, а потом переехал в Кампьоне д'Италия. Там он приобрел дом и землю – это необходимо, чтобы стать резидентом, – после чего неожиданно, после стольких лет, связался со мной. Думаю, ему было немного одиноко. Он приглашал меня приехать к нему погостить, но я так и не удосужился. Мы никогда не были близкими друзьями. Как я уже говорил, между нами было только деловое сотрудничество – пока оно было. Тем не менее, узнав, что с ним случилось, я был потрясен.
Дзен кивнул и встал.
– Кто, как ты думаешь, мог это сделать?
Джильберто Ньедду пожал плечами.
– Откуда мне знать? Вероятно, у Несторе были и другие дела, о которых он мне не рассказывал. Он-то утверждал, будто вообще отошел от дел, – конечно, он мог себе позволить, – но такие люди, как Несторе, никогда не уходят на пенсию, о них это можно сказать даже с большей уверенностью, чем о нас с тобой. Все прекрасно, и жизнь – малина со сливками, но как убивать время? Несторе вел какие-то махинации, не удаляясь от взлетной полосы Мальпенсы дальше, чем на десять минут езды. Он был не из тех, кто старается избегать риска. Скорее, наоборот. Я бы даже сказал, что он искал опасностей, особенно в последнее время. Поэтому могу лишь предположить, что он ввязался во что-то по-настоящему грязное, недооценил риск, и его устранили.
Дзен понимающе кивнул, но не двинулся с места.
– А эта татуировка… – сказал он.
– Что – татуировка?
– Ты ее сразу узнал, даже на таком нечетком снимке.
– Давно, когда он еще на меня работал, Несторе носил в теплую погоду рубашки с короткими рукавами, демонстрируя свои бицепсы и широкую грудь, – он любил выглядеть этаким мачо. Татуировка была очень отчетливая.
– В каком смысле – отчетливая?
– Маленькая, но тщательно прорисованная.
– И что она изображала?
– Женскую голову.
– Никакой надписи?
– Нет. Просто голова с прической в этническом стиле – ну, знаешь, пугало такое, волосы дыбом.
– Ты спрашивал, что она означает?
– Не помню. Постой-постой. Кажется, он говорил, что сделал ее, когда служил в армии. Что-то вроде эмблемы братства группы младших офицеров. Вообще-то я мог и ошибиться насчет сходства. Вот обработаем фотографию – тогда узнаем точно. Сейчас умеют делать удивительные вещи: контрастно, цветом выделяют один фрагмент и сопоставляют его с другими, еще бог знает что… Я пошлю тебе то, что получится, в течение двух дней – в зависимости от занятости моего человека. А пока Ахмед отвезет тебя, куда ты захочешь. Только, пожалуйста, ради нас обоих, держи окна в машине зашторенными, пока не отъедешь отсюда подальше. У тебя своя жизнь, Аурелио, у меня – своя. В любом случае: меньше знаешь – лучше спишь.
– Его действительно зовут Ахмед?
– Знаешь, я никогда не интересовался.
IX
Клаудиа вывела машину из гаража в одиннадцать часов. После восхода солнца воздух, струившийся через открытые окна квартиры, начал теплеть. Жарко, конечно, не становилось – в это-то время года! – но все же довольно тепло.
Движение, как обычно, было чудовищным. Откуда взялись все эти люди? Что они здесь делали? Куда направлялись и зачем? Больно уж их много, вот в чем проблема. Другие люди – это как пища и напитки. Или как любовники. Что от них требуется, так это чтобы их было «адекватное количество», как говорил ее отец. Все остальное не только избыточно, но и потенциально пагубно.
При жизни ее родителей в автомобилях не было никакой нужды. Отец с матерью просто шли пешком из своего городского дома до вокзала Сан-Джорджио, там садились на пыхтящий поезд, который через Вальполичеллу и далее вдоль берега озера Гарда доставлял их в разбросанную по местности деревню, где почти прямо напротив станции стояла их вилла. Но теперь поезда больше нет, как нет ее родителей и самой виллы. Как нет Леонардо.
Углубившись в воспоминания, Клаудиа не заметила, что свет на светофоре переключился, и не сразу тронулась с места. Какой-то немыслимо расфуфыренный молокосос тут же призвал ее к порядку тремя агрессивными гудками своего клаксона, после чего – поскольку она завозилась с рычагом переключения передач – резко вильнув, с оскорбительной легкостью объехал ее, всем своим видом давая понять: «В дом престарелых пора, бабуля!» Мерзавцы. Дело даже не в том, что их так много и большинство из них так молоды и нахальны, а в том, что начисто утрачены представления о приличиях. Все хватают все, до чего способны дотянуться, – словно выводок крестьянских отпрысков, норовящих отнять друг у друга единственную в доме чашку.
